Купили аккордеон. Баянов не было. Правда, аккордеонистов готовых на участке тоже не оказалось. Но Серега-сапер играл когда-то на баяне, а Клава училась на фортепиано. Теперь, к обоюдному удовольствию, они обучали друг друга игре на аккордеоне — Сергей в качестве специалиста по басам, Клава — по клавишам. Был как-то Иван у них на репетиции и видел, как, лихо аккомпанировали они вдвоем полюбившейся песне: «А путь и далек, и долог…». Повесил Серега аккордеон на грудь, Клава встала рядом, да так и играли — он на басах, она на клавишах.
— Эти сыгрались, — острил Геннадий, изводя сестру. — Интересно, что бы вы стали делать, если бы ты, скажем, играла на арфе, а Серега — на ложках?..
Да, вот уже и врастают ребята в этот край. Для многих родимым домом становится — со своими делами, своей крышей, своими близкими, дорогими людьми… И вновь предательская мысль повела Ивана по закоулкам памяти, пробуждая горечь, обиды и грустную зависть к этим ребятам, у которых все-все впереди.
Иван не утруждал себя догадками, зачем его вызвали в райком. Случалось это довольно часто — то совещание какое-нибудь, то семинар, то лекция для актива. Но каждый раз он старался в полную меру использовать такой вызов, чтобы решить в районных организациях какие-то насущные вопросы, связанные с нуждами рабочего коллектива участка, а то и прииска в целом. Правда, приисковое руководство относилось к такой его инициативе не всегда с благодарностью, усматривая в ней некое нарушение субординации, Но всегда находились проблемы, большие или небольшие, которые по тем или иным причинам не решались или но могли быть решены внутри прииска, и — Гладких считал нелишним напоминать о них в районе. При последнем же разговоре с приисковым начальством Ивану вообще казалось, что и Горохов и секретарь бюро Федоров отнеслись к его вопросам и предложениям с совершенно уж непонятным равнодушием, не дав себе труда даже как следует выслушать его. Хоть бы возражали, что ли! А то казалось, что вот-вот кто-нибудь из них бросит; погоди ты, мол, не до тебя сейчас!..
Нередкие и разные бывали у Ивана претензии к руководителям прииска, но вот в равнодушии он не мог упрекнуть ни директора, ни секретаря партбюро. А тут — на тебе, словно и не касается их его забота. Думал же он о том, что кончается лето, не за горами учебный год и надо обязательно позаботиться, чтобы молодежь могла продолжать свое образование. Своей вечерней школы на прииске не было. Немало было среди новоселов и ребят, уже закончивших среднюю школу, которым тоже следовало помочь в организации заочной учебы.
Предвидел Иван и еще одно надвигающееся затруднение — с жильем. Сейчас жилищные условия на участке, да и на всем прииске, были вполне удовлетворительные. В свое время к встрече новоселов готовились, да и сами они уже немало понастроили. И клуб, и столовую, и хорошее благоустроенное общежитие, и даже спортплощадку. Но Гладких знал, что к нему и Проценко вот-вот могут прийти и Сергей с Клавой, и Шемякин с Катей Просветовой. Прийти и попросить, да что там попросить — потребовать, отдельные комнаты. И надо будет изыскивать такую возможность. Жизнь не остановишь и производственной необходимостью естественного ее течения не преградишь. Ну, а не так, тогда и не пеняй ни на кого, если разбегутся твои ребята с участка кто куда в поисках такого места, где их поймут. Ты — руководитель, и если хочешь людей у дела удержать, то изволь и о росте их думать и помогай им, чем можешь, личную жизнь строить.
Подумал: а расскажи он тогда в Магадане, в отделе кадров о Вере, о предполагаемой женитьбе своей, поняли бы его, пошли бы навстречу? Удивился бы небось старший кадровик, и только. Какая, мол, может быть свадьба, дорогой товарищ, если тебя дело требует? И сентенцию еще какую-нибудь выдал бы, вроде: «Если любит, подождет» или «С милым рай и в шалаше, не то что на горном участке…»
Дорога петляла меж сопок и, словно изнемогая от жары и жажды, то и дело окуналась в пересекавшую ее то слева, то справа речушку. Иван уверенно шагал вброд — он был в сапогах, и вода, срываясь с чистого звонкого голоса, недовольно урчала в его ногах, перекатывая потревоженную им гальку. Она была даже на вид, очень холодна, эта вода. Казалось, что если на нее долго смотреть, то вот-вот заломит от холода зубы…
Иван вспомнил, что на Клаве были туфельки, и подумал, досадуя на себя, что напрасно не заставил ее надеть сапоги. Но тут же решил: с таким провожатым, как Сергей, девушке вряд ли угрожает опасность замочить ноги. Он живо представил себе, как, затаив дыхание, бережно несет через поток девушку Серега-сапер и как неестественно громко смеется она, безуспешно стараясь скрыть за этим смехом смущение и робость. Представил потому, что память выхватила из недавнего омытый пронесшейся грозой луг, искры внезапно брызнувшего солнца в траве, ручей, превратившийся сразу же в бурливый поток, и Веру у него на руках с мокрыми, слипшимися прядками волос, в прилипшем к телу платье, смеющуюся, веселую и вдруг внезапно притихшую, встревоженную, словно прислушивающуюся к чему-то…
Тут он действительно услышал девичий смех, заливистый, звонкий, и за поворотом дороги увидел Сергея и Клаву. Девушка, подразнивая парня, убегала от него, замедляла бег, увертывалась из-под Сергеевых протянутых рук и снова оставляла его позади. Иван замедлил шаг — для этих двоих вряд ли он был сейчас желанным попутчиком и собеседником.
Но Клава оглянулась и увидела его. Она остановилась, и Сергей, налетев по инерции на девушку, чуть не сбил ее с ног, но подхватил в охапку да так и замер, держа ее в объятиях. Клава, вырываясь, шепнула ему что-то, и юноша испуганно отпрянул. Смущенные, они стояли в двух шагах друг от друга и ждали, когда подойдет Гладких.
— Что, чуть авария не произошла? — шуткой сглаживая неловкость, спросил Иван, — Так-то, Клавушка. Когда тормозишь, стоп-сигнал зажигать надо. Верно, Сергей?
— Точно, — охотно согласился тот. — Чуть с ног не сбил. Еле-еле сам удержался.
— Ничего. Все хорошо, что хорошо кончается. Удержался все-таки, — сказал Иван и невольно посмотрел на Клавины ноги.
Конечно же, они были совершенно сухи. Клава перехватила его взгляд, но Гладких уже переменил тему.
— Вот иду и думаю. Как дальше жить будем? План, можно сказать, в кармане, слово свое мы сдержим. Конечно, производственные заботы на этом не кончатся — металл и в будущем году будет нужен. Так что готовиться к новому сезону надо. Но, если подумать хорошенько, и на строительство силенки останутся. Так?
— Обязательно! — живо подхватила Клава. — Пристройку к клубу сделать надо, для библиотеки.
— Верно, — согласился Иван. — Да такую, чтоб и читальная комната была, где заниматься можно было бы.
— Это точно, — поддержал Сергей. — А то в общежитии и тебе мешают, да и ты сам ребят стесняешь — ни потолковать, ни на гитаре побренчать.
— Ну, а как вы смотрите, чтобы еще один жилой дом построить? Небольшой. Скажем, квартиры на четыре, на первый случай. Участку еще не один год металл мыть, семейные могут объявиться. Где будем расселять? Вот ты, комсорг, как думаешь, может, к примеру, Катя Просветова в скором времени квартиру попросить?
Сергей и Клава переглянулись столь многозначительно, что Иван с трудом сдержал улыбку.
— По-моему, может, а? — сам ответил он. — Да мало ли у нас женихов и невест на выданье? Не пропадет, я думаю, помещение, а?
На выручку смущенной Клаве поспешил Сергей.
— Строить, конечно, надо, — деловито согласился он, — и библиотеку, и жилье, и спортзал хорошо бы. Материала бы нам, а там сладим.
— Ну, в этом и не сомневается никто. Будем строить! А там, глядишь, через какое-то время и детский сад понадобится, а потом — школа. Не все ведь, наверное, себя здесь временными считают. Кто-то и осядет.
— А вы? — спросила Клава. — Вы, Иван Михайлович, думаете отсюда уезжать?
Что он мог ответить? Было время — рвался отсюда. Не трудности пугали, не морозы под шестьдесят, не завалы снежные и не быт неблагоустроенный, тянуло на «материк», домой, как он считал. С нетерпением ждал отпуска и только потому не уезжал совсем, что старушке матери отсюда легче помочь было. А не его помощь, совсем плохо пришлось бы солдатской вдове. Мужа и двух сыновей отняла у нее война. Один Иван и остался. Работать в полную силу уже не могла, да и жидковат был в те годы колхозный трудодень. Писала, правда, Ивану, что ничего ей не надо, лишь бы он где-нибудь поближе был. Но он рассудил иначе: новый дом матери поставил, мебель купил, радиолу, стиральную машину. Каждый месяц немалые деньги слал. Живи, мол, мама, не зная заботы, — заслужила. Так и откладывал с года на год отъезд. То считал, что надо подработать немного еще, то замены не было. А в глубине души привязался уже и к делу и к трудному этому краю. Да и Колыма уже другой становилась: спилили вышки, убрали колючую проволоку. История проложила видимую грань между вчерашним и сегодняшним днем. Потом — Вера. Стал задумываться о том, что и свою личную жизнь наладить надо. Договорились, что приедет она к нему, поживут вместе еще годика два-три на Севере, а там пора и к своему дому куда-то… А сейчас?..
