Марина полила розу, подула на её голый стебель.

— Хочу, чтобы ты ожила! — Марина села за стол, достала бухгалтерский отчёт, принесённый Ириной. Со скукой перебрав листы, поскорее отложила папку, заперла дверь, задёрнула шторы. Перекрестившись, Марина раскрыла врата сейфа. Женщине показалось, что оттуда на неё кто-то смотрит — снисходительно, как глядят опытные кокетки, которые зовут и предостерегают, так и эти стопки человеческих иллюзий отдавались в руки и брали всё существо, потрошили его и смеялись под раскинутыми наружу кишками и надеждами. Марина глубоко вздохнула, потянулась к сумке, но в этот момент раздался телефонный звонок, где-то в горле забилось сердце.

— Да. Да. Да, — сказала она.

Около ателье стояло жёлтое такси, на капот падал луч солнца, машина млела от тепла и тихо урчала.

— Здравствуйте, — сказал Иван, и его голос укутал шалью Маринины плечи. Она встала на цыпочки и поцеловала, поцеловала чуть слышно.

— Здравствуйте! — крикнула она, скрываясь в темноте арки.

Иван стоял и упирался в облако своими широкими плечами, солнце пошло в обратную сторону. Вдруг его ноги как будто ошпарило кипятком, и он рванулся, побежал. Втиснувшись в чёрный свод арки, остановился, тишина давила, а перед глазами проплывали чёрные лошадки.

— Зачем дана нам жизнь?

Для смерти.

Смерть для жизни…

Небо озарили оранжевые сполохи.

Женщина летела по Большой Дорогомиловской улице, прохожие били её сумками, Маринин охмелевший от страсти взгляд блуждал. Она тоже посмотрела в небо, оно было красное, взвихрённые чёрные тучи зловеще свисали с него.

— В небе тают наши мысли, — прошептала она, её взгляд упал на витрину хозяйственного магазина, там стояла стремянка. На тёмном фоне Марина увидела своё лицо — поблекшее, оно сползло вниз…

— Я могу вас пригласить выпить кофе, — сказал Иван, когда женщина так же неожиданно, как убежала, появилась под сводами арки.

— С удовольствием. Только мне надо позвонить.

— Я вас здесь подожду.

Всё так стремительно развивалось, что она едва отдавала себе отчёт, что происходящее непосредственно касается её. Неужели так творятся судьбы, так незаметно и обыденно, без аплодисментов и ощущения неизбежности, предначертанности? У неё нет таланта отгадать главное, или это так случается со всеми? Марина машинально набрала номер телефона, из трубки послышался самодовольный голос Михаила.

— Знаешь, ты не мой. Я тебя не люблю, просто похоть. Нельзя ждать своего с кем-то. Понимаешь?

— Марина, ты обиделась из-за девушки в ресторане, так это моя двоюродная сестра.

— Я не о том. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда. Хорошо?

— Хорошо, — сказал Миша, и лёгкая обида задрожала в его голосе.

— Ключи я положу в почтовый ящик, и извини за ту сковородку с блином и за Инну. Мне всегда надо всё усовершенствовать! Пока.

— Прощай.

Марина поморщилась от мелодраматичной интонации.

Иван, ожидая Марину, одёрнул загнувшуюся брючину, потёр носком ботинка об штаны, пятно исчезло. Он вдруг вспомнил, что не закрыл лабораторию.

— Марина, мы можем в другой раз? — спросил он у появившейся женщины.

— Почему? — расстроилась она.

— Я, кажется, лабораторию не закрыл.

— Что не закрыл?

— Я химик, работаю в Институте микробиологии.

— Химик? А почему ты, извините, вы, мне об этом раньше не говорили?

— Можно на «ты». Стеснялся.

— А можно, я с тобой?

— В лабораторию? Если тебе интересно, я буду только рад.

— Хочу, — сказала женщина и дёрнула дверцу такси.

Через двадцать минут они подъехали к большому зданию, которое было похоже на изъеденный кариесом зуб, его правая часть как будто вспухла, а левая осунулась и обветшала, напротив него стояла блестящая башня Сбербанка — гладкая, хвастливая, горящая сотнями зеркал.

— Тьфу! Знала бы, что мы сюда едем, я бы деньги захватила!

— Что?

— У меня ячейка в Сбербанке.

Снаружи донёсся звук тормозящих о сухой асфальт колёс машины, к институту подъехал «Мерседес», из которого вылез человек с почтенной лысиной и растянутым пивом брюхом. Он сразу не понравился Марине — что это за отглаженные штаны в тонкую полоску и голубая, чуть смятая рубашка, а коричневые туфли? Всё выглядело оскорбительно нормально и безвкусно.

— А это ещё кто?

— Директор ресторана.

Марина, проникнутая высокими чувствами к гибнущей науке, съёжилась от возмущения, но директор улыбнулся, приветственно поднял короткую лапу, открыл багажник, вытащил огромную коробку пива, потом водрузил на неё ещё одну и поднял. Весь красный от усилий, капиталист бережно нёс своё благополучие, Марине сделалось жалко старого человека. Иван обогнал его и подхватил коробки.

— Ты лучше дверь открой, — скомандовал Иван.

— Спасибо, спасибо. — И маленький человек замелькал тучными шагами. Пот заливал его лохматые, похожие на щёточки глаза, а от скачков артериального давления тротуар изгибался и так и норовил уйти из-под ног. Директор ресторана на секунду остановился перевести дыхание, а потом поспешил внутрь здания, где уже навстречу Ивану выпорхнула стайка девушек, официантка из ресторана. Их улыбки и короткие юбки трепетали перед молодым мужчиной, не выдержав, они бросились целовать его. Марина отошла подальше, бурча себе под нос, что белые колготки совсем не идут откормленным женщинам.

Записав Марину в книгу гостей, две вахтёрши уставились на неё, пытливые, недоверчивые взгляды принялись обгладывать Марину, казалось, что от этих стражей науки не утаишь ничего, они точно знали, что ты преступаешь дозволенную черту, откуда не будет возраста. Иван махнул им улыбкой и, взяв Марину за руку, повёл в глубь холла. Там было тихо и стоял колючий, чуть горький воздух. Женщина остановила взгляд на своеобразной витрине — на газете лежал кабачок, белели два пластмассовых стакана с семенами, несколько разноцветных книг, кучка чеснока по рублю за штуку, две пары стареньких туфель и дивного покроя юбка. К каждому из товаров был прикреплён ценник, а к юбке была прицеплена записка с телефоном и фамилией хозяйки.

— Что это?

— Учёные борются за жизнь.

— Это можно купить?

— Конечно.

— А кому деньги?

— Вот сюда в банку.

Марина, отпихнув деньги Ивана, быстро отсчитала положенные сто рублей. Ткань на юбке местами прохудилась, но крой восхитителен!

— Кто это, интересно, шьёт?

— Моя соседка из ртутной, Нина Васильевна.

— Откуда?

— Из ртутной комнаты. Кандидат наук.

Марина вложила в бумажник записку с телефоном кандидата наук.

Они поднялись пешком на пятый этаж, пролёты были длинные, ступеньки чистые, а стены свежевыкрашенные в успокоительно-зелёный цвет, по которому, как цветы, росли фотографии учёных. Марина запыхалась. Только сейчас она заметила, что так и шла, держа Ивана за руку, она с удивлением посмотрела на свою влажную ладонь, странно, что она ничего не почувствовала, как будто так и надо, чтобы они шли вместе, связанные рукопожатием.

— Отдышись. У нас сильно пахнет, — сказал Иван, в его голосе звучала сила, которой охотно подчиняешься, он был добрый и немного влажный. Вдруг Марине пришла в голову мысль, которая быстро переросла в уверенность, что наконец-то она встретила своего… Опять! Сколько можно! Нет, нет, не может быть, своих было так много, а она всё одна. Ей опять захотелось убежать, спрятаться, но Иван уже толкнул дверь, на которой висела табличка «Ответственный за противопожарную безопасность, старший научный сотрудник И. В. Петров». И зачем она всё замечает, будто эта дурацкая надпись может что-то значить? На Марину обрушился резкий запах, защипало в носу, и зачесались щёки.

— Вот забыл закрыть!

— Чем это пахнет?

— Всем понемногу.

— Ой, попугай. А что это у него с клювом?

Волнистый попугай Пеструша читал наизусть Пушкина и вообще был эрудитом и личностью самой незаурядной, но внешность его была до ужаса безобразной. Длинный тонкий клюв спускался до брюшка птицы, оперение неряшливое, а окрас невнятный. Пеструша глядел на мир шалыми глазами и невыносимо страдал.