Эвен снова задумчиво качает головой, потом показывает на пальцах:

— Первым и вторым распадком спускаться нельзя, не пройдешь. — Старик делает страшное лицо. — Дороги нет. Плохо, плохо…

— А вот на третьем, — на лице старика появляется уверенность, — там есть летняя маленькая оленья тропинка… — И он показывает нам на распадки, еле заметные с водораздела.

Медленно движемся по краю плоскогорья. Вот и первый распадок, указанный охотником. Миновали и второй. Через некоторое время я уверенно поворачиваю лошадь в третий распадок, и начинается спуск по еле заметной тропе. Спуск очень крутой, но лошади благополучно съезжают вниз, и мы оказываемся в узкой горной долине. Быстро делаю глазомерную съемку и определяю высоту. Мы на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря.

— Приятная долина, — говорит Мика. — Здесь и солнца много, и ветра нет, и мухи не кусают…

— По этой долине мы спустимся к реке Рассохе, — уверенно говорю я, беру лошадь за повод и иду в голове нашего маленького отряда.

Долина резко сужается. Между обрывистыми склонами сопок не больше трех — четырех метров. Мы идем словно в туннеле. Запах сырости и плесени неприятно щекочет ноздри. Я останавливаю лошадь, останавливаются и мои спутники.

— Подождите-ка, я схожу на разведку…

— Пойдем, Петр, — говорит Мика, хотя я его и не приглашал.

Мы прошли метров пятьдесят и… невольно попятились.

Мурашки пробежали по телу.

Впереди, словно с высоты птичьего полета, открылась панорама незнакомой долины, а под ногами — отвесный обрыв метров на триста. Мы продолжаем инстинктивно пятиться назад от пропасти, и лишь когда отходим от нее на почтительное расстояние, Мика глубоко и облегченно вздыхает:

— Вот так ловушка! Местечко для самоубийц! Висячая долина!

Гранитные стены висячей долины уходят в пропасть. В расселине, на левой стене, безмятежно зацепился и цветет кустик кипрея. Далеко внизу прихотливо изгибается река. Вся долина заросла лиственницей, тальником. Неровная линия горной цепи замыкает ее на горизонте.

Мы поворачиваем назад. Только к вечеру находим выход из висячей долины-ловушки и оказываемся на том самом месте, откуда начали спуск.

В конце концов обнаруживаем третий распадок и по крутой, узкой оленьей тропе, ежеминутно рискуя сорваться с нее, осторожно спускаемся в бассейн реки Рассохи. Мы в той самой долине, которую рассматривали с «птичьей высоты».

Ночуем у реки, где с трудом нашли траву.

Незаметно летит время. И вот уже август.

Созрела и начинает осыпаться голубика. Дозревает брусника. Появились грибы — лакомство оленей. Начинают желтеть гроздья шишек на стланике. Ерник, тополь и тальник одеваются в цвета осени. Кончается короткое северное лето.

Мы работаем почти без отдыха, чтобы успеть обследовать и обработать «белое пятно» на плоскогорье Улахан-Чистай, пока не скуют эту землю морозы..

По верховьям реки Рассохи мы дошли уже вниз до площади, раньше заснятой нашей экспедицией.

Теперь задача — попасть к истокам Омулевки и оттуда снова выйти в верховья Неры, на Улахан-Чистай. Этим кольцевым маршрутом мы свяжем верховья трех рек и выполним свое задание. Маршрут этот необходимо пройти за сутки, так как здесь нет корма для лошадей. Кругом один ягель.

Останавливаемся на ночевку там, где растет немного травы.

С вечера Данила и Александр, готовясь к новому маршруту, внимательно проверяют у всех лошадей подковы.

Нам предстоит тяжелый переход по бездорожью к долине реки Омулевки, а оттуда через перевал к бассейну реки Неры…

Через несколько дней выходим к эвенскому поселку Бухчан. Наше появление в Бухчане было неожиданностью. Но еще большей неожиданностью для нас самих была встреча с группой советских работников. В походных палатках разместилась небольшая, но своеобразная экспедиция. Здесь были секретарь Среднеканского райисполкома, доктор, торговый агент и учительница.

Встреча — самая задушевная, разговоры — самые разнообразные, настроение — самое отличное. Все мы пришли сюда с различными заданиями, но у нас одна, общая цель. Вот почему доктор интересуется нашими коллекциями, секретарь — перспективами оленеводства на Улахан-Чистае, учительница — нашими походами. А мы в свою очередь узнаем от них все, что они сделали и предполагают сделать.

Секретарь райисполкома, красивый, черноглазый, с увлечением рассказывает о строительстве эвенского колхоза на Бухчане:

— Командирован для организации колхоза. Ведь это же совершенно новое дело — построить колхоз для кочевников. Люди никогда не жили в домах, не спали на кроватях, не слышали радио. Нужно ввести их в круг новой жизни. Приказы тут не помогут. Слова? Когда за словом следуют реальные меры наших советских людей, успех обеспечен во всем. Вы понимаете, — секретарь сдвинул свои руки полукольцом, словно обхватывая воздух, — мы атакуем тайгу со всех сторон. Мы помогаем строить в тайге счастливую жизнь, они, — он повел обеими руками в сторону доктора и учительницы, — прививают вкус к знаниям и культуре. Со всех концов мы атакуем тайгу! — повторил он понравившееся ему слово.

— И со всех позиций, — заметил врач, — с материальных, с культурных, с идеологических.

— Я в тайге, правда, не очень давно. Когда посылали работать на Север, я упирался, — секретарь протянул ладони вперед, — не хотел! Думал, позабуду все, чему учился. Чепуха! Здесь идет такая же большая стройка. Наш район все менее и менее оторван от центра. А газеты, книги нам уже сейчас регулярно доставляют. Все последние новости по радио слушаю. Я не оторвался от жизни, я вошел в жизнь. Да еще в такую, о какой имел представление только по книгам. Я не отстал. Нет! Наоборот, поднимаюсь со ступеньки на ступеньку, — секретарь опрокинул руки вниз и покачал ими, словно поднимался по лестнице. — Вот так! Вот такие, они, мой брат, прыжки. — И он широко размахнул руками.

— А вы тоже недавно на Севере? — спросил я учительницу.

Седенькая, худенькая, очень усталая, она казалась далекой ют таежной жизни.

— Я-то? — спросила учительница и улыбнулась. — Я на Севере — двадцатый год. Сразу после революции приехала ненадолго, да так и осталась в тайге. Решила вот использовать летние каникулы и езжу по стойбищам, выявляю неграмотных. Заодно переписываю ребятишек, — скромно и как-то застенчиво сообщает она.

Старая женщина с гордостью говорит о том, что ее воспитанники работают геологами, инженерами, руководителями предприятий. Как волны, прошли перед нею юные поколения. Они ушли из ее жизни, но не забыли ее.

— Вот Васенок Слепцов, — вспоминает она, — каждый раз, когда где-нибудь в наших краях, обязательно письмишко сбросит. Привет посылает. Летчиком стал. Далеко летает. Пишет: «Жаль, нет времени, побывал бы у вас. Брусники бы у вас моченой чашечку съел». — И учительница смеется всеми бесчисленными морщинками на добром лице.

— А Ванюшка Петров, тот радиограмму с мыса Дежнева прислал. Справляется о здоровье. Пишет, что мечтает с нами по радио поговорить. «Я бы, Надежда Ивановна, хоть бы на расстоянии с вами поболтал». Смешной такой. Уже совсем, взрослый.

Кажется, будто она говорит о своих родных детях. Она расстегивает ватную куртку, чтобы вынуть платок. И я замечаю орден у нее на груди.

В полдень в Бухчан приезжает охотник эвен. От него мы узнаем неожиданную новость: за перевалом, километрах в семидесяти отсюда, на реке Берелех, работает партия геологов.

— Начальник партии — женщина, — сообщает эвен.

Мы до сих пор думали, что в одиночестве работаем на Улахан-Чистае. Кто же это может быть? Оставляю Александра и Данилу отдыхать в Бухчане и отправляюсь с Микой на поиски.

— А я-то думал, что здесь, кроме нас, никого нет! — сокрушается по дороге Мика.

— Ну, ну, не жадничай! На нашу долю тоже хватит. Радоваться надо, что здесь, кроме нас с тобой, люди работают. Скорее «белое пятно» сотрем.

Больше суток проездили мы по широкой долине Берелеха в поисках партии. И только в полдень следующего дня Мика заметил тонкий столбик дыма в одном из распадков.