В конце марта позиции роты под командованием старшего лейтенанта Кошевого буквально поплыли, траншеи заполнила талая вода, ожившая после сильных оттепелей. По всей обороне, особенно у берега Северского Донца, вытаивали сотни и сотни убитых немцев, бойцов и командиров Красной Армии…

 - Ишь ты, сколько народа наваляли! – Старший сержант Лисинчук недавно возглавил батальонную разведку и часто ходил за линию фронта. Поэтому он знал, о чём говорил.

 - Не говори.

 - И это только за одну зиму и лишь на нашем участке…

   Боевая часть словно очутилась посередине необъятного кладбища. Ночами похоронные команды из дивизии собирали павших, складывали их неопрятными «копнами» по берегу, чтобы позднее отвезти в тыл.

 - Это ж, сколько русских мужиков положат в землю за всю войну? – гадал ротный, оприходовав погибших. – Подумать страшно!   

 Он вышел покурить на свежий воздух, в блиндаже от постоянного курева было не продохнуть. Командный пункт роты располагался центре обороны, рядом    начинался спуск в лог, а за ним вид вдаль по берегу своенравной реки. 

 - Жуткое зрелище, - расстроился впечатлительный Михаил. - Десятки «курганов» из мёртвых тел кругом, где каждую минуту может оказаться кто-то из нас!

 Немцы и итальянцы лежали поодиночке, лишь кое-где кучками, как их убили зимой. Ночами приходилось передвигаться перебежками, поверху, рядом с траншеями и ходами сообщений.

 - Внизу сразу начерпаешь воды и грязи полные сапоги.

 Причём свернуть в сторону нельзя, в темноте наткнёшься на будто металлическую руку или ногу не оттаявшего ещё трупа…

 - Не могли черти убрать сразу! – Лисинчук бесшумно подошёл сбоку и пристроился курить рядышком. - Пригреет солнышко, вонять будут нестерпимо…

 - Кого здесь больше погибло? – навскидку прикинул Кошевой. - Пожалуй, одинаково.

 - Не, наших больше. - Протянул Павел и выбросил окурок. - На нейтралке я насчитал немецких трупов сотни четыре-пять. Итальянцев же половину переколотили, половина замерзла.

 - Откуда знаешь?

 - На днях я зашёл в их оттаявший блиндаж, человек десять лежат в застывших позах. Документы собрали, вернулись, но наград как видно не получим, «язык» был живой нужен.

 - Точно! – смеясь, подтвердил командир.  - Смотришь, бывало, в стереотрубу или бинокль, стоит противник, обмотался одеялами, которые набрал в соседнем селе, и прыгает, как заяц.

 - Одежда у немца не чета нашей…

 Кошевой посмотрели в бинокль на вражеские позиции и спросил:

 - Почему «языка» взять не можете?

 - Да не везёт катастрофически! – признался сержант. - Вчера пошли гурьбой, целых пятнадцать человек с винтовками. Я за командира взвода. Обходим полыньи, от воды поднимается пар, мгла кромешная...  Вдруг перед нами возникают немцы, тоже разведка, столько же человек.

 - Ишь ты!

 - Вокруг гладь, ни бугорочка, на три километра чистенький снежок… Мы посередине поля, между нами несколько метров. Постояли. Что делать? Винтовка есть винтовка, автомат есть автомат. Ближний бой непредсказуем. Мы их ополовиним, они нас всех срежут.

 - Точно.

 - А те тоже думают. Они ведь не знают, что у нас винтовки, оружие закручено белым. Идти на самоуничтожение никому не хочется… Мы пятимся назад, и они тоже. Пятились, пятились и скрылись.

 - Смотри особому отделу об этом ни звука, - предупредил Кошевой. - Всех могут пересажать. 

 Противник при последних словах начал внезапно интенсивно обстреливать церковь на юру перед устьем небольшого ручья. Праведные католики расправлялись с православной церковкой, внутри которой вырыл себе блиндаж командир первой роты. Кошевой мельком посмотрел на место разрывов и сказал:

 - Я вчера посоветовал капитану Смирнову сменить место КП.

 - Да вроде место надёжное…

 - Врежет «тяжёлый» и могила готова!

 Вечером того же дня Кошевой узнал, что во время очередного обстрела тяжёлым снарядом обрушило накат блиндажа и похоронило командира роты, двоих связистов и девушку-санинструктора. Разрывать не стали… 

 - Как накаркал.  

 Следующей ночью Михаил пробирался напрямую через вязкий лужок  к себе на КП, и срикошетившей пулей ему сбило с головы каску, прогнув её на затылке.

 - По всему видать снайпер работает! – решил он, потирая гудящую голову. – Надо бы всё же привести ходы сообщения в надлежащий вид.

 Смерть Михаила Кошевого опять прошла вскользь, но кто знает, сколько ещё будет всего впереди? Своим подчинённым он утром приказал рыть ходы сообщений и траншею в свой рост, то есть почти 190 сантиметров.

 - Копайте глубже, целее будем.

 Ротный первый брался за кирку и лопату, рыл вместе с командирами взводов. Его примеру последовали другие стрелковые роты. По мере углубления ещё не отошедшей ото льда земли резко уменьшились потери в батальоне.

 - Каждую неделю хотя бы однажды я избегаю верной гибели. – Думал он, махая кайлом. - Это четыре раза в месяц, а за год? Может быть, архангел Михаил находится подле меня или дьявол готовит для себя…

 Кто из солдат выживал в первых боях, тот черствел душой, становился «задубевшим» и равнодушным к смерти, подкарауливавшей на каждом шагу. Мысль сидела в голове одна:

 - Хоть бы пронесло мимо снаряд, пулемётную очередь и особенно коварные мины, которые слышишь уже над головой, когда поздно укрыться!

 К итальянской дивизии, перемолотой советскими частями, подошло подкрепление — дивизия из чистокровных баварцев! Они пьяные выходили на опушку за ручьём и орали:

 - Эй, рус Иван! Мы вам не Италия! - Переводили те, кто немного знал немецкий. - Мы Бавария! Дадим вам жару!

 Теперь отпала необходимость посылать разведку за «языками», те  сами объявились…В конце апреля, примерно в 15 часов, пьяные баварцы в который уже раз выкатили на опушку леса орудие и открыли стрельбу по  блиндажам батальона. Термитными снарядами жгли прямой наводкой.

 - Ну, я сейчас вам покажу Баварию! – психанул Кошевой и метнулся к пулемётному расчёту. - Я вам, гады, устрою!

 Он встал на земляной уступ и прицелился. Второй номер ловко составил ленту под две тысячи патронов! Три ствола положил справа от руки на накате.

 - Поиграем, - сказал Кошевой и дал контрольный выстрел. – Не хрен орать на нас.

 Тотчас баварцы, мастера своего дела, перевели стрельбу на нахальный пулемёт. Один снаряд с гулом и жаром пролетел совсем низко и грянул мимо!

 - А вот так?

 Стрелок дал ещё одну пристрелочную очередь и попал по щиту орудия. Следом полетело два снаряда, но расчёт успел скрыться за накат и появиться у пулемёта, чтобы дать выстрел. Ещё снаряд.

 - Всё! – крикнул Михаил и выпустил в ответ пять-шесть бронебойно-зажигательных зарядов.

 Пушка обиженно замолчала. Вспышек ответных выстрелов больше не было. Азартно нажав на спуск, старлей выдал длиннейшую очередь!

 - Получите и распишитесь.

 Орудие полетело кувырком. Фрицы, будто тараканы, бросились в стороны, но до спасительных окопов было шагов тридцать. Ни один из них не добежал туда, все полегли на той опушке замертво!

 - А мы русские! – устало сказал Кошевой. – Здесь вам не Бавария, а Россия…

 Война для командира главная военная академия. В данном случае командир роты пусть и удачной стрельбой, но обнаружил свой КП.    Только позднее он понял, что если врагу нанесён какой-то урон врагу, то он заплатит втрое дороже огнём артиллерии, вплоть до сверхтяжёлых мортир.

 - Немец он злопамятный.

 Вечером того дня весь командный состав роты сидел в блиндаже Кошевого, поднимая свои сто наркомовских грамм за меткость. Вдруг, далеко на юго-запад от реки раздался «вздох» дальнобойной пушки. В небе зашелестел крупнокалиберный снаряд.  Он неумолимо приближался и, завывая по-бабьи, ускорил полёт на снижении.

 - Не наш! — воскликнул Михаил, по звуку в одно мгновение, просчитав, куда ляжет снаряд, пущенный из одного орудия.

 Земля ощутимо вздрогнула. Самодельный «светлячок» в землянке мигнул и погас. Снаряд взорвался значительно левее. Гул от взрыва ещё не затих, как в землянке ввалился старшина роты Градобоев. У него в бороде и усах застряла солома, глаза расширены.