Первым желанием Маши было броситься в барак, поднять всех и показать часы Риммы Аркадьевны.

Обманула… Обманула всех! Украла часы, спрятала, а потом решила бежать. Белоненко рассказал о записке Марине и Маше, предупредив их, что теперь за Клавой надо незаметно наблюдать: как бы она в горячке не повторила своей попытки. Но тут же Маша как бы увидела перед собой лицо Клавы и ее глаза, полные слез, и услышала этот крик: «Не брала, не брала!» Да и припадок у нее был самый настоящий. Софью Львовну на таких вещах не проведешь, имеет опыт с симулянтами. Нет, тут что-то не так.

Маша села на длинную скамейку, стоявшую в тамбуре, сказав себе: «Дыши спокойно — доктор велел» — и стала дышать спокойнее, в буквальном смысле слова. А когда первый порыв прошел, стала обдумывать, как быть дальше. Конечно, она сейчас же пойдет к капитану, прямо с этой телогрейкой в руках. Но ведь и он никогда не подумает, что часы украла Клава. Это просто невероятно, если украла она! Так притворяться… И главное — зачем ей было кричать про часы в клубе, если она их сама украла? Ну, а если она не крала, то как они очутились в ее телогрейке? Что же, кто-нибудь другой украл и зашил в ее телогрейку? Почему именно в ее?

Маша нагнулась и стала рассматривать шов. Тот, кто его делал, видно, торопился, не подумав даже о том, что эти неровные крупные стежки, сделанные черными нитками, уж очень будут заметны. Значит — прятал на время, может быть до удобного случая взять обратно. Может быть, их нашел кто-нибудь? Но опять непонятно — зачем было прятать в чужую телогрейку? Уж носил бы при себе, а то — в Клавкину! Маша недоуменно пожала плечами. «Пойду к капитану». Она встала и, положив телогрейку на руку, направилась к выходу. Потом подумала, что если она пойдет по зоне с телогрейкой на руке, то случайно может встретить того, кто зашил в нее часы, и тогда уже им не найти вора — он себя не выдаст. А выдать он может только этой телогрейкой. Ведь должен же он взять часы оттуда, пока Клава не обнаружила их.

Маша остановилась. Хотя в бараке было тихо, но она знала, что еще не все легли спать. В такую погоду не очень-то уложишь в постели молодых девчонок! И даже после отбоя некоторые потихоньку выбирались из барака и бродили по дорожкам, стараясь только не попасться на глаза дежурной или коменданту. Несколько человек дежурили по кухне. Нет, на виду телогрейку тащить нечего. Маша оглянулась. Надо найти место, куда спрятать свою телогрейку, а эту накинуть на плечи и тогда уже идти к капитану. Только надо это делать быстро, потому что тот, кто зашил часы, постарается взять их обратно как можно скорее и, конечно, ночью, когда все спят.

Засунув свою телогрейку в угол за пожарную бочку, Маша набросила Клавину на плечи и открыла дверь наружу, едва не столкнувшись с входившими в барак дежурными по кухне.

— Ну, как там Клавка? — спросила Машу Анка Черная и, не дожидаясь ответа, быстро прошла ко второй двери.

— Перепугалась небось? — произнес еще кто-то, и все они гурьбой прошли следом за Анкой.

Через пять минут Маша рассказывала капитану о том, как получилось с телогрейкой.

— Это просто удивительно, что Клава не обнаружила часы, — сказала она. — Неужели она не замечала вот эти стежки? Тут каждому в глаза бросится, а она…

— Не до того ей было, — сказал капитан, рассматривая зашитое место. — Сходи, Маша, позови коменданта и воспитателей и сама возвращайся сюда. Римме Аркадьевне ничего не говори. Мы ей вернем пропажу с актом. Она ведь любит эти бумажки… Ну иди.

«Значит, часы были украдены, и вор находится среди ребят… — думал он, — и для него ничего не значит ни мое обращение к ним, ни волнения и переживания других колонистов». И постепенно мысли Белоненко остановились на двух фамилиях: Воропаева, Волков. Совершить такой проступок могли только эти двое. Для заключения, которое сделал Иван Сидорович, совсем не нужно было обладать какими-то особыми оперативными способностями, подозрения эти и раньше были у него, но он не имел права обвинять только по одному подозрению. Нужны были хоть какие-то, пусть самые незначительные, факты.

Он прощупал телогрейку еще раз. Из кармана посыпались какие-то крошки. Капитан хотел стряхнуть их со стола, и вдруг рука его задержалась. Это были не крошки — это был табак.

Акт был оформлен по всем правилам и подписан всеми присутствующими. Даже Галя Левицкая — противница всякой формалистики — согласилась, что в данном случае необходимо придерживаться этой формы.

— Кто замечал, что Смирнова курит?

Этот вопрос Белоненко удивил всех. Раззе он не знает, что никто никогда не видел Клаву курящей?

— А между тем в кармане телогрейки обнаружено вот что, — и Белоненко развернул маленький пакетик бумаги, в котором находились крошки табака-самосада. Комендант взял щепотку, потер между пальцами, понюхал и подтвердил:

— Точно, табак.

— Непонятно, — пожала плечами Левицкая.

— А может быть, это не ее телогрейка? — спросила Марина.

Все посмотрели на Машу.

— Я сама, своими собственными руками сняла ее с Клавы… А моя телогрейка — вот, на мне. Я успела забежать в барак и одеть ее.

— Твоя телогрейка тут ни при чем… Но Воронова права: может быть, Клава одела по ошибке чужую телогрейку.

— В таком случае эта телогрейка принадлежит кому-нибудь из девочек, — произнес Горин. — Не могла же Смирнова взять телогрейку из общежития ребят.

Белоненко подумал немного и сказал:

— Телогрейку эту хозяйка будет обязательно искать. Значит, надо отнести ее на место. И часы зашить обратно. Скажите, девушки, — повернулся он к Маше и Марине, — вы сможете сегодня переночевать в бараке девочек? Но придется придумать причину, объясняющую эту ночевку. Как, Маша?

— Причину? Есть причина! Мы еще не закончили побелку нашей комнаты… Ну там стена не закончена и вообще развал… Потому и ночуем в бараке.

— Спать вам, конечно, не придется, — заметил комендант. — Будете выполнять оперативное задание. — Он улыбнулся. — Справитесь?

— Причем задание действительно оперативное, — серьезно подтвердил Белоненко. — В бараке верхняя одежда висит на общей вешалке?

— Должна висеть на вешалке, — сказала Маша, — но бывает, что телогрейки кладут на скамейку или вешают на гвоздь около своей койки. Так ведь это можно их всех собрать и повесить на вешалку. Дежурная по бараку обязана это делать, только не всегда делает.

Белоненко кивнул:

— Ну, это мы поручим Ивану Васильевичу. Он сделает обход бараков, заметит беспорядок и распорядится, чтобы дежурная собрала одежду в одно место. Но на чем вы будете спать, вернее, лежать? Там ведь нет свободных коек?

— Принесем свой матрац, постелим на полу, — сказала Марина.

На том и порешили. Белоненко отпустил девушек, пожелав им удачи.

По дороге к бараку обе молчали — очень уж невесело было на душе у каждой. Маша несла телогрейку, представляя себе, с каким бы удовольствием она схватила бы за плечи ее владелицу и потрясла бы ее «как полагается». Но делать этого, к сожалению, не придется. Нужно будет только подойти и убедиться собственными глазами, что ищут именно эту телогрейку, а не другую. «Черт его знает, — подумала она вдруг, — а если кто-нибудь спросонья накинет первую попавшуюся?..» — и сказала вслух:

— Мы ее повесим в середину.

— Ладно, — ответила Марина.

Они подошли к крыльцу барака. Маша остановилась.

— Ты иди, тащи матрац. Донесешь одна? А я повешу ее и буду ждать тебя. А потом ты посидишь, а я схожу за одеялами.

Марина направилась дальше по дорожке, а Маша, стараясь не скрипнуть дверью или половицей, вошла в барак. Вешалка помещалась сразу у входа. Осторожно сделав несколько шагов, Маша повесила чужую телогрейку посредине вешалки, а свою — с краю. Ну, все в порядке… А кто же сегодня дежурит? Что-то за столом никого нет. Маша оглядела барак. Кажется, все спят… Она подошла к расписанию дежурств. «Смирнова Клава», — прочитала Маша и обернулась на легкий скрип двери. Она подумала, что Марина уж слишком быстро успела сходить за матрацем. Но вместо Марины увидела Анку Воропаеву.