Подходим к ключу. Нас встречает заросший до ушей, закопченный, но веселый, неунывающий человек.

— Начальник геодезической партии Михеев, — рекомендуется он. И широким хлебосольным жестом приглашает нас к жалким обгорелым остаткам палатки, натянутой на куст и прикрывающей геодезические приборы.

По бокам Михеева с ветками стланика стоят два человека и деловито отгоняют от него комаров. Михеев ведет наблюдения за звездой. С помощью своего приемника он ловит сигналы точного времени Гринвичской и Пулковской обсерваторий и определяет координаты астропункта.

— Вот черт, заели комары, — говорит он, отрываясь от наблюдений. — Рад, очень рад познакомиться. Между прочим, я уже давно встречаюсь с вашими затесами. И это третий астропункт, определенный мною на территории ваших работ.

— А нашего лабаза вы не видели? — спрашиваю я Михеева.

— Нет, не заметил. А мы уже давно нуждаемся в продуктах. Продукты нам были бы очень кстати, — вздыхает он и, махнув рукой, продолжает — Мне вообще как-то не везет в тайге, все какие-нибудь приключения.

Я советую Михееву сшить из простыней и накомарников небольшую палатку, обещаю поделиться продуктами и даю копию своей карты, чтобы ему легче было ориентироваться и найти лабаз. Попутно прошу определить мне еще один астропункт на территории наших работ. Тогда наша глазомерная карта будет иметь жесткую основу из четырех астропунктов и с ней не приключится такой казус, как с картой Колымо-Индигирского края, составленной частично на основании расспросной карты Черского, где река Колыма была показана на триста километров дальше от Охотского побережья, чем в действительности, и значительно короче.

Михеев соглашается со мной.

— Определю еще несколько астропунктов, хоть и задержусь в тайге. Только бы не захватил снег и не сдохли бы мои лошади. Да… вот еще задача: найти лабаз, — рассуждает он вслух.

— Мы не советуем вам забираться далеко в тайгу, а в особенности задерживаться до глубокой осени на Улахане, — говорю я. — Тайга всегда наказывает за легкомыслие.

Михеев делает таинственное лицо и почти шепотом, хитро подмигнув, говорит:

— А мы тоже не лыком шиты, тоже кое-где пробы берем, вам помогаем. Вон у меня Иван какой лоток сделал. Чудо! Вчера Иван на сопке местечко такое приметил — блестит на солнце вовсю. Не поленился, слазил, приволок земли полный мешок. И намыл пробу. Закачаешься! Сейчас покажу.

Он вынимает из своей полевой сумки солидный капсюль.

— Да, металл, — разводит руками Мика. И неожиданно дует на пробу. Тонкие лепестки разлетаются по воздуху.

— Ведь это слюда!

— А, сукин сын, мозги мне крутил сколько дней, с лотком возился, пробы брал. Я тебя от основной работы освободил. Думаю — польза… Геологам помогаем, — громко кричит Михеев, наступая на своего незадачливого лотошника. — Баста! Больше никаких проб, заниматься своей работой. А в лотке будешь только тесто для лепешек месить.

Мне не приходилось больше встречаться с геодезистом, но зимой в Москве, когда мы получили предварительные координаты определенных им астропунктов и начали увязывать нашу карту, она никак не укладывалась между астропунктами. Неувязка была примерно в 15–20 километров, и я, вспомнив, при каких условиях определялись астропункты, вторично запросил Михеева. Вскоре получил от него точные координаты, и карта сразу легко увязалась с астропунктами.

Через год мне еще раз пришлось услышать о Михееве. В газетной заметке сообщалось, что партия, руководимая геодезистом Михеевым, не вернулась с полевой работы. На ее розыски был выслан самолет. Самолет обнаружил геодезистов и сбросил им теплую одежду и продукты. Сразу же был послан олений транспорт, который с большим трудом вывез партию Михеева из тайги. Весь состав партии сильно обморозился.

Михеев, как обычно, увлекся работой и запоздал с возвращением. Это едва не стоило ему жизни.

Мы идем вниз по реке Берелеху. Здесь еще нет снега, но вся широкая долина реки замерзла в ожидании первых морозов. Встречаем две якутские юрты. Их хозяин — якут Михаил Дягилев угощает нас молоком, свежим маслом с лепешками, варит для нас мясо и за обедом сообщает о местах, где весновали две полевые партии геологов.

— Христофор Калугин со своими ребятами недавно ушел в поселок Таскан. Он спустился на плотах до Колымы.

Утром, когда мы собрались к отъезду, меня отводит в сторону Данила. Долго и смущенно мнется, потом почти шепотом выкладывает свою просьбу:

— Я, начальник, немножко совсем-совсем заблудился. Мне теперь дорогу на реку Колыму не найти, однако…

— Не бойся, Данила.

Я договариваюсь с Дягилевым, и он берется проводить Данилу в Кыгыл-Балыхтах, когда тот возвратится с Таскана.

— Вот спасибо, однако! — благодарит смущенный Данила.

Тропа извивается по берегу реки. Мы проходим мимо весновки геологической партии Христофора Калугина и оказываемся в устье реки, впадающей в Берелех. Перед нами возникает массивный силуэт горы Морджот. У подножья Морджота встречаем рабочих из партии Калугина. Их он оставил для охраны продуктов и снаряжения, которые не смог захватить с собою в бухту Нагаева.

— Христофор только позавчера ушел, вы его догоните в Таскане, — уверяют рабочие.

Наш путь — вверх по реке, через хребет, на реку Мылгу — приток Таскана. При переходе через водораздел чуть-чуть не теряем оленью тропу в осыпях перевала. Тропу разыскивает Данила по не заметным для глаза следам человеческих ног, чуть потревоживших осыпи мелкой щебенки, да по примятому ягелю.

Северная осень дарит нам на прощанье еще несколько веселых солнечных дней.

На Таскане прекрасные сенокосные угодья. Просторная долина, покрытая островками Деревьев и кустарником, напоминает родной среднерусский пейзаж.

Лошади весело идут по тропе, взмахивая головами. Бодро шагаем и мы.

Поселок Таскан. Новые, только что срубленные дома пахнут смолой. В эти здания на постоянную, оседлую жизнь уже переезжают якуты с соседних кочевий. Поселок строится добротно, с перспективой на будущее.

Здесь нам сообщают, что недели две тому назад вниз по Таскану на плоту проплыла экспедиционная партия Юрия Трушкова. Мы возвращаемся последними.

На берегу быстрого Таскана оживленно: стучат топоры, свистят пилы.

Высокий молодой человек энергично руководит постройкой плота. На нем болотные сапоги, распахнутая телогрейка, из-под которой синеет ворот рубашки. В зубах дымится крепко стиснутая трубка. Он сочным молодым голосом отдает распоряжения. Чувствуется слаженность, сработанность. Заметив нас, начальник вынимает трубку изо рта и шагает к нам.

— Христофор Калугин — геолог…

Весь вечер мы просидели с ним. Христофор рассказывает о своих летних приключениях, об охоте и геологических открытиях в тайге.

Мои сообщения о результатах работ в районе Улахан-Чистая он принимает с восторгом.

— Это от-лич-но! От-лич-но! — растягивает он, то выхватывая трубку изо рта, то снова стискивая ее в зубах.

Давно за полночь, а мы все сидим около чуть тлеющего костра.

— Ну, пора на боковую! Пошли, Мика, в отведенную нам квартиру, — говорю я, вставая.

— Красота! Наконец-то мы будем ночевать под крышей и даже на кровати! — довольно щурится Мика, сбрасывая на деревянную койку вьюк с одеялом и подушкой. — Молодец председатель колхоза, сочувствует таежникам, какую квартиру для ночлега нам отвел.

— Грязновато только! Видно, хозяйки, переселившиеся из юрты, еще не привыкли мыть полы, — делает заключение Егоров.

Я долго не могу заснуть в непривычной обстановке. Мои спутники тоже не спят и жалуются на духоту. Меня охватывает радостное чувство: благополучно окончен тяжелый маршрут. В памяти всплывают отдельные эпизоды нашего длинного пути. С мыслью о скором возвращении в Нагаево, о встрече с Наташей я засыпаю крепким сном.

Проснувшись, я не чувствую привычной утренней бодрости, которая бывает у человека, отдохнувшего на свежем воздухе, и в недоумении смотрю на бревенчатые стены.