- Не спеши Тоня, эшелон отправляют ночью. – Остановил её Николай. – Давай поговорим спокойно.

 - О чём нам говорить? – возмутилась Шелехова.

 - Как же? – удивился мужчина. – Мы же договаривались, что если не будет здесь дочки, то станем жить вместе…

 Антонина резко остановилась перед ним и, сжав кулаки, выкрикнула прямо в лицо:

 - Никогда! … Даже думать об том забудь!

 - Ты же обещала… Брехала значит?

 - Не тебе Иуда говорить о чести!

 - Вон как ты запела…

 - А ты как думал? – ехидно спросила возмущённая женщина. – Сначала заложил органам Григория, потом продал в рабство дочку и ещё хочет любви… Никогда!

 Симагин вскочил и демонстративно положил правую руку на кобуру с пистолетом.

 - Миром не захочешь со мной жить, - нервный тик передёрнул его широкое лицо. – Заставлю силой.

 Он прошёл мимо застывшей хозяйки, и уже выходя на улицу зло бросил:

 - Вечером приду!

 На железнодорожный вокзал Антонина бежала, стараясь не думать об угрозе Симагина. Другие мысли занимали её голову. Неожиданный отъезд дочери нарушил привычный ритм жизни.

 - Как же Сашенька будет одна жить на чужой стороне? – предсказуемо волновалась мать. – Она же такая легкомысленная и неприспособленная...

 За тяжёлыми размышлениями Антонина не заметила, как добралась до места назначения. Там уже клубилась толпа родных отправляемых на работы подростков.

 - Опоздала!

 Оказалось, что их к тому времени погрузили в немецкие «теплушки» для перевозки скота и русские паровоз, натужно пыхтя, нехотя подкатывал к эшелону. Два пожилых железнодорожника без лишней суеты произвели его сцепку с крайним вагоном.      

 - Как же так? – недоумевала Шелехова. – Неужели я не увижу перед отправкой дочь…

 Горькая весна 1942 года пока не набрала положенный природой ход. Моросил мелкий противный дождь, который смешивался на лицах провожающих с запоздалыми слезами.

 - Ваня, где ты? – Рядом с Антониной металась растрёпанная женщина и звала сына.

 Над станцией Юзово стоял плотный шум, крики и рыданья женщин. Шелехова передвигалась по разбитому бомбёжкой перрону, вглядываясь в небольшие зарешёченные окошки вагонов. Редкая цепочка куривших полицейских не позволяла подойти ближе и Антонина никак не могла разглядеть дочку.

 - Вот гады, – злилась она, будто не было на свете ничего страшнее. – Не позволили даже попрощаться…

 Огромный железнодорожный состав, набитый молодёжью под завязку судорожно дёрнулся и, набирая скорость, двинулся на Запад. Одни из вагонов были набиты девчатами, большинство заполнены парнями. Антонина жадно искала глазами лицо дочери, но ничего не видела.

 - Уехала, - выдохнула она, когда последний вагон отстучал прощальную песню. – Когда теперь вновь увидимся?

 Антонина безучастно дошла до дома и не ужиная легла отдыхать. Она беспокойно спала, когда вдруг услышала настойчивый стук в дверь. Женщина открыла глаза и непонимающе огляделась. В доме было совершенно темно, очевидно царила глубокая ночь. Электричества в посёлке давно не было.

 - Кто там? – спросила хозяйка, на ощупь, подойдя к закрытой двери.

 - Это я! – ответил пьяным голосом Симагин. – Открывай.

 - Уходи, - попросила Антонина. – Не хочу тебя видеть.

 - Открой, иначе сломаю дверь.

 - Нет.

 - Ах ты, подстилка немецкая! – крикнул Николай и начал бить сапогами в нежданную преграду. – Как немцу давать, так ты первая…

 Закрытая на внутренний кованый крючок дверь не выдержала. От могучего удара разъярённого мужчины она распахнулась и в свете полной луны на пороге выросла его массивная фигура.

 - Долго ты блядь меня мучить будешь? – зловеще спросил он. – Всю жизнь поперёк стоишь…

 Он шагнул к застывшей женщине и схватил её в охапку. Та выгнулась назад, упёршись руками в его грудь и испуганно спросила:

 - Ты сдурел, что ли?

 - Молчи, дура! – сиплым голосом прошептал Николай и начал целовать лицо пленницы.

 - Пусти, – жалобно попросила Тоня и попыталась ударить насильника.

 - Мне больно…

 Симагин перехватил её руку и легко подняв, понёс на кровать. Он одним движением разорвал до пояса смутно белевшую ночную рубашку и сладостно замычал. Затем нашёл ладонями  опавшие груди Антонины и начал исступлённо их мацать.

 - Не хочу! – закричала женщина. – Не могу…

 - Сможешь. – Ухмыльнувшись, пообещал Николай и, навалившись, силой развёл её ноги.

 Теряя последние силы, она отчаянно вцепилась в волосы насильника, словно боясь, что он куда-то денется. Тот, вскрикнув от боли, выпростал из-под тёплого тела правую руку и ударил Антонину в глаз.

 - Сука!

 После удара женщина больше не сопротивлялась. Она безвольно затихла и позволила Николаю войти в себя, громко охнув при этом. Через минуту Симагин отпустил жертву и шумно дыша, упал рядом на скрипнувшую кровать.

 - А ты говорила, что не сможешь! – удовлетворённо произнёс он. - Куда ты милая денешься…

 Совершенно раздавленная Антонина молчала и даже не плакала...С этого дня между ними установились дивные отношения. Николай периодически приходил в дом Шелеховых и иногда оставался ночевать. Хозяйка больше не противилась его домогательствам, но ничего ему не говорила принципиально.

 - Да скажи ты хоть что-нибудь, – возмущался тот почти при каждой встрече.

 Молча она ложилась на супружескую кровать, молча терпела любовные старания бывшего сослуживца мужа.

 - Лежишь как бревно…

 Обострённым женским чутьём Антонина чувствовала, что стала надоедать Николаю. Добившись давно желаемого, он постепенно охладевал к ней.

 - Слава Богу! – думала она, лёжа рядом с храпящим мужчиной. - Скорее бы он отвалил от меня.

 Молчание женщины нервировало полицейского. Всё чаще он заявлялся к ней вдрызг пьяным, возможно для такого поведения существовали и другие причины. До Антонины доходили слухи, будто  невольный любовник часто участвовал в массовых казнях евреев и советских военнопленных.

 - Хотя бы тебя застрелили скорее, - Антонина жадно желала его смерти и одновременно сгорала от стыда перед знакомыми. - Сил моих больше нету терпеть косые взгляды людей…

 В первых числах июня Николай ввалился к ней ближе к рассвету. Дыша в лицо самогонным перегаром он, не раздеваясь, надругался над ней и громко икая, сказал:

 - Завтра вечером приду к тебе с дорогим гостем из Киева.

 - Не стыдно меня перед людьми позорить? – не выдержала Антонины.

 - О, заговорила. - Обрадовался гость.

 - Зарекалась молчать, но ты ирод такой  кого угодно доведёшь до отчаянья!

 - Я такой! – самодовольно протянул Николай. – Так что сопротивляться не рекомендую.

 Антонина повернула к нему увядающее, но красивое лицо и выкрикнула:

 - Ни тебя, ни гостя не пущу!

 - Пустишь как миленькая, - угрожающе прошептал бывший шахтёр. – Мало того и обслужишь его по полной программе…

 - Не дождёшься!

 - Сделаешь всё, что он захочет, - предупредил Симагин. – Если конечно у него на такую потасканную бабу встанет.

 Антонина застыла, медленно переваривая услышанное.

 - Нет!

 - Иначе я тебя застрелю как собаку. – Просто сказал полицай и вытащил парабеллум.

 - Ты сдурел?

 - Поняла меня немецкая блядь?

 Не дождавшись ответа, он грохнул дверью и отправился спать в участок. Антонина больше часа стояла как вкопанная посредине скромно обставленной гостиной и о чём-то мучительно раздумывала:

 - Как быть? Ведь он обязательно припрётся…

 Когда утром соседка забежала к ней одолжить соли, окоченевшая Тоня давно висела на верёвке, продетой через кольцо вбитое Григорием для детской колыбели. Вероятно, женщина заранее переоделась, встала на стул, чтобы дотянуться до деревянной балки на потолке и спрыгнула вниз…

После сдачи города Сталино 383-я стрелковая дивизия отступала, отчаянно огрызаясь, в направлении на северо-восток. Осенью 1941 года фронт стабилизировался по луганскому краю Донбасса.