— Мария Николаевна Березкина, — заведующая пожимает руку и пристально всматривается в мое лицо. — Да это вы, Иннокентий Иванович! Не забыли еще?

— Ну, как забыть!

Однако между девушкой, угощавшей меня когда-то молоком на берегу Неры, и сегодняшней Марией такое отдаленное, сходство, что я с удивлением спрашиваю самого себя: «Да неужели это та самая Маша Березкина?» А Мария с радостным и гордым видом показывает мне молочную ферму и приглашает нас в гости. Заходим в опрятный, хороший домик. За чаем ее муж Дмитрий Березкин, со значком отличника-охотника на груди, рассказывает о том, как он недавно ездил на курорт в Ялту.

— В Москве ой как много людей! Все равно, как у нас в тайге комаров. По-якутски никто слова не скажет. Спасибо, человек со мной был, по-якутски говорил. За руку меня по улицам водил. Боялся я заблудиться. Это ведь не тайга. В тайге всегда дорогу найдешь.

— Ну, а как на курорте?

— Продуктов много, работы нет. Жирный стал. Тепло, тепло! Воды много, пить нельзя. Я тоже в море лазил. Но все равно по тайге соскучился. В тайге сейчас совсем хорошо.

К вечеру подъезжаем к переправе через реку Индигирку. Река уже очистилась ото льда, затопила прибрежные тальники и стремительно несет свои мутные весенние воды. Мурашки пробегают по спине, когда я пробую представить себя на лошади среди этого мощного потока.

— Да, пожалуй, на лошадях вброд на тот берег не переехать, — вслух думаю я, — лошади обязательно всплывут, да и вода мутная, ничего не видно.

— Ничего, переправимся. Я здесь брод знаю, — уверенно говорит Поляков. — Утра только придется подождать. За ночь вода спадет. А пока поедемте, переночуем у наших сплавщиков, — предлагает он.

Подъезжаем к сплаву. У берега, в небольшом заливчике, качается на воде более десятка утюгообразных кунгасов, законопаченных и залитых смолой, пришвартованных к берегу толстыми канатами. Несколько полуготовых кунгасов стоит на козлах. Плотники обивают их остовы досками. Десяток, низеньких временных бараков и палаток стоит, прижавшись к реке. В стороне около штабелей леса визжит и скрежещет циркульная пила. В стороне виднеется мачта с антенной рации. Все завалено стружками, сучьями, обрезками леса, плах и опилками. Сплав работает последний год. С постройкой постоянной трассы и открытием пароходства на Индигирке в сплаве грузов миновала надобность.

К нам подходит мужчина мощного телосложения, одетый в кожаный костюм. Это начальник сплава Короткое. У него своеобразный талант организовывать доставку грузов ро быстрым таежным рекам для горных предприятий и экспедиций, до которых еще не дошла трасса.

— С приездом, товарищи, — здоровается он тонким, совершенно не соответствующим его комплекции голосом. — Вам, Иннокентий Иванович, есть копия радиограммы. Просят захватить вас, когда будем сплавляться, только дней с десяток придется подождать. Кунгасы не готовы, да и река ненадежно очистилась. Заторов ледяных боюсь.

— Ждать долговато, тороплюсь, дня через два непременно плыть мне надо, — решительно говорю я Короткову.

— Что ж, устроим! Для старого дружка, как говорится, сережка из ушка. Есть у меня лодка готовая. Груз небольшой с собой захватите: махорки ящика два да чаю ящик — для полевых партий Раковский просил выслать срочно.

Рано утром мы опять у переправы. Под ногами лошадей похрустывает тонкий ледок, затянувший за ночь лужи на дороге. Утренний воздух свеж и прохладен. Вода, действительно, спала и хорошо виден широкий перекат, по которому, нам предстоит переправиться на противоположный берег. Лошади, пофыркивая, неохотно идут в воду. Я из предосторожности вынимаю ноги из стремян. Наши якутки осторожно выбирают брод. Я еду первым, стараясь держать голову лошади повыше и направлять ее чуть пробив течения, чтобы нас меньше сносило. Вода сначала лошади по брюхо, потом выше, я инстинктивно поднимаю ноги, но все же начинаю черпать в голенища воду. Мы пересекаем основную струю реки. Лошадь судорожно цепляется ногами за галечное дно, борется с напором воды. В какую-то долю минуты чувствую всем существом, что ее сейчас собьет. Напряженно слежу, чтобы не упустить этот момент и вовремя спрыгнуть с седла. Лошадь торопливо перебирает ногами, начинает крепче ступать на дно. Напор воды становится меньше, мы пересекли основное течение. На душе легче. Наконец, мокрые, мы выбираемся на берег.

Соскакиваем, снимаем сапоги, выливаем воду, переобуваемся и, вновь сев в седла, гоним лошадей рысью, чтобы согреть. Подъезжаем к поселку Оймякон, административному, центру огромного таежного района. На высоком сухом месте вдоль реки стоят ряды новых добротных домов, прямые улицы, электрические фонари. Проезжаем мимо большого здания школы, нового клуба, столовой, больницы, магазина, фактории. Попадается много строящихся зданий: растет районный центр.

— Здорово! Где райисполком? Где Неустроева нам найти? — спрашиваю я встретившегося нам старика якута.

— Дом райисполкома вот здесь будет, — показывает он на строительные леса, — а пока он помещается в бывшей церкви. Вон там! — указывает он на темное массивное здание, построенное из крупных лиственничных бревен.

Высокое помещение церкви разгорожено на отдельные комнаты. Проходим в кабинет председателя, помещающегося явно в бывшем алтаре.

— Здорово, Иннокентий Иванович. Слышал, что ты по разведкам разъезжаешь. Думаю, обязательно заедет к старому знакомому. Проходи, садись, — радушно предлагает Неустроев, молодой, среднего роста якут со свежим загоревшим лицом, одетый по-городскому в пиджак и сорочку с галстуком, обутый в легкие летние торбаза.

— Есть у меня к вам претензии, — сразу начинает Неустроев. — Падеж большой среди арендуемых вами у колхозов лошадей и оленей. Это снижает нам прирост поголовья в целом по району. За перевозки и аренду транспорта разведчики неаккуратно расплачиваются.

— Приеду в управление, наведем порядок, — уверяю я Неустроева.

По дороге домой Неустроев показывает на высокое темное здание.

— А вот наша библиотека, раньше часовня была. Старики рассказывают — ее местный купец Кривошапкин построил на деньги, украденные им у экспедиции Черского. Он содрал с него за транспорт втридорога, часть этих денег истратил на часовню и получил от царского правительства за «усердие» медаль, — смеется Неустроев.

Входим в библиотеку. Нас встречает молоденькая якутка с комсомольским значком на блузке.

На полках вдоль стен до самого потолка книги на русском и якутском языках. На столах подшивки местных, центральных газет и журналов. В библиотеке светло, чисто и уютно. Глаза жадно разбегаются по разложенным на столах газетам и журналам, и меня охватывает страстное желание сесть за стол и, не отрываясь, читать и читать.

— А вы можете организовать библиотеки-передвижки для наших разведчиков? — спрашиваю я заведующую.

— Это почти организовано, — смеется она. — Ваши разведчики — частые гости в библиотеке. Заходите вечером, договоримся подробно.

В обед мы с Поляковым уже отчаливаем от берега. Я за рулем. Направляю лодку на середину реки. Поляков, отдуваясь, усердно гребет.

Быстро меняется панорама пустынных берегов. Мы плыв, ем со скоростью десяти — пятнадцати километров в час. Напряженно смотрю вперед и направляю лодку подальше от нависающих с берегов подмытых деревьев, все время стараясь плыть главным руслом, избегая проток. Мне помогает опыт плавания по капризным горным рекам. Изредка попадаются рыхлые, рассыпающиеся на иголки льдины.

Солнце медленно скрывается за горами, река и нестаявший снег на берегу окрашиваются в розоватые тона. Впереди, на правом берегу против впадающей слева реки, показалась какая-то постройка.

— Давайте причалим. Чайку попьем, — предлагает Поляков.

Попив чаю, пробуем на вечерней зорьке удить рыбу. Поймав несколько хариусов, плывем дальше.

Река уже стала широкой и мощной. Пахнет дымом, на берегу что-то горит. Мелькают целые цепочки огоньков, видимо, выжигают покосы от прошлогодней травы. Дым низко стелется над рекой. Впереди виднеются горы, русло реки резко сужается.