– Меня удивляют ваши решимость и уверенность, – после некоторого раздумья произнес Амундсен.

– Мои решимость и уверенность основаны на том, что это историческая неизбежность, которая доказана создателями научного социализма Марксом и Энгельсом и подтверждена опытом нашей революции, ее вождем Лениным. – Голос Першина прозвучал торжественно.

Слушая его, Амундсен кивал и, когда тот кончил, сказал:

– К сожалению, у меня не было времени подробнее ознакомиться с их учением. Лишь порой приходила мысль: как это в недрах немецкого общества, столь приверженного к законопочитанию и порядку, могло родиться такое революционное учение, которое, похоже, совершенно изменило исторический путь России?

– Я возьму на себя смелость заметить, – сказал Першин, – что революция в России окажет такое влияние на мировую историю, какого мы сейчас не можем предсказать. На историческую арену вышла новая огромная сила, сила трудового народа.

Амундсен смотрел на молодого русского и испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, трудно было противостоять логике и убедительности его рассуждений, но с другой – нелегко и примириться с тем, что многое, казавшееся еще вчера незыблемым, устоявшимся, оказывается весьма сомнительным. Вопрос, который встал с первого дня отплытия из Норвегии – каким будет мир, когда экспедиция возвратится в цивилизованные страны? – приобретал новую остроту. И рядом с грандиозностью целей, во имя которых здесь находился этот русский революционер, своя собственная – покорение Северо-Восточного прохода и достижение Северного полюса – порой начинала казаться не такой значительной.

Сделав над собой усилие, чтобы побороть рождающееся чувство, похожее на зависть, Амундсен сказал:

– Если вы не возражаете, Кагот пока останется, на «Мод» под ох раной и защитой норвежского флага.

– Я буду весьма признателен вам за это, – с достоинством ответил Першин, – Мы могли бы постоять за него и под защитой нашего красного флага, но в данной ситуации будет лучше, если Кагот будет у вас.

Проводив гостя, Амундсен заглянул к Каготу и нашел его играющим с девочкой. Айнана совершенно преобразилась. Коротко подстриженная, чисто вымытая душистым мылом, облаченная в наскоро перешитую мужскую рубашку Сундбека, она светилась довольством и счастьем, не подозревая о той опасности, которая грозила ей и отцу.

Да и сам Кагот был удивлен тем, что девочка приняла окружение незнакомых лиц так, будто всю жизнь провела среди этих бородатых и светлолицых людей.

Айнана потянулась ручонками навстречу Амундсену, заставив его почувствовать какое-то странное, незнакомое тепло в груди.

– Да она прелесть! – произнес начальник. – Какая ты красивая, Айнана!

– Она очень похожа на свою мать, – сказал Кагот.

Айнана сразу же стала всеобщей любимицей. Буквально за два дня общими усилиями ей были сшиты платьице, обувь и шубка из мягкого пыжика. Каждый член экспедиции считал для себя величайшим удовольствием погулять с девочкой по палубе, уложить ее спать.

Купали ее каждый вечер, и эта процедура проводилась членами экспедиции по очереди.

Сундбек в этих хлопотах совершенно позабыл об уроках, которые должен был давать Каготу, и поначалу удивился, когда тот спросил:

– А когда будем учиться?

Кагот откровенно предпочитал уроки, связанные с числами, тем, на которых Олонкин безуспешно пытался привить ему начатки грамоты. Премудрость соединения звука и знака оказалась непостижимой для Кагота. И наоборот, манипуляции с числами, разного рода арифметические действия целиком захватили его. Он готов был заниматься вычислениями бесконечно. Эти действия доставляли ему странное наслаждение, рождали ощущение причастности к какой-то неведомой силе, прикосновения к подлинному могуществу. Кагот надеялся, что где-то в недрах больших чисел таится разгадка многих явлений, может быть, сокровенных тайн бытия, того, например, как Внешние силы связаны с живущими на земле людьми.

Толстая тетрадь, которую ему дали, ранее предназначавшаяся для записи наблюдений над магнитным полем Земли, заполнялась колонками и рядами цифр, какими-то дополнительными значками, понятными только ему.

Заглянув как-то в его тетрадь, Ренне сказал с нескрываемым удивлением:

– Похоже, что Кагот всерьез увлекся математикой.

Слегка нарушенный появлением Айнаны твердый корабельный распорядок быстро вошел в свою колею, и вечерами, после того как была вымыта посуда, искупана и уложена Айнана, в кают-компании возобновлялись уроки. Наскоро покончив с попытками овладеть тайной букв, Кагот со вздохом облегчения закрывал тетрадь для письменных работ и открывал другую, для чисел.

Сундбек, увидев странное большое число, невесть каким образом появившееся на новой странице тетради, с удивлением спросил:

– Что это?

– Число. – Кагот смущенно опустил глаза.

– Откуда оно появилось?

– Я взял число ног и рук всех людей, Которых я когда-либо знал, – принялся объяснять Кагот, – прибавил к ним все лапы экспедиционных и наших собак, а потом вообразил, что это число в два раза больше, чем на самом деле, и вот получилось это… Мне и не произнести его, это число…

– В самом деле, – пробормотал Сундбек. – Какая-то чертовщина получается.

– Я могу стереть, – с готовностью предложил Кагот.

–. Зачем? – возразил Сундбек. – Пусть стоит… Только я вам скажу, Кагот, что и это число можно удвоить, а то и утроить.

– Да? – с загоревшимися глазами переспросил Кагот. – Разве это можно?

– Можно.

– И ничего не случится?

– А что может случиться? – пожал плечами Сундбек.

– Но ведь это не просто так, – задумчиво произнес Кагот. – Может получиться огромное, невообразимое число!

– Знаете, Кагот, – заговорил Сундбек посерьезневшим голосом, – вы несколько забегаете вперед. Понятие о бесконечности мы рассмотрим в свое время, а сейчас главная наша цель – научиться складывать, вычитать, делить и умножать целые числа. А потом перейдем к дробям…

– А это что такое – дробь?

– Части целых чисел.

– Как же это? – растерянно пробормотал Кагот. – Части ног? Части рук?

– Ну это потом, – улыбнулся Сундбек и решительно добавил: – Пока мы будем заниматься целыми числами.

Кагот в этот вечер послушно складывал, вычитал числа, умножал на два, даже на три, однако проницательный Сундбек, заметив его странное состояние, спросил:

– Вы чем-то обеспокоены, Кагот?

– Да нет, – ответил Кагот.

– Может быть, вы утомились? Тогда давайте сегодня больше не будем заниматься.

– Хорошо, больше не будем…

Кагот убрал тетрадь и ушел к себе.

Когда за ним закрылась дверь, Амундсен озабоченно заметил:

– Ему, видно, сейчас не до учения.

– Со стороны трудно вообразить, что в недрах их примитивного общества могут бушевать такие страсти, – заметил Ренне.

– Это говорит о том, что мы столкнулись с далеко не примитивным обществом, – сказал Амундсен. – Нет большей ошибки, чем считать арктические народы примитивными, упрощать их духовную и общественную жизнь. Я не могу отделаться от мысли, что, отказывая сородичам Кагота в их требованиях, я грубо нарушаю какие-то очень важные внутриплеменные установления.

– Вы думаете, что было бы правильнее отдать его в руки приехавших за ним шаманов? – спросил Олонкин.

– Нет, и это не было бы решением, – пожал плечами Амундсен. – Посмотрим, что будет дальше. Единственное, что пока могу сказать: за многие годы своих арктических путешествий я никогда не оказывался вовлеченным в такие дела. Самое удивительное, что Алексей Першин, может быть, окажется прав: русская революция так или иначе скажется не только на течении мировой истории, но даже на наших с вами судьбах.

– Во всяком случае, что касается Кагота, то на его жизни эта революция сказалась уже тем, что сохранила ему жизнь. Ведь в другое время бедного Кагота уже давно бы увезли и умертвили либо по дороге, либо в его родном стойбище, – заметил Ренне.

Пока шел этот разговор, Кагот сидел в своей каюте у маленького откидного столика возле иллюминатора и рассматривал свои записи чисел. Он снова чувствовал странное волнение, посещавшее его в последние дни, когда он задумывался над великими множествами, которыми повелевал лишь с помощью кончика карандаша. Что можно сравнить с не охватываемыми разумом числами? Первое, что приходило в голову, звездное небо. Звезд, конечно, бессчетное число, но при известном терпении и сноровке даже их можно сосчитать. Можно, наверное, сосчитать и комаров в летней тундре, когда они тучами висят над пасущимися оленями. Число людей в мире, видимо, Тоже достаточно велико, как можно заключить из разговоров в кают-компании. Представление о великом множестве дают и рыбные косяки, и галька на обнажившемся от воды берегу моря, и песок, и падающие снежинки… И все же – какое оно, конечное число? Ведь есть же оно, это число! Не может быть, чтобы его не было, это вопреки разуму!