— Великий государь! По приказу твоему прибыл.

— Что скажешь про себя?

Молчанов смело взглянул на самозванца, его зеленые глаза заиграли.

— Был царедворцем у Бориса Годунова. Тот помре. Царица и новый царь такоже помре. О сем я позаботился.

Все рассказал Молчанов, наблюдая выражение лица самозванца.

— Государь! Пришел я к тебе с подарком: красавица царевна Ксения в месте тайном схоронена!

Самозванец повеселел, захохотал.

— Э, да ты, я вижу, не дурень: и путь мне расчистил и красоту сохранил ad gloriam Dei[22]. Пей!

Молчанов с поклоном принял из рук самозванца кубок, осушил его и, чуть улыбнувшись, произнес:

— In vino veritas[23], государь!

Тот изумленно спросил:

— Ты откуда латынь знаешь?

И Молчанов подробно ему сообщил, как он тайно научился читать по-латыни и вообще интересовался книгами, как его били кнутом за чернокнижие. Лжедимитрий вскочил, радостно закричал:

— Ну-ка, молодец, повернись! Со всех сторон огляжу тебя! Так, так! Добро! Такие мне нужны, чернокнижники, сиречь люди ученые. И Руси нужны. Служи верно!

Молчанов упал на колени, поцеловал зеленый сафьяновый сапог Лжедимитрия.

— Ну, ну, будет! Низкопоклонства наедине не терплю. Ты через кровь пришел ко мне. Я тебе верю. Русь возвеличу!

Гордость и непреклонная воля сверкали во взоре Лжедимитрия.

Из этого малого дворцового покоя Молчанов вышел победителем и приближенным Лжедимитрия I.

И года не прошло, как самозванец был убит в Кремле заговорщиками во главе с Василием Шуйским.

Темной ночью со двора было видно, как во дворце из покоя в покой мелькали факелы, слышался шум голосов, раздавались выстрелы. Какой-то человек в коце[24], затаившись у крыльца, наблюдал всю эту зловещую суматоху, потом, как тень, метнулся к царским конюшням.

«Никто, чай, не сторожит коней; в такую ночь не до того!»

И человек шмыгнул внутрь конюшни. Выбрал коня, взнуздал его, стал выводить. Конь заржал, человек вздрогнул. При мерцающем свете фонаря различил другого человека, также выводящего коня.

— Кто, кто?

Схватился за пистоль. Человек спокойно подошел к Молчанову.

— Али не признал меня, стольник? — басовито спросил он из темноты.

— А, князь Шаховской!

— Он, он! Скакать надо от греха подале. Поспешим!

Они мчались по опустевшим, мрачным улицам Москвы. Раздавался звонкий, дробный конский топот. Временами слышался вой и лай собак. Закукарекал полуночный кочет. Пошли окраины Белокаменной, а потом дорога нырнула в темный лес. Здесь поехали шагом…

При расставании Молчанов, хитро подмигивая, сказал Шаховскому:

— Григорий Петрович! Чуй правду! Димитрия вновь убили, а печать царская осталась, сиречь жив Димитрий. Ты на Руси действуй, а в Речи Посполитой вновь царь появится.

— Быть посему!

Шаховской щелкнул пальцами, понимающе усмехаясь. Облобызались, разъехались…

Уже мерцала заря, когда Молчанов встал с кресла и потянулся.

— Спать, спать, а далее видно будет — заброшу али не заброшу личину царскую.

Но клавикорд, на котором он пристрастился играть по слуху, привлек его внимание. Из-под пальцев полилась простая, широкая, грустная мелодия… Ветер несется в поле, гонит волны по широкой реке… Зеленый шум в лесу, какие-то голоса, песня заунывная… Все это смутно представлялось игравшему Молчанову, и лицо его стало простым, усталым. Мелодия затихла, последний звук прозвенел, как жалоба… Молчание…

И вдруг вспомнил он убитых Федора, царицу-мать, опозоренную царевну Ксению. Защемило в груди, нахлынула тоска и жалость…

— Долой, долой думы сии! Прошлого не воротишь!

Залпом выпил кубок крепкого вина и свалился на пуховик…

Позже Молчанов был под своим именем в войсках Лжедимитрия II.

Часть вторая

Глава I

В 1606 году воеводой города Путивля на Северской Украине[25] был князь Григорий Петрович Шаховской. За приверженность к Лжедимитрию I царь Василий Шуйский отослал его подальше с глаз. Если бы царь знал, что из этого получится, то в Путивль не послал бы Шаховского. Многие в этом городке были привержены «к смуте»: еще в 1604 году путивляне присягнули первому самозванцу. Царь ругал потом себя за Шаховского: «Пустил козла в огород, сера волка во чисто поле. Всей крови заводчик стал князь сей». Но уже поздно было: поднималась вся Северская Украина против Шуйского, полыхала ярким полымем.

До смуты Путивль был тихий, сонный город. Весь в зелени садов и огородов, стоял он на шести холмах. На одном сохранился земляной вал времен князя Игоря, прозывался Городищем. На другом возвышался Молчанский монастырь. Был Путивль славен яблоками, грушами, сливами, вишнями. Поемные луга… Леса… Речка Сейм — рыбы много. Щуки попадались аршина по полтора, налимы, сомы… Рыбий рай, да и только! Хатки, беленные мелом. И шла в них жизнь по старине. Летом путивляне работали в саду, огороде, в поле; торговали на посаде, в чумаках ездили. По осени кряхтели да поясницу скребли, когда наваливались на них разные оброки и подати. Немало было людей среднего достатка. Пили самодельное вино, брагу, мед. Ели всякие соленья, печенья, варенья. Прямо сказать надо: торговым, посадским людям существовать в городке было подходяще. Не печалились, благодарили создателя.

Но все это было да сгинуло, как дым. Началась «смута», и не узнать Путивля, особенно когда воеводой там стал князь Шаховской. В Путивль открылись многие пути, люди разные шли, ехали в рыдванах, на телегах, волокушах, верхоконные. Хаты были набиты до отказа прибывшим людом, и строились новые жилища. Более всего набралось ратных людей. Наехали дворяне — со своими холопами, дети боярские, посадские, приходили крестьяне от своих ненасытных господ, холопы беглые, люди гулящие, шиши придорожные. Каждый вез, нес с собой оружие, доспехи…

На площади, у хором князя Шаховского, стояло несколько гафуниц, мортир, пищалей. Центр города обнесен высокими бревенчатыми стенами с башнями. Вокруг — глубокий ров, через который от башен переброшены подъемные мосты. Словом, острог, в котором можно было отсидеться от врага. В средине — площадь, а на ней — большая лужа, которая была раздольем для свиней. Среди других домов, крытых тесом, соломой, возвышались хоромы воеводы, высокие — в два жилья, дубовые, со светлицей; рублены на подклети. Крыша крыта двумя рядами дубовой драни. Большие окна, разделенные на мелкие оконницы, в которые вставлена слюда. Громадное парадное крыльцо с крутой лестницей. Окна, карнизы, двери украшены причудливой резьбой — цветы, птицы, расписанные в яркие цвета. На светелке — зеленая башенка, на которой медный прапорец[26] вертится; под солнцем, как жар, горит. При хоромах — чисто подметенный двор, просторный, со службами: кладовые, сушильни, кухня, голубятня, псарня…

Воевода был первейший охотник; в своей Муромской вотчине хаживал один на один на медведя, а здесь, в окрестных полях, гонял зайцев, травил лисиц, волков, был охоч и до соколиной потехи.

— Смута — смутой, а зверь — зверем. Самое разлюбезное дело — охота! — говаривал он.

Вот и теперь князь возвращался с охоты со своими друзьями-приятелями, приближенными, прихлебателями. У иных всадников были приторочены к седлам убитые зайцы и лисицы. Сзади псари тянули на смычках несколько свор борзых.