Александр, тихо поднявшись, снимает кастрюлю со сварившимся супом. О нем уже забыли.

А Цареградский так же негромко продолжает:

— Во Владивостоке около месяца ждали парохода. В середине июня на стареньком, арендованном Совторгфлотом японском пароходе мы вышли в море. Большую часть пути море было покрыто густым туманом, поэтому через каждые пять минут раздавались низкие протяжные гудки парохода. Каюта наша находилась около трубы, так что спать почти не удавалось.

Казались ложными все описания поэтов и писателей, восхищавшихся красотами моря. Только в последние три дня туман исчез, и сквозь дымку облаков проглянуло солнце. Появились буревестники, чайки, морские утки, чувствовалась близость земли. Последний день пути мы плыли вдоль берега. Слева смутно виднелись голубые горы.

Вечером заскрежетали якорные цепи, и наш пароход встал на рейде. Катера не было. Команда отправилась на берег в шлюпках, а нам пришлось ждать.

Солнце посылало последние лучи из-за зазубренных, заостренных гор, отражаясь в окнах полутора десятков домов поселка Олы. Над морем легла белая северная ночь.

В этой первой экспедиции участвовали два геолога — Юрий Билибин и я, два практика-разведчика — Сергей Раковский и Эрнест Бертин, геодезист-астроном Казанли, доктор Переяслов, завхоз и двенадцать рабочих — завербованных на алданских приисках старателей.

Наша экспедиция была организована трестом Союззолото. Руководство в Москве ничего толком не знало про этот край и поручило нам проверить заявку, сделанную несколькими старателями на реке Среднекане, а затем провести поиски вокруг этого района.

Чтобы попасть в тайгу, нам требовались лошади. Но местные власти под всякими предлогами отказывались помочь экспедиции. Тогда мы сами принялись доставать лошадей. Везде нам отказывали. Только один местный житель, Макар Медов, крепко сложенный якут лет шестидесяти, с морщинистым, изъеденным оспой лицом, как-то за очередным чаепитием, предварительно подробно расспросив о целях и задачах нашей экспедиции, повернулся ко мне, сощурив раскосые хитрые глаза, и неожиданно предложил: «Однако, три лошади у меня есть. У соседей — Семена и Афанасия — еще попрошу. Сам проводником поеду, только богатые люди — эвены и якуты — обязательно будут сердиться. Но ничего, начальник, — покровительственно похлопав меня по плечу, продолжал Макар, пуская клубы едкого махорочного дыма, — помогать, однако, надо советской власти».

Помимо всего, Макар Медов был чрезвычайно любознателен. Жажда посмотреть на незнакомые края толкнула его в молодости в далекое и длительное путешествие.

Услышав от казаков и жителей города Якутска о далекой Колыме-реке, об обилии рыбы в реках, он в качестве конюха прибыл с купцом в поселок Олу. Здесь, проработав некоторое время батраком, обзавелся семьей. Возил грузы зимой на оленях, летом на лошадях до реки Колымы. Семья его росла, но хозяйство по-прежнему было небольшим, жили бедно, впроголодь.

Таков был этот местный житель, согласившийся нам помочь. И Макар выполнил свое обещание.

Но сами понимаете, на восьми лошадях, собранных Макаром, много грузов мы перевезти не смогли. Решили подбросить их лишь до реки Бахапчи, а дальше рискнуть сплавиться до устья Среднекана. Местные жители, и Макар в том числе, в один голос говорили: «Это опасная затея. На протяжении тридцати километров идут сплошные пороги, а по Бахапчинским порогам никто еще не проплывал. Двадцать пять лет назад пытались проплыть по ним казаки, но на первых же порогах разбились».

Но у нас другого выхода не было.

— Восьмого августа Билибин с пятью рабочими и нашим проводником Макаром Медовым, взяв трехмесячный запас продуктов и самое необходимое из вещей, отправился вверх по реке Оле. Я в тот же день отправился продолжать свои работы на побережье. Ну, а дальше вам расскажет про сплав участник и главный лоцман Степан, — хитро улыбаясь, говорит «Цареградский.

— Расскажите, Степан Степанович, как вы плыли первый раз по этой реке, — просим мы хором.

— Расскажи, Степан, это полезно послушать, первый раз будем плыть по реке, — поддерживает Цареградский.

— Да что рассказывать, — смутившись, говорит Степан. — Только в конце августа привел нас Макар вот на это место, где мы с вами сидим. «Отсюда можно плыть на плотах, река здесь уже широкая», — заявил он. Мы приступили к постройке двух прочных плотов. Вставали очень рано, ложились поздно.

Тридцатого августа плоты были готовы. Вечером в палатке, накануне отплытия, мы еще раз долго расспрашивали Макара о порогах, о Колыме и о признаках, по которым Можно узнать устье Среднекана, куда нам надо было плыть. На большом листе бумаги Макар с сосредоточенным лицом, пыхтя, «начертил» нам схематическую карту нашего пути до Среднекана, метко описывая местность. Сергей быстро перечертил ее себе в записную книжку, проставил названия, расстояния между протоками и замечания Макара.

Вскоре Макара, здорово выпившего, совсем развезло, и он начал усиленно и слезно уговаривать нас не плыть, а вернуться с ним обратно и зимней дорогой ехать на прииск. Сергей махнул на него рукой и прекратил расспросы. А Макар, сидя на земле в углу палатки, продолжал разговаривать сам с собой, причитая нараспев по-якутски:

«Ничего, Макар, — успокаивал я его, — у нас на Лене по Витиму пороги — не приведи господь, а плавали через них. Проплывем и здесь».

Рано утром мы отплыли. Я с Билибиным поплыл на первом» плоту, Сергей с ребятами — на другом.

Воды в реке было мало, наши тяжело груженные плоты часто садились на косы, их приходилось беспрерывно сталкивать с мелких мест.

Неприятный сюрприз ожидал нас на второй день нашего плавания. Целый день пришлось тащить плоты по почти сухой протоке, так как путь преграждал большой порог, который нельзя было при малой воде переплыть. Этот порог мы назвали «Неприятным».

После порога мы еще два дня тащились по мелководью.

Наконец, река стала шире, и приходилось только следить, чтобы плот шел главной струей. Быстро плыли вперед. Однажды вечером Билибин говорит мне: «Степан, наверно, скоро пороги начнутся. Причаливать, пожалуй, пора к берегу на ночлег. Да и солнце скоро зайдет».

Вдруг наш общий любимец — пес Дёмка вскочил на ноги и стал смотреть вперед… Смотрю, впереди на правой косе как будто два медведя ходят. Солнце скрылось за горой. Стало сразу темнее. На гальке около воды шевелились две неясные темные фигуры, одна побольше, другая поменьше.

«Да, определенно медведица с медвежонком, — подтвердил Билибин. — Доставай, Степан, винчестер».

Затихли. Плоты понесло скорее, мы прицелились. Присматриваюсь. Да это же люди! Наклонились и сеть выбирают, вот блеснула серебром рыба, бросают на берег.

«Не стреляйте! — закричал я. — Это люди, Юрий Александрович!» — и толкнул в сторону его винчестер.

От неожиданности он нажал курок. Прогремел выстрел. Люди быстро вскочили на ноги, теперь их было хорошо видно. Вдруг они сразу что-то закричали, размахивая руками. Но из-за шума ничего не было слышно. Я взглянул вперед и невольно выругался. Прозевали порог! Наш плот несло к левому берегу прямо на камни, торчащие гребнем.

«Бей вправо!» — крикнул я, хватаясь за весло.

Но было поздно: плот налетел на камни. Вышибло переднее весло, больно ударило Билибина. Плот затрещал, лопнули передние вязья. Моментально стало заливать груз. Передние бревна начали расходиться с одного боку веером. Мы с Иваном нажали веслом, и плот, развернувшись, сорвался с камня. Нас занесло в тихую заводь и стало крутить. Рядом с нами плавали ящики с консервами и вьюки с мукой.

Причалив, мы моментально выловили из воды подмоченный груз, разложили его на берегу.