— Слуша-а-а-й-й!

— Слуша-а-а-й-й!

Вскоре Болотников получил от князя Шаховского послание.

«Воевода, здрав буди! Весть верную получил я и сообщаю, что недели через три-четыре ждать должен ты московскую рать под началом первого боярина князя Мстиславского, да князя Скопина-Шуйского, да князя Татева. Подумай, как гостей повстречать. Да ниспошлет тебе господь бог трудностей преодоление!»

Болотников собрал военачальников, прочитал им послание Шаховского и, хитро улыбаясь, сказал:

— Встретим, как положено.

Он распустил начальников быстро, объяснив свой план действий.

Князь Иван Шуйский проснулся поздно. У него трещала голова, во рту была горечь, в мыслях шатание.

— Опохмелиться бы! — шептал князь.

К плеши он приложил полотенце, смоченное в огуречном рассоле. Достал сулею с вином. В это время вошел стрелец.

— Князь, прибыли трое верхоконных, добиваются видеть тебя, — доложил он.

Шуйский зло сдернул с плеши полотенце: «Таскаются не вовремя!» — приосанился и приказал:

— Впускай!

С низким поклоном вошел молодой парень, статный, русоволосый, очи синие. С ним два казака, усатые, чубатые, здоровенные. Гонец почтительно подал князю грамоту с печатью. Шуйский, важно сидя в кресле, сорвал печать, стал читать.

«Князь Иван Иванович! Много годов здравствовати! Я, князь Мстиславский, еду на подмогу тебе и рать веду, по повелению великого государя Василия Ивановича. Гонца в обрат шли с ответной эпистолией».

Не хотелось Шуйскому иметь под боком другого воеводу, вдобавок столь известного. Думал он один осилить Болотникова. Да что поделаешь? Мстиславский по царскому повелению едет. Написал ответ и приказал доставить по назначению. Он знал, что войско к нему прибудет на подмогу обязательно, но не ждал его так быстро.

К полудню по дороге от Боровска показалась рать. Впереди — верхоконные, позади — пешая дружина. Наряда нет. Спесь, как хмель, ударила в голову Шуйского: «Он, Мстиславский — первый боярин, да и я не лыком шит: царя брат родной. Сам встречь ему не поеду. Пусть он ко мне наперед прибудет», — думал князь.

Оставаясь в избе, он отдал приказ: пятистам стрельцам с головою Миловзоровым парадно стать, а прочему войску свои дела справлять.

Гуляй-города с Боровского большака сняли. Миловзоров со стрельцами выстроился парадно. Против стали верхоконные, а на флангах — пешие дружины прибывших. Впереди — ратные в блестящих шлемах и панцирях. Голова, приняв их за начальников, поехал с двумя сотниками навстречу. Ратные приложили пальцы ко рту и… как свистнут разбойным посвистом! Верхоконные бросились в сабли на стрельцов, а пешие дружины ринулись в лагерь.

Слышались яростные крики рубящих сплеча конников, хрипение, вопли гибнущих врагов, лязг сабель о шлемы, панцири, удары кистеней, выстрелы.

Грызлись, дико ржали освирепевшие кони, носились без всадников. Местами куча тел сплеталась в смертной схватке. Пешие дружины, ощетинившись рогатинами, рвались вперед.

Дружинники пропарывали растерявшимся от неожиданности врагам животы. Бухнули московские пушки, но тут же смолкли. В свалке смешались свои и чужие.

Болотников и Федор Гора с волнением и напряженным вниманием наблюдали со стены острога за битвой.

— Гляньте, як наша громада поспишае, як ворог швыдко утикае! От дило, зовсим гарно! — восторгался Федор, то и дело хватаясь за саблю.

Иван Исаевич пытался разглядеть всадников, скакавших в гуще свалки.

— Ну-ка, друже Хведор, кто вон те скачут?

— Та це Олешка! Тю, скаженный! А з им мои Черногуз и Опанас. Як рубают, а!

— В бой! — крикнул Болотников во весь голос. — Вперед!

Открылись ворота острога. Пешие и конные воины ринулись через бреши в гуляй-городе и метнулись в стан врага.

Иван Исаевич прорубал себе дорогу к мелькавшему вдали Олешке.

Он подлетел к Олешке вовремя. На парня замахнулся секирой богатырски сложенный стрелец. У Болотникова даже захватило дух. Он со всей силой взмахнул кистенем, опустил его на голову конника. Под рукой хрустнул череп. По лицу конника прошла судорога. Зацепившись ногой за стремя, он упал головой вниз. Гнедой конь, почуяв беду, с ржанием побежал по полю, волоча за собой всадника.

— Чего дуришь, Олешка! Прочь отсюда! — крикнул Болотников и вихрем пронесся дальше.

Болотников, Олешка, Федор Гора с еще не зажившей рукой, Юрий Беззубцев носились по полю, секли, рубили, появляясь там, где нависала опасность.

А в это время в избе, недалеко от большого полка, князь Шуйский, ничего не зная, беседовал с князьями Мезецким и Голицыным.

Мезецкий, жизнерадостный толстяк, чокнувшись с Шуйским, весело говорил:

— Как только нашего полку прибудет, беспременно разобьем вора. Верь моему слову, княже.

Худой, высокий, с резкими чертами лица, князь Голицын, распахнув от жары атласный малиновый кафтан, размечтался:

— Дай бог. В Москву приедем, царю добрую весть привезем.

Шуйский, слушая их, поморщился, словно от зубной боли, и махнул рукой.

— Невелика честь с чужою помощью ворога одолеть. Самим надо.

За окном вдали послышались крики, стрельба, бухнули пушки.

— Вот оно, начинается, до Москвы ли тут? — беспокойно забегал по избе Шуйский.

Через оконце виднелось разгоревшееся над лесом зарево. Шуйский даже охнул:

— Беспременно наши амбары горят! По местам, князья, по местам!..

Вскоре большой и передовой полки тронулись к месту боя. Тем временем конники и лыжники народные отходили к воротам города.

Появившись на стене острога, Болотников оглядел пушки и крикнул пушкарям:

— Готовьсь!

Обращаясь к Беззубцеву, он зло и с удовлетворением произнес:

— Ныне несколько тыщ войска у Шуйского как не бывало!

На повстанцев, не успевших войти в город, наседали два полка. Пушечные залпы со стен остановили стрельцов.

Ряды смешались. Пушки усилили огонь. В панике полки ринулись назад.

Одним из последних возвращался в Калугу молодой лыжник из местных жителей. В руках у него была маленькая лохматая собачонка. Она увязалась за ним в бой и не хотела отходить от своего хозяина. В пылу битвы лыжник увидел, что из самопала перебили собачонке заднюю лапу. Он подхватил жалобно скулившего друга и крепко прижал его к себе. Собачонка успела несколько раз лизнуть его щеку.

— Тьфу, оглашенная, не лижись!

Теперь, когда бой кончился, он бережно нес собачонку в город, прикрыв ее дрожащее тельце полой полушубка.

Гонцом от князя Мстиславского к Ивану Шуйскому был Олешка. С превеликой неохотой пустил его на это «сумное» дело Болотников. Но Олешка настоял на своем.

— С победой вернусь, дядя Иван! Не сумлевайся! Темной ночью, незаметно для врагов, большой отряд повстанцев отправился вверх по Оке, свернул вправо от нее, где стоит Калужский бор.

Верст десять шли чащобой, попали на Боровский большак, свернули к Калуге.

Олешка с двумя запорожцами ускакал вперед к Ивану Шуйскому. Что было дальше — известно.

Донельзя огорченный князь Иван Шуйский приказал воеводам «в ратны действия с ворами покамест не вступать», а сам поехал в Москву с повинной. Наедине с царем у них был разговор невеселый. Для храбрости князь выпил. Войдя в опочивальню к царю, сделал поясной поклон и развязно начал:

— Здрав буди, великий государь и братец мой родной Васенька! Обмишулился я маленько. Превозмог меня вор Болотников, потрепал малость. Ну, да сие дело поправимое. Не я буду, ежели не сокрушу супостата. Верь слову моему, великий государь!

Хмель ударил в голову князя. Он глядел победоносно. А царь, зло усмехнувшись, погладил бороду.

— Ведаю, как ты воевал, — произнес он ехидно, — все, брат, знаю. «Поддержал» честь нашу родовую!

Царь вдруг гневно стукнул кулаком по столу. Надрывным фальцетом закричал:

— Исполать тебе за твои деяния… соромные! Тьфу, прости господи! Мнил, что ты сокол будешь, да сокол-то Болотников, а ты кура мокрая. Знаю, как ты бражничал со своими князьями подручными, как с женками-лиходельницами валандался. Не ратоборствовал ты. Время проводил впустую, а вор тебя умывал да умывал в крови. Намедни брата Митю, как ошметок, откинул прочь от Калуги. Диву даюсь, как ты у Калуги держишься! Ведаю я: через ротозейство твое вор из-за реки в Калугу пополнения получает и людьми, и харчевые, а фуражные. Эх ты фефела!