Толпа стояла в нерешительности, ничего не предпринимал и Арбузов. О чем-то посовещавшись, туземцы вы-юлкнули вперед маленького старичка с тугой косичкой на

затылке: ты, мол, пожил, тебе и умирать не страшно. Тот не очень уверенно пошел к морскому офицеру, ища что-то под немыслимо грязной и рваной одеждой. К удивлению Александра Павловича, «парламентер» вытащил бумажку и, развернув ее, стал показывать издали. Это Арбузова немного успокоило: там, где предъявляют документы, силу сразу не применяют.

— Иди, иди смелее! — воспрянув духом, подбодрил он старика. — Что это у тебя за мандат? Покажи.

Посланец толпы тоже, видимо, понял, что белый человек в черной одежде злых намерений не имеет. Мелко ступая в обуви из рыбьей кожи, старик подошел почти вплотную и, обнажая в улыбке гнилые, съеденные зубы, протянул засаленную, как и его руки, бумажку, хрипло проговорил:

— Пила-пали джанган! Пила-пали джанган!

Любопытство подавило брезгливость. Арбузов взял ее

двумя пальцами за уголок, приблизил к глазам и удивился еще больше: текст был написан по-русски.

— Изволь, голубчик, подождать, — сказал он старику. — Я познакомлюсь с твоей депешей. А что такое «Пила-пали джанган», я не знаю.

«Парламентер» издал радостные звуки и опять дважды выкрикнул «Пила-пали джанган!».

Пробежав глазами по первым строчкам, Александр Павлович улыбнулся: «Вот теперь и я понял, что такое «Пила-пали джанган». Это — «большой начальник».

Текст начинался длинным предложением:

«От имени Российского правительства, от имени Великого царя (Пила-пали джангана) сим объявляется всем инностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край, до корейской границы, с Сахалином составляют Российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим племенам не могут быть допустимы…»

Александр Павлович слеповато всматривался в текст, с трудом разбирая слова на сгибах:

«Для этого поставлены Российские военные посты, в заливе Искай (Счастья) и в устье реки Амур. В случае каких-либо нужд или столкновений с местным населением нижеподписавшийся, посланный от правительства уполномоченным, предлагает обращаться к начальникам этих постов…»

Арбузов расплылся в улыбке, прочитав подпись: «Начальник Амурской экспедиции капитан 1 ранга Г. И. Невельской».

— Какая приятная встреча! — вслух произнес Александр Павлович и возвратил бумажку. — Спасибо! Ты меня порадовал: Геннадий Иванович Невельской — большой человек! Он тоже — Пила-пали джанган!

Старик, услышав знакомые слова, изобразил пляску орла. Повернувшись к морскому офицеру боком и с приседом расставив ноги, он ждал решения: куда, мол, начальник, прикажешь, туда и полечу.

Арбузов понял все. Невельской, взяв под защиту местных жителей, написал и размножил этот текст, чтобы иностранцы знали, в чьи владения они попали и помнили о русских военных постах.

— Молодец! — похвалил он Невельского, а абориген принял это на свой счет, повернул к Арбузову радостное лицо. — Что ж, старик, я догадываюсь, что вы мирные люди. Скажи своим соплеменникам, что я, — Александр Павлович положил ладонь на грудь, — тоже в какой-то степени Пила-пали джанган.

«Парламентер» расставил руки для объятий и пошел на новообъявленного Пила-пали джангана. «Целоваться хочет!» — со страхом подумал Александр Павлович и предупредительно выставил ладони. Старик приостановился, сдерживая душевный порыв обнять большого начальника.

— Ступай, ступай! — Арбузов показал на толпу. — Тебя ждут твои дикари.

Старик обернулся, прокричал:

— Лоча! Мама!

Толпа с торжественными выкриками сорвалась с места и пронеслась мимо Арбузова, обдав его зловонным запахом. Только теперь, когда туземцы побежали вниз по откосу, Александр Павлович понял, что они, влекомые любопытством, неудержимо рвались к воде, чтобы посмотреть на невидимого ранее «железного оленя» — пароход «Аргунь». Позже ему пояснили и слова старика, обращенные к соплеменникам. «Лоча» в переводе с местного языка означает «люди», а «Мамой» аборигены нарекли Амур. Арбузову понравилось интересное совпадение слов: сибиряки называют Амур батюшкой. Он посмотрел на удалявшуюся толпу и покачал головой.

«Сколько еще потребуется времени, — с грустью по-

думал Александр Павлович, — чтобы этих грязных и невежественных, полудиких обитателей превратить в цивилизованных людей? Много, очень много…» Он вспомнил золотопромышленника Степана Федоровича Соловьева. Тому очень хочется, чтобы Амур на всем своем протяжении оказался судоходным. Владелец приисков искренне сожалел, что сибирская река «не достает маленько до моря-окияна».

Теперь, когда трудный путь по Амуру проделан — не прошли до его устья только каких-то сто двадцать миль, — Арбузову особенно очевидно стала огромная польза большой реки. Она на своей спине легко перенесла мимо непроходимых таежных лесов, высоких гор, бесчисленных сопйк, минуя бесконечные ровные угодья, множество озер и речек, одновременно тысячу человек и сотню коней, тяжелые, емкие военные грузы. В этом нельзя не видеть победу участников первого сплава по сибирской реке. «Правильно поступаешь, Степан Федорович, что так печешься об Амуре, — размышлял Александр Павлович. — Просторно мыслишь, патриот земли русской, по-государ-ственному». В то же время Арбузов знал, что есть один человек, который все свои силы отдает исследованию Амура — это только что напомнивший о себе капитан 1 ранга Геннадий Иванович Невельской. Он находится где-то поблизости — встречает фрегат «Паллада». О неугомонной натуре первого начальника Амурской экспедиции, его энтузиазме и самоотверженности Александр Павлович не однажды слышал от Муравьева. Многолетняя упорная борьба Невельского за Амур, по словам военного губернатора, дала благодатные результаты. Сказав, что пароход «Аргунь», благодаря Невельскому, при желании может из Амура выйти в Охотское или Японское море, Николай Николаевич расхохотался: так, видимо, смешон был в своем удивлении он, Арбузов.

— Правда, не веритвя? — весело спросил Муравьев.

— Не верится, — признался Арбузов.

— И я до сих пор не могу смириться, что Невельской опроверг вековые понятия о нашем Приморье. Он, подумайте только, осмелился поставить под сомнение исследования мореплавателей с мировыми именами и блестяще доказал свою правоту. С русским Колумбом, Геннадием Ивановичем, мы скоро встретимся.

Арбузов пошел к месту стоянки парохода. На берегу толпились люди. Аборигены, быстро освоившись с обстановкой, поняли, что на большом «железном олене» припыли добрые и приветливые сородичи самого Пила-пали джангана. Они, смешавшись с матросами и солдатами, ч чотно брали из подставляемых кисетов табак и с помощью нсселых гостей сворачивали цигарки, с чиханьем и кашлем 1ииули из них дым. «Ну вот, — с улыбкой подумал Александр Павлович, — и началось приобщение дикарей к ци-нплизации».

Плоты медленно подтягивались к Мариинской протоке. Делались последние сотни метров по Амуру.

Трудности, которые человек перенес недавно, память запечатлевает четко, и они до какой-то поры остаются самыми яркими и волнующими. Возможно, с ним нечто подобное случалось и раньше, но время, если не стерло совсем, то постепенно притупило остроту прежних переживаний и минувшее воспринимается не таким уж тяжким, трагическим по сравнению с новыми испытаниями. Арбузов, не однажды бывавший в дальних походах, участвовавший во многих сражениях, давно убедился, что все гораздо легче познается в сравнении — размеры, тяжесть перенесенного, расстояние, поступки, характеры людей и т. д.

Переход от озера Кизи до порта Де-Кастри Александру Павловичу представился венцом солдатских мучений. И хотя этому предшествовало тяжелейшее путешествие отряда по Амуру, путь по топким болотам моряку показался намного опаснее и тягостнее, чем передвижение по сибирской реке. В плавучей экспедиции он, как и все офицеры, находился в несколько привилегированном в отличие от солдат положении. В каюте парохода «Аргунь» было тепло п уютно, не то что на плотах с легкими деревянными надстройками. Офицеры руководили людьми, давали им распоряжения и приказы, не выходя порой из теплого помещения, а те трудились, несли вахты, выполняли наряды, стояли на постах под пронизывающими ветрами и проливными дождями. Конечно, управлять солдатской массой надо уметь, и успех дела во многом зависит от командира, его разумных указаний и приказов. И все-таки всю основную тяжесть путешествия несли на себе низшие чины. Арбузов во время сплава по Амуру большой физической усталости не испытывал. Легким ему показался и путь через озеро Кизи. Но вот отряд двинулся через топкое Полото, и морской офицер вынужденно превратился в оПыкновенного пехотинца. Утопая по колени в вонючей и