Проснулся я от холода. Я замерз, несмотря на то, что на мне была надета толстая отцовская куртка. Я пришел в себя, но все кости у меня ныли, а во рту было сухо. Мулы были распряжены, но сено, к моему счастью, не разгружали.

Я не имел представления, где я, но с учетом расстояния, которые могли пройти телеги за четыре или пять часов, они недалеко ушли от Трапезунда, и это меня беспокоило.

Рядом со мной зарычала собака, и хотя было темно, я увидел ее белые зубы. Я знал, что если побегу, то она меня обязательно укусит, поэтому я стоял смирно. В дверях дома показался силуэт мужчины, он прикрикнул на собаку, и она, прижав уши, перестала лаять. Потом дверь снова со скрипом закрылась.

Медленно опустив руку в сумку, я отыскал там кусок сыра. Отломив кусок, я бросил его перед собой. Собака снова зарычала и поначалу не сдвинулась с места. Потом она, не переставая рычать, медленно подошла к сыру, быстро ухватила его и вернулась на место.

Эту операцию я проделал трижды, рискуя вообще остаться без сыра. Потом к моему удивлению собака перестала скалить на меня зубы, и я медленно пошел в противоположную от дома сторону. Она перестала лаять, что мне показалось чудом, пошла за мной, виляя хвостом, и наконец я вышел на дорогу.

Меня охватил озноб, когда я полностью осознал, как сильно я рисковал, и я дал себе зарок впредь быть более осмотрительным.

Три дня я шел на восток. Несколько раз я ловил себя на том, что заблудился. Меня мучили голод и жажда, но все-таки я шел дальше. В конце концов я вышел к окрестностям Ризе. Я уже хотел было войти в город, дождавшись ночи и под прикрытием кустов, но вдруг увидел группу людей, шедшую в сторону холмов. Это были армяне, по их виду и одежде я определил, что это были не крестьяне или другие простые люди. Они принадлежали к более высокому социальному классу.

Когда я вышел и поднял руки, чтобы успокоить их, я видел, как они испугались, словно перед ними явился сам черт. Все дело было в моей маскировке. По крайней мере, их она ввела в заблуждение. Мне ничего другого в голову не пришло, как крикнуть им по-армянски, что я тоже армянин.

Тогда они остановились как вкопанные и уставились на меня с недоверием. Я подошел к ним, и мы какое-то время смотрели друг на друга. Потом я сказал им, что нам надо бы укрыться под деревьями, и мы присели.

Эта была семья Дедеян из Эрзерума — муж, жена и их дочь Соня. Там была еще девушка, назвавшая себя Норой Азатян и маленькая девочка Ани, вероятно ее сестра. Среди них находилась также одна девушка чуть постарше, Дерна Бедросяи, и парень примерно моего возраста, Арег Балакян, смотревший на меня с недоверием — армянин я или нет. Они рассказали мне, что в Эрзеруме дела обстоят очень плохо. Семья Дедеян сбежала па автомобиле, по курды в горах отобрали его. Семья перенесла еще немало мытарств, а несколько дней тому назад они встретили Нору и других молодых людей и пошли вместе, помогая друг другу. Они надеялись прийти в конце концов в Трапезунд, но встретившийся им на пути армянин предупредил их, что этот город — не лучшее место для них.

Тогда они решили пойти в Ризе, но встретили старушку-армянку, которая поведала им, что из ее семьи осталась в живых только она одна. Они бродили уже в полном отчаянии, не зная, куда идти, когда навстречу им вышел я.

Я рассказал им о своих приключениях. Сказал, что собираюсь добраться до Ризе и найти там Мустафу Азури. Я объяснил им, что, хотя он и турок, но наверняка нам поможет.

Семья Дедеян была абсолютно измотана. Что касается Норы, то создавалось впечатление, что именно она всех вдохновляла и утешала.

Я решил, что место, в котором мы находились, довольно удобное для стоянки, поскольку оно было достаточно удалено от дороги. Я сказал им, что, если встречу Азури и найду какое-нибудь судно, они могут поехать со мной. Я видел, как у них загорелись глаза. Они были так измождены и голодны, что считали, что их жизнь уже висит на волоске, но мои слова приободрили их.

Нам повезло, что поблизости протекал небольшой горный ручей, и мы все могли досыта напиться. У них были с собой две фляжки и, по их словам, это спасло им жизнь.

Я подождал, пока стемнеет. Темнота с каждым разом мне нравилась все больше и больше. Она стала моей союзницей, и я был уверен, что ночью я вполне могу сойти за турка и никто не заметит обмана.

В последний раз я успокоил семью Дедеян. Арег останется с ними. Нора настояла, чтобы я поскорее уходил, что я и сделал.

Вечерело. Передвигаясь очень осторожно, словно дикий зверь, я дошел до окраинных домов города.

Я был уже там однажды с отцом, и мне было легко ориентироваться. С тех пор прошло много времени, но я хорошо помнил, где стоял дом Мустафы Азури.

Азури занимался контрабандой — забирал товары, которые доставляли почти к берегу русские корабли, и потом хранил их на разбросанных вдоль побережья складах. О нем отзывались как об очень хитром человеке, и я думал, что его отношений с отцом в прошлые времена будет достаточно, чтобы восстановить контакт.

Я залез на забор, отделявший его огород от дороги. Дом казался пустым, вокруг стояла тишина. С большой осторожностью я обошел участок и оказался перед главным фасадом дома. Я был уверен, что в доме никого нет. Я перешел дорогу и оказался в небольшом леске из молодых сосен. С другой стороны доносилось шуршание волн о песчаный берег. Ни единого постороннего звука. На берегу были привязаны к деревянному пирсу два судна метров восьми или девяти в длину. Это было как раз то, что мне нужно. Паруса и другие приспособления, наверное, хранились в маленьком помещении, защищенном от ветра в скалах, там, где кончались сосны.

От меня до моих новых друзей было всего пятнадцать или двадцать минут ходу. Я схожу за ними, и мы все вернемся ночью и уплывем. Я хорошо знал, как управляться с судном. Единственным осложнением был только штиль, но я знал, что здесь, также как и в Трапезунде, вот-вот поднимется ветер.

Я пересек лесок, и вдруг увидел приближающуюся телегу, Я узнал Мустафу Азури по его длинным усам. На нем были элегантные шаровары и жилет. Было довольно темно, и он не мог меня видеть. Он слегка вздрогнул, словно от испуга, и обернулся, держа руку на широком поясе. Не могу точно сказать, но у меня было впечатление, что у него в левой руке был револьвер.

Я окликнул его и назвал свою фамилию. Он был не очень уверен, но, по крайней мере, опустил руку, в которой держал револьвер.

Я подошел к нему и попал в поле, слабо освещенное фонарем, прикрепленным к телеге. Он отпрянул.

«Я Оганнес Нахудян, сын твоего друга Богоса из Трапезунда, ты помнишь меня?»

Азури посмотрел на меня с некоторым недоверием, и я заметил, что он близорук. Он несколько раз кивнул.

«Как мне не узнать тебя? Ты точно такой, как твой отец! Точно, точно. Прямо как портрет. Очень похож».

Азури улыбался мне, показывая свои большие желтые зубы, напоминавшие мне зубы того старого тигра, которого цирк привозил в Трапезунд каждое лето.

«Похож. Я как будто вижу твоего отца двадцать пять или тридцать лет тому назад. Очень похож».

Он пригласил меня в дом и попросил рассказать, что же со мной произошло. Он проводил меня на кухню, отрезал сыра, хлеба и дал яблоко. Я был очень голоден и говорил с набитым ртом. Улыбка на его лице менялась на гримасу по мере моего рассказа о смерти матери, исчезновении отца и сестер, ужасных событий в Трапезунд, перипетий со мной в казарме…

Мустафа Азури смотрел на меня своими круглыми глазами так, как будто мой рассказ и мои страдания доставляли ему такую же боль, как и мне. Он поднимал руки, делал жесты отчаяния, восклицал от огорчения. Но что-то в нем настораживало меня. Да к тому же мой рассказ не мог быть большой новостью для него, ведь семья Дедеян говорила мне, что в Ризе армяне переживали ту же судьбу, что и в других местах Турции.

И все-таки я раскрыл ему мое намерение бежать и попросил одну из его лодок. Не знаю когда, но я обязательно заплачу. Он снова заулыбался, отрицательно качая головой. Нет, нет. Как это платить ему! Он сделает это просто в память о тех временах, когда работал с моим отцом.