Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Попятился он, пошел. До самых дверей пятился. И не уставал благодарить и кланяться, кланяться и благодарить.

Чудной он какой-то, этот Василий Андреевич! Начальник самого крупного цеха на большом машиностроительном заводе, сотни людей у него в подчинении, инженеров сколько одних, а вот дома жены своей, этой дуры набитой, боится пуще атомной бомбы. Говорят, фронтовик, воевал, даже много раз ранен. Верно, рука у него плохо в локте сгибается, ногу левую до сих пор приволакивает, в слякотную погоду с палочкой ходит, но не знаю, не знаю... Я всегда, на его фигуру глядя, думал, что если кем он и был в войну, то не иначе как интендантом, отъедался небось по тылам. Всей фигурой своей походит он на снабженца, на бывшего интенданта. А что ранен... В общем, не знаю — и все.

Ну, ушел наконец. Развернула моя Зинаида свертки, раскрыла пакеты, кульки — ух ты! Тут и яблоки, и мандарины, и колбаса, и конфеты всякие. Даже баночка черной икры. А в бутылке не водка — коньяк оказался. Вот уж никак не ждал, что Тюфяк такой щедрый!.. А супруга моя:

— Сейчас, — говорит, — мы с тобой, дорогой муженек, пир горой тут закатим, плодами твоего геройства и я попользуюсь.

— Пользуйся, пользуйся! — говорю.

6

Грипп — это штука такая: будешь лечиться — проболеешь неделю, не будешь — семь дней. В этом вся разница.

Прошло какое-то время — и я поправляться стал. На столе повестка. В суд меня вызывали. Бланков, что ли, у них там не оказалось новых, на старом повестку прислали. «Предлагаем явиться». И тут же: «В случае неявки Вы будете привлечены к уголовной ответственности по такой-то статье...»

Чудно, ей-богу! Выходит, за то, что я жулика задержал, меня же еще и наказать могут.

Но хоть я и отвечал за неявку по этой самой статье, все же в суд не пошел, потому как находился на бюллетене и вообще был слишком еще слаб, а вместо меня в суд отправился объясняться Василий Андреевич. Разумеется, с Калей. Супругу его тоже вызвали. Как потерпевшую.

Он, Василий Андреевич-то, и принес мне ту самую повестку вечером накануне. Принес, поздоровался вежливо, уселся возле моей кровати. Советует, как лечиться от гриппа. Потом говорит:

— Выздоравливайте, поправляйтесь, Сергей, поскорее. И пусть повестка эта вас не беспокоит, в суд я завтра сам пойду с Калерией Валентиновной. Объясню там, как было, все расскажу... Я ведь, кроме всего, и опыт по части обращения с разного рода жульем имею, после демобилизации заместителем начальника исправительно-трудовой колонии был.

И просит меня повторить ту историю — ну, как все тогда получилось. А мне что? — пожалуйста. Я повторил.

Выслушал он. Спрашивает:

— Так он вас  з а д е л а т ь  грозился?

— Было такое.

— И это вас не беспокоит?

— А почему беспокоить должно?!

Потер он свой подбородок: мда-а... У многих, слышь, существует неверное представление о подобного рода типах. Обычно ведь как думают люди? Если уж человек хулиган, то тем самым он и блатной, и урка. А это неверно. Можно быть самым отъявленным хулиганом и не иметь ни малейшего отношения к ворам. Можно красть, можно систематически воровать — и опять же не быть блатным, уркаганом. Можно даже убийцей заделаться — и все равно к воровскому миру, к блатным этим самым не принадлежать, не иметь никакого отношения к профессиональным преступникам.

— Вам, Сергей, приходилось слышать выражение «вор в законе»?.. Так вот, мир воров «в законе», профессиональных преступников, — мир особый, законспирированный, и проникнуть в него не так-то легко. Тем более простому смертному, ф р а й е р у. В том мире теряют всякую силу все человеческие законы и нормы и вступают в силу свои. То, что для нас, для нормальных людей, противозаконно и аморально, для вора — норма. Они и человечество-то делят на две половины. К первой принадлежат они сами, воры, жулики, урки, к другой — все остальные, ф р а й е р ы.

...Долго сидел он, рассказывал мне. Я его не торопил. Зачем? Пускай сидит. Жена на работе, Валерка в саду, а одному все равно делать нечего, скучно.

Кстати, он много и любопытного порассказал. И я понял, что он никакой не тюфяк, кое-где и ему удалось побывать, кое-что повидать, знает немало.

Перед тем как уйти, предупредил он меня, чтобы я по возможности остерегался. Воры угроз своих на ветер не бросают. Либо заделывают жертву, либо выкалывают глаза. Это уж как получится, глядя по настроению. Расправу причем часто вершат не сами, а поручают ворью помельче, разным «штылетам» и «порчакам», как бы давая им этим визу на право вступления в мир профессиональных преступников.

Только уж тут-то Василий Андреевич перестарался, по-моему. Сам был, видно, напуган — ну и меня решил попугать. Да только дудки, не выйдет. Не из пугливых мы. И чепуха все их эти угрозы, на слабонервных рассчитаны.

Кстати, парню тому, которого я помог задержать, целых двенадцать годиков припаяли. По совокупности. Об этом сегодня нам сообщили супруги, вернувшись из зала суда. И еще сообщили, что подопечный мой оказался матерым бандитом по кличке «Вареный». Его уж давно разыскивали.

Вот тебе и бонжур с приветом, приятель! А ты заделать меня грозился, жизни лишить хотел...

7

Время пришло в поликлинику топать, свой бюллетень закрывать.

Двое суток погода бесилась, мело и крутило так, хоть святых выноси. А наутро сегодня затихло. Вышел я после болезни на улицу — мать честная! Аж голова закружилась, аж дух занялся...

Такая строгая бель, чистота кругом, будто природа в бане помылась и белье не по росту надела, напялила на себя. На деревьях каждый сучочек будто ватой обложен, с каждой крыши свисают белые толстые валики. Жерди сухие возле сарая — и эти в богатой песцовой шубе. Лес еловый, будто бы в зимней сказке, замер, застыл. Уткнулись елки вершинами в низкое зимнее небо, к земле опустили оснеженные зеленые рукава... И виноватая тишина кругом. Будто она, природа, после пьяной гульбы утихла. Дескать, побузила — и хватит, простите, братцы. Больше не буду, шабаш.

Вышел — и то ли мне показалось, то ли на самом деле кто там стоял, караулил меня, только от дровяного сарая какая-то тень метнулась. Метнулась — и тут же исчезла, не успел я толком и рассмотреть, кто это был...

Еду в свою заводскую поликлинику, будто бы заново народился. Все-то меня удивляет, все радует. И заснеженные, как на открытках рождественских, дачки с прямыми дымками из труб, и убранный в белое лес, и даже серая ворона на березе, что дерет недуром горло от радости при виде обилия свежего снега. И люди все кажутся милыми, добрыми, будто бы сговорились делать только приятное для меня.

Все-таки жизнь — неплохая штука. Смотришь вот так вокруг — и одно уже это доставляет тебе удовольствие.

Впрочем, это всегда так бывает после тяжелой болезни...

...Бюллетень мне на этот раз не закрыли, велели денек-другой подождать.

Бреду заводским двором. Не спеша бреду, потому как спешить мне некуда. Слева — инженерный корпус, справа от меня — огромный сборочный. Из-за крыш его остекленных видны голенастые краны, — таскают они бетонные блоки, заканчивают монтаж нового корпуса.

Я знаю, то будет корпус автоматических линий по производству нового двигателя (завод наш переключают на выпуск новой марки автомобиля). На монтаж и наладку этих линий ребят будут брать, наверно, и от нас, из ремонтного. Хорошо бы и мне туда.

Вот уж скоро три года, как я на этом заводе. И всякий раз, когда вижу его корпуса, никак не могу удержаться от чувства немножко наивной гордости, что и я на этом заводе работаю, «известном не только в нашей стране, но далеко за ее пределами», как любят писать в нашей многотиражке.

В ремонтный, к своим завернул — подышать родным воздухом, полюбоваться на их чумазые рожи. Ну и, ежели доведется, вместе попить в буфете пивка в обеденный перерыв.

— Скоро ты нас, Серега, осчастливишь своим присутствием? — спрашивают. — А то баз тебя и травить тут некому, от скуки повысохли все...

56
{"b":"234186","o":1}