— Послание мне?! — у Азиза расширились глаза. — Выходит, власть не ставит мне в вину моих перед ней прегрешений?

— Нет, не ставит. Есть закон. Совет народных назиров Бухарской Республики постановил: каждый, кто добровольно сложит оружие, каковы бы ни были его прежние отношения с властью, получает полное прощение, сам и все те, кто ему подчиняется. Если они, через своего предводителя, заявят о своем беспрекословном повиновении, то ни одному из них не будет причинено никакого вреда… Вот, Азиз-сердар, это я пересказываю по памяти ту бумагу, которую мне читал Валадимир-ага перед моим отъездом из Керки. Впрочем, я тоже знаю грамоту…

— Уважаемый Довлетгельды, — прервал его Азиз-Махсум, он, конечно, запомнил имя гостя. — Вы сказали: с вами послание начальника из Керки, Валадимира-ага… Мне кажется, пора доказать, что это так и есть на самом деле.

— Вы правы, — Нобат поднялся с ковра, шагнул к порогу. Взял свой левый сапог. Руку внутрь, стельку долой…

— Азиз-сердар, если среди ваших людей отыщется грамотный челозек, пусть вам прочитает.

— Грамотный? Нет, дорогой гость, у нас не одна сотня храбрых джигитов, но таких, чтобы знали грамоту… Не могу назвать ни одного. Придется прочитать вам самому.

— Ручаюсь головой, Азиз, — тотчас подал голос Сапар, — мой друг Довлетгельды прочитает именно то, что написано в этом послании.

Азиз-Махсум приготовился слушать. Нобат расправил на колене клочок шелковой ткани — отнюдь не бумагу. На светло-желтом шелке черным было начертано арабскими буквами:

«На колодцах Джейрели, Салимурад-оглы Азизу, по прозвищу Азиз-Махсум.

Именем Бухарской Народной Советской Республики, мы, председатель Керкинской окружной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, мы же по совместительству — секретарь окружного комитета Бухарской КП (большевиков) Ефимов В. А., предлагаем Вам, Азиз-Махсум (в течение времени, приемлемого для Вас и Ваших людей) продумать и решить в положительном смысле вопрос о том, чтобы пойти на примирение с народной властью Бухарской Республики. Для этого всем выйти из песков в район окружного центра Керки, сложить все огнестрельное оружие, боеприпасы и заявить о беспрекословном подчинении властям Республики в лице представителей окружного исполкома и чека. Согласно закону нашего государства, всем вам гарантируется сохранение жизни и личного имущества, включая холодное оружие, а также право поселиться в любом месте под властью Республики. Тем, кто изъявит желание поступить на службу, мы обещаем беспристрастное рассмотрение просьбы, а после ее удовлетворения — все права и преимущества, предоставляемые по закону служащим правительственного аппарата на местах. Подпись… Дата… Печать…»

Дочитав до конца, Нобат вручил шелковый лоскуток Азизу-Махсуму. Тот повертел в руках, передал одному из братьев. Потупился на мгновенье. Наконец заговорил:

— Передайте начальнику, который обращается ко мне с посланием: мы благодарны и обещаем подумать. Необходимо посоветоваться с людьми… Завтра утром вы получите наш ответ. А сейчас, дорогие гости, пора на покой.

Наутро, когда гости позавтракали в своей юрте и вышли, собираясь отправиться в путь, посыльный джигит пригласил их к предводителю.

После обычных вопросов — как провели ночь, здоровы ли — Азиз-Махсум произнес:

— Мы обсудили предложение начальника по имени Валадимир-ага. Пока еще не сумели оповестить всех наших сподвижников — мы хотим, чтобы решение было добровольным для каждого. Через две недели сообщим в Керки наше окончательное решение. Мы намерены оставить послание у себя. Пусть оно и послужит пропуском для нашего человека, которого мы пришлем с ответом.

Нобату осталось только согласиться. Простились тепло, по-дружески.

Джигиты Азиз-Махсума с почетом проводили обоих спутников до границы песков.

— Думаете, придет вместе с людьми?

— Уверен! — от волнения Нобат привстал со стула. Ефимов затянулся папиросой, задумался. Оба помолчали.

— Значит, две недели? — опять спросил Ефимов. Нобат кивнул, не успел ответить, снова заговорил предчека. — Что намечаете на этот срок?

— Я хотел бы проехать аулами левого берега, на правый тоже заглянуть. Вероятно, имеются новые сведения о калтаманах, в том числе об Азизе. Бешир также навестить, люди наши там особо надежные.

— Согласен. Когда вернетесь?

— Дня за четыре до истечения двухнедельного срока. Если приедут… да, конечно, приедут!.. Нужно подготовить встречу. Как обычай велит, придется с отрядом выехать к границу песков.

— Ну, хорошо, Нобат Гельдыевич… В центр я покамест ничего не сообщаю. Вести переговоры — на это у нас полномочия имеются, а дальше видно будет…

— Разрешите действовать? — Нобат встал.

— Разрешаю, — Ефимов протянул руку: — Удачи вам, товарищ Нобат!

До истечения срока — десять дней. Как условились, Сапар на это время отправился в аул, к концу срока должен был приехать в Керки. Ведь на встрече Азиз-Махсума с его воинством Сапар — первый человек!

…А если не приедут?

При этой мысли — она все же проскальзывала в сознании холодной, ядовитою змейкой, Нобат ощущал, как дрожь пробегает по спине. В таком случае, пожалуй, нечего ему будет делать в чека. Да и большевиком он себя считать перестанет…

Правильно ли он понимает этих людей — разбойничьих вожаков, вчерашних узников зиндана, бунтарей против эмира и баев? Найдется ли им — лучшим из них — место в новой жизни? Или еще потоки крови прольются, пока будет очищена от них земля?

С такими мыслями Нобат начинал беседу в каждом из аулов, где наметил побывать, с секретарями ячеек, председателями исполкомов, начальниками отрядов самообороны. Выспрашивал про калтаманов вообще, между делом — об Азиз-Махсуме. На левом берегу о нем говорили разное, но такого, что характеризовало бы его как заклятого врага народной власти, Нобату услышать не довелось. На правобережье Азиза меньше знали. Зато Салыра многие жалели. Вот если бы он, Нобат, пораньше приехал, завязал сношения с этим бесшабашным, — возможно, и случилось бы так, что без кровопролития вышел бы тот из своего логова, еще и власти служить бы стал…

Халик Хасан, самый недоверчивый, вовсе не хотел слышать о примирении с калтаманами, о переговорах с ними. Зато в Бешире Бекмурад Сары прямо сказал — будто угадывал! — что следует немедля переманить на нашу сторону Азиз-Махсума как наиболее для этой цели подходящего.

— Не то перережут они там, в песках, один другого, — завершил он. Выяснилось, что ему известно о гибели Егенмурада. Четко работает «узун-кулак» — исконный дайханский телеграф.

Всего два дня провел Нобат в Бешире, со своими близкими виделся только по утрам, да еще поздно вечером. Донди безошибочно угадывала: что-то тревожит мужа. Расспрашивать — такого нет в обычае. И она старалась, чтобы дома был для него полный покои, отдых. Они в этот раз мало разговаривали — только о будущем ребенке.

За два дня до ожидаемого срока Нобату позвонил дежурный.

— К вам, товарищ Гельдыев. Чайханщик Латиф.

Нобат сразу все понял.

Дело в том, что Латиф-ага был видной фигурой в городе. Нобат некоторое время присматривался к расторопному чайханщику, навел о нем справки и решил привлечь его к выполнению кое-каких задании чека. Латиф согласился не без колебаний — трусоват, похоже, был, по обещанное ему покровительство власти сыграло решающую роль. Еще до поездки Нобата к Азиз-Махсуму Латиф-ага успел доставить в чека довольно ценные сведения о контрабандистах, танком появившихся в городе. И вот Азизу при свидании было сказано: пусть его посланец явится к Латифу, в его чайхану, назовет себя и попросит сообщить о нем «торговцу Довлетгельды Избасар-оглы». Латифа, по возвращении, предупредили, как действовать в этом случае.

Теперь он явился. Неужели прибыл посланец от Азиза?

Полчаса спустя в домике, где жил сам Латиф-ага, Нобат — снова в обличье торговца — сидел за чаем и угощением в обществе двоих приезжих. Оба в халатах, темно-красных тюбетейках, тельпеки и сапоги сняты у порога. Этих людей Нобат видел у колодцев Джейрели. Один — Аллаяр, родной брат Азиз-Махсума, второй — Мурадкурбан, из числа приближенных атамана.