— Наверное, думаете, почему потолстел? Отчитаюсь. Когда началась война, мне было уже к сорока — возраст, в смысле обретения полноты, самый подходящий. Пока оборонялись, не толстел, начали наступать, жизнь пошла полегче, а разные комплексы делать было некогда, да и неловко. Такие, как вы, могли подумать: заботится о здоровье, а здесь жизни не жалеешь. Вот меня и понесло. Убедительно?

Солдаты заулыбались.

— Вот и хорошо. Теперь отчитывайтесь вы. Почему вы, товарищ рядовой, — обратился он к высокому солдату с длинным апатичным лицом, — только на троечку выполнили упражнение?

— Силы не наберу.

— Какой год служите?

— Последний.

— Последний?! — преувеличенно удивился генерал. — Да будь я вашим отцом, получили б вы у меня березовой каши. Вы должны быть как вьюн! Сколько комсомольцев во взводе?

— Все комсомольцы, — ответил лейтенант.

— И вы терпите такое?!

— Обсуждали. Солдат Кусманов отвечал: до конца службы далеко, успею. И не успел.

— А как же во время войны успевали готовиться к боям за два-три месяца?!

Солдаты озадаченно переглянулись.

— Не верите?

— Верим. Наверное, по сокращенной программе готовились.

— Бой экзаменовал только по полной. И отцы ваши и даже деды сдавали экзамены как требовалось для победы. Так что вам, чтобы не выглядеть хуже своих «предков», — генерал улыбчивым взглядом обвел солдат, — надо ликвидировать во взводе тройки, как несортные зерна в элитных семенах. Посмотрите на себя, вы же все как на подбор и вдруг рядом терпите худосочного ленивца. Он портит вам строй, всю музыку. Как?

— Кусманов уволится элитным солдатом, — ответил за взвод лейтенант.

— Успехов, — генерал приподнял руку.

Со стадиона инспекторы направились на стрельбище, затем в столовую. Везде Лукин заводил разговор с солдатами, изучал их настроение. После обеда поехал по другим полкам. Теперь его интересовали подготовка, жизнь, раздумья о службе в основном офицеров. Порученец Лукина исписал весь блокнот вопросами, ответами, предложениями, замечаниями. Одно из них, появившееся во время ответа Горина, было неприятно Амбаровскому. Где бы ни был теперь Лукин, он обязательно спрашивал: как солдаты и молодые офицеры представляют себе бой, как готовятся переносить тяготы в нем и самую обыкновенную боязнь, которая живет даже в храбрецах да только на крепком замке.

Черноусый командир роты на вопрос Лукина ответил с едва скрываемой усмешкой:

— Кое-что придумали, как выгонять из души страх да стрелять не как в курортных охотничьих хозяйствах, но нам запретили применять это на занятиях. Пока.

— Кто?

— Не объяснили.

Лукин обвел взглядом Амбаровского и Горина и понял, почему капитан уклонился от прямого ответа.

— Что придумал, можешь показать?

— Я — чуть-чуть, основное полковник Сердич и командир полка.

Лукин повернулся к Сердичу. Тот, поняв молчаливый вопрос, ответил:

— Для подготовки учения мне нужно два дня.

— А завтра?

— Если к утру здесь будет вся аппаратура.

— Обеспечить доставку, — коротко распорядился генерал армии, и Амбаровский понял, что это должен сделать он, виновник.

К полудню небольшая команда солдат, расставила и замаскировала громкоговорители, пиротехнику, различные препятствия и огневые точки «противника», управляемые дистанционно. С ротой черноусого капитана, артиллеристами, танкистами и саперами Сердич дважды проштудировал меры безопасности и все же не был спокоен: слишком многое зависело от слова генерала армии. Понравится ему учение — задуманное и сделанное получит благословение, не понравится, а тем более случись несчастье — все, будут спрягать на всех совещаниях и собраниях до тех пор, пока не подвернется другой провинившийся.

После обеда Амбаровский пригласил Лукина подняться на вышку, откуда лучше видно поле. Генерал армии, будто не расслышав, направился к пункту управления Сердича. Также молча заслушал объяснение замысла ротного учения, его организацию, первые результаты применения системы помех и имитации боя. Судя по сосредоточенно-насупленному выражению лица, генерал не то что с сомнением отнесся к услышанному, а просто не хотел раздавать похвалы раньше времени.

Учение началось бледно. Разрывы раздавались редко, дымки от них были жидкими, хилыми. Имитация огневой подготовки слишком отдаленно напоминала тот шквал огня, который хорошо помнился с времен Отечественной. Умом генерал армии понимал, что к концу учебного года дивизия не могла наскрести побольше средств имитации, но в душу невольно закрадывалось сомнение, ощутят ли солдаты стихию настоящего боя, его опасность и давящий гул массы огня. А без этого всякая морально-психологическая подготовка — болтовня.

Но вот на опушке леса появились бронетранспортеры. Развернувшись в линию, они двинулись к переднему краю. И тут поле загремело гулом разрывов, сплошным, тягучим, в котором лишь изредка ударами огромного барабана бухали разрывы тяжелых снарядов. Иллюзию огневой подготовки усилила стрельба боевыми снарядами орудий и космы дыма, начавшие закрывать поле.

У генерала Лукина невольно появилось опасение: не зацепят ли осколки и пули солдат, которые, соскочив с бронетранспортеров, побежали в дым, ведя огонь на ходу. Но, всмотревшись в схему, по которой велся огонь, успокоился. Орудия били с флангов, и трассы снарядов проносились сравнительно далеко от цепи. Бронетранспортеры открывали огонь, только выдвинувшись вперед.

Прошло минут пять, когда застрекотали, и довольно похоже на настоящие, ожившие огневые точки противника. Справа, слева, из глубины. И тут же начали спотыкаться и неподдельно падать солдаты. И у генерала опять возникла тревога — не скосила ли шальная очередь солдат. Нет, цепь не замешкалась, пошла дальше, уверенно перенося огонь с цели на цель. Выходит, командиры управляют огнем, а не делают дырки в непораженных целях.

Учение закончилось отражением контратаки. Пока посредники и рота возвращались, генерал заговорил с Сердичем, Гориным и Амбаровский.

— Интересно мое мнение?

— Безусловно, товарищ генерал, — сознался Сердич, довольный, что учение, кажется, закончилось сносно.

— Шуму наделали много. Кое-когда даже меня зацепляло за душу. Чем?

— На магнитофонную ленту записали канонаду из хроникальных фильмов и пустили через громкоговорители.

— Что ж… просто и дешево. А чем заставили падать солдат? Их будто пулями сбивало.

— Натянутой проволокой в траве.

— Выбивать солдат из цепи, считаете, важно? Они же не участвуют во всем учении.

— Правдоподобие — важное условие правильного восприятия боя. Потом… в бою цепь редеет, а на учении — нет, отчего результат оказывается, по сути, завышенным.

— За роту уверены? — Лукин неожиданно повернулся к комдиву.

Горин, чуть вздрогнув, ответил:

— Да.

— Какой даст результат?

— Предполагаю хороший.

— А вы, генерал Амбаровский?

— Предпочитаю не гадать, а знать.

— Что ж… сейчас подойдут мои помощники и узнаем. Только командиру надо и наперед знать, на что способны его войска.

Помощники подтвердили довольно высокий результат, и генерал Лукин, собираясь в дорогу, сказал:

— Вот что. Подробно опишите мне всю вашу систему имитации и помех. К концу инспекции успеете?

— Да, — ответил Сердич.

— Сам почитаю и кое-кому покажу. А пока… кумекайте дальше. Все.

Первые результаты проверки дивизии оказались хорошими. В других дивизиях они были тоже сносными, и это обрадовало Амбаровского, только ненадолго. Командующий округом, заслушав его доклад, упрекнул: как же так, по вашей оценке дивизия Горина чуть ли не худшая, а инспекция признала ее лучшей. Ответить было нечего. Лукин тоже не то спросил, не то упрекнул Амбаровского:

— Говорят, недавно ударил по дивизии Горина так, что чуть крылья не перебил?

— За недостатки по головке не гладил, но перебивать крылья не собирался: они и мои.

Ответ вроде понравился Лукину, поскольку он почти добродушно проговорил: