— Правильно, — сказал Петр. — Но провала не будет.

— Николай Григорьевич, а есть сейчас, кроме нас, еще группы? — вздохнув, спросила Рая. — Очень хочется знать, что мы не одни...

— Пока нет, но будут, — сказал Морозов после некоторой паузы.

Он уже не мог говорить о том, что несколько дней назад встретил Георгия Пазона, своего бывшего ученика, раненного в ногу бойца Красной Армии, и дал ему задание тоже собрать надежных ребят.

Закон конспирации входил в силу. Об этой группе пока будет знать только он, Морозов. После встречи с Пазоном Морозов окончательно решил создавать только мелкие, компактные группы. Они были хороши тем, что в случае провала одной оставались другие, которые могли продолжать начатое дело.

— Вернемся к избранию командира, — сказал Николай. — Я рекомендую Петра Турубарова. Он пограничник. В дисциплине толк понимает. Да и оружие знать должен. Как вы считаете?

— Кандидатура подходящая, — улыбнулся Шаров. На его щеках обозначились ямочки.

Петра Турубарова избрали единогласно. Начальником штаба назначили Леву Костикова. Ему поручили хранить клятвы, припрятав их в надежном месте.

— Теперь о практической работе, — начал Морозов. — По мере сил мы должны добывать оружие. Вот у Шарова уже есть браунинг. Это хорошо. Но оружие носить при себе опасно. Можно нарваться на облаву. Его надо хранить в тайниках. И пока ни в коем случае не пускать в ход...

Шаров недоуменно поднял брови, заморгал:

— А я только позавчера кокнул немца...

Ребята молча впились в него глазами, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.

— Как же ты его, Женя? — испуганно вскрикнула Рая.

— Вечером возле порта с ним встретился. Кругом никого. А он пьяный идет, пошатывается. В небе самолеты гудели. То ли наши, то ли немцы — не разобрал. Я его тихонечко и тюкнул. А сам драпу во все лопатки. Только дома и отдышался...

— Вот этого, товарищи, делать не следует, — сурово проговорил Николай. — Надо все рассчитывать и взвешивать, Объявление читали? Ведь немцы расстреливают заложников. Вот полюбуйтесь. — Николай достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул и начал читать: — «Уже несколько наших доблестных спасителей — немецких солдат и офицеров — пало жертвами предательских ударов из-за угла. В ночь с 29 на 30 октября в Таганроге был убит немецкий офицер. За это по распоряжению германского командования расстреляно десять граждан-заложников. Германское командование уполномочило нас заявить, что так будет и впредь. За каждого убитого в городе немца будут расстреливаться заложники».

— Кого это «нас» уполномочило германское командование? — недовольно поморщился Лева Костиков, делая ударение на слове «нас».

— А вот здесь, в конце объявления, написано: «Бургомистр Ходаевский Н. П. С разрешения ортскомендатуры. Тираж три тысячи экземпляров».

— Николай! Так я же только позавчера убил. А этого в октябре кто-то кокнул! — воскликнул Женя.

— Значит, за твоего еще десять жителей расстреляют, гады.

Все растерянно смотрели на Николая.

— А что же делать? — спросил Шаров.

Морозов некоторое время сидел молча. Он понимал, что от ответа на этот вопрос во многом зависит будущее подпольной организации. У молодых парней, горящих ненавистью к врагу, впервые в жизни оказалось в руках настоящее боевое оружие. Им не терпится пустить его в ход, не терпится внести свой реальный, ощутимый вклад в священную борьбу за Родину. Если не направить этот порыв в строгое, разумное русло, каждый начнет действовать на свой страх и риск, и тогда организация перестанет существовать.

— Конечно, в наших условиях может произойти всякое, — сдержанно сказал Николай. — Может случиться так, что нет другого выхода. Надо стрелять. Не раздумывая. Немедленно. Но я хочу, чтобы вы поняли главное: мы члены организации, и, следовательно, действовать каждый из нас должен организованно. И в этом наша главная сила. Конечно, мы собрались для того, чтобы уничтожать врага. И мы будем уничтожать его... Тебе, Женя, предстоят более серьезные дела, чем простое убийство одного вражеского солдата. Будешь действовать по общему плану, и от руки твоей погибнут сотни врагов. Мы дали клятву не щадить своих жизней. И если понадобится, мы ее выполним. Но помните: главная наша задача — не погибать, а побеждать. Среди нас нет ни одного человека с опытом подпольной работы. И трудности у нас будут двойные: мы должны бороться с врагом и одновременно учиться побеждать в этой борьбе... Враг должен нести большие потери, чем мы. И потому предупреждаю: на каждый выстрел по врагу должно быть решение командира и штаба. Понимайте это как приказ.

— Правильно, — коротко сказал Петр.

— А сейчас, на первое время, задачи у нас такие, — продолжал Николай. — Накапливать оружие для грядущих боев. Продумать план боевых операций. Развернуть агитацию среди населения. Поддержать в людях уверенность в скором освобождении, в победе Красной Армии. Хорошо бы раздобыть приемник и слушать сводки Информбюро. А потом от руки переписывать и в городе распространять. Народ должен знать правду о том, что делается на фронте. Немцев-то послушать, так и Красной Армии уже не существует. В Москве, мол, со дня на день фашистский парад ожидается. Гитлер на белом коне в Кремль собирается въехать. Словом, пока на первом плане должны быть агитация и пропаганда. Об этом и думайте.

— А что, если немцы и правда Москву возьмут? — спросил Спиридон Щетинин.

Ребята молчали. Каждый из них с горечью думал о том же. Ведь не верили же они, что в родной Таганрог могут прийти гитлеровцы. А теперь сами оказались в оккупированном городе.

— Пусть даже так, — раздумчиво, с грустью сказал Николай. — Вспомните уроки истории. Наполеон побывал в Москве, но на этом война не кончилась. Победа все равно осталась за русским народом. Так неужели теперь Гитлер возьмет верх над нами? Стукнули немцев под Ростовом, стукнут и под Москвой. Дайте время собраться с силами...

— Я верю в нашу победу, — сказал Костиков. — Поэтому и пришел сюда, поэтому и клятву принял... А без веры и драться незачем — пустое дело... Правильно говорит Николай Григорьевич... Надо агитировать народ, призывать людей на борьбу с фашистами. Хорошо бы пишущую машинку раздобыть.

— А печатать кто будет? — спросил Веретеинов.

— Я научусь, — вмешалась Валентина.

— И я, — присоединилась к ней Рая.

— Подождите вы, научиться несложно, — сказал сестрам Петр Турубаров. — И машинку достать попробуем. А вот с радиоприемником сложнее. Сданы они все. Некоторые еще нашим сдали, а те, у кого оставались, с перепугу немцам отнесли...

— Постой, Петр! Тут у одного паренька на квартире два немецких офицера стоят. Я у них видел приемник. Днем, когда их нет, можно и послушать, — предложил Щетинин.

— А паренька этого ты хорошо знаешь?

— Да вроде бы он ничего. Только ведь я ему не буду говорить, зачем слушаю. Просто попрошу разрешения. Ему-то, небось, тоже интересно.

— Что ж. Пока и это подходит, — согласился Морозов. — Услышишь Москву — запоминай, где теперь фронт...

Со скрипом растворилась дверь. В комнату ворвался холодный ветер.

— Почему же рюмки пустые? — крикнул с порога Кузьма Иванович. — Гляди-ка, мать, до картошки даже не притронулись. Небось, простыла она, — сказал он, подходя к столу. — Эх вы... конспираторы!..

В дверях показалась Мария Константиновна, придерживая за руку маленького Толика.

— Засиделись мы у соседей. Время теперь уже позднее. Через полчаса комендантский час начнется, — предупредила она.

Морозов посмотрел на ручные часы:

— Да, товарищи. Пора расходиться. Время только-только до дому добраться.

Попрощавшись, ребята ушли. Направился к выходу и Николай.

— А вы куда путь держите? — спросил его Кузьма Иванович.

— «Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок»! — улыбнулся Николай.

— Пошто искать? Ночуйте у нас. Место всегда найдется, — предложил Кузьма Иванович. — Сейчас ужин справим. Разрешили теперь рыбачить. Видно, немец по рыбе соскучился. Вот и ловим. Трохи себе, а остальное фашист забирает. Ни в жисть не стал бы ловить, да кормиться надо, товарищ Морозов.