— Я сделала это в целях самозащиты, господин майор, вынужденно.

— Вы боялись разоблачения? Так ли?

— Какое это теперь имеет значение? — угрюмо ответила Лей.

— Вы и Беловой опасались? — спросил майор. — А она даже и не думала, что вы окажетесь такой вероломной.

— Я не видела ее.

— А как же у вас очутились ее документы? — майор открыл ящик стола и достал бумаги Беловой. — Вот эти?

— Мне их дал шеф там, за линией фронта.

— Этот? — Родионов показал шпионке фотографию. — Он успел сбросить вас с парашютом, а сам не вернулся. Прихлопнули его самолет наши зенитчики... Хочу сразу же предупредить, чтобы вы не пытались прятать свои преступления. Это только ухудшит ваше положение.

Лей надолго замолчала. Она впервые задумалась о том, что дело ее проиграно, и мучительно искала выход из положения.

— Господин майор, — тихо сказала она. — Мне кажется, что откровенные признания могут сохранить мою жизнь. Я очень прошу вас об этом. Я буду говорить вам только правду.

— Рассказывайте, — сказал майор, приготовившись записывать показания Лей. Та начала сбивчиво рассказывать:

— С юных лет я обучалась в секретной шпионской школе в одном из городов Америки. После школы меня перебросили в Европу с заданием поступить на службу в германскую разведку. Это мне удалось. Я познакомилась с немцем Гауфманом, стала его любовницей. Он-то и был моим шефом. Собирала сведения о Германии, о Советском Союзе, о военных действиях и переправляла их «хозяину». Но я должна была также служить и немцам, как их агент, иначе они бы меня немедленно разоблачили.

— Все это нам известно, — перебил майор, — рассказывайте о последней операции.

— Хорошо, — вздохнула Лей. — Я получила приказ шефа перебраться через линию фронта. Первым человеком, которого я встретила на вашей стороне, была Белова. Она только что выписалась из госпиталя и направлялась в вашу часть. Я сказала ей, что наш самолет сбили, экипаж погиб, осталась только я — радистка. Белова, конечно, не очень верила мне. Она следила за каждым моим шагом. Правда, продуктов не жалела, делилась со мной всем. Хорошо, что в тот день шел дождь.

— Потом? — сказал майор, почувствовав, как шпионка смешалась и замолчала.

— Что же мне было делать, господин майор? — разволновалась Лей. — Вы же знаете, что я пришла сюда не в куклы играть.

— Понятно, — нахмурился Родионов. — Вы пришли к нам убивать советских людей. В своих кровавых целях, конечно. Белова, Маляр, Кондакова — ваши жертвы. Не так ли?

— Я действовала в целях своей безопасности, — уклонялась от прямого ответа шпионка. — Иначе каждый из них мог меня легко разоблачить.

— Безусловно, — согласился майор. — Белову вы убили этим же кинжалом?

— Какая разница для мертвого, чем его убили? — состроив брезгливую гримасу, ответила Лей. — Если вам интересно знать — этим. Мертвая Белова меня порядочно измучила. Мне пришлось целых два дня тащить ее на себе к месту моего приземления. Там я надела на нее свой парашют, и она сошла за погибшего агента. Умерла, так сказать, почетной смертью.

— А вы не желаете себе подобного «почета»? — сердито спросил Родионов.

— Я рассказываю всю правду и надеюсь на снисхождение.

— Нет, не всю. Мы еще не знаем, как вы мучали израненного Сулейменова.

— Он мне достался легко, хотя и сопротивлялся, — продолжала Лей. — У него не было никаких сил, и я без труда завладела картой. Он все равно бы умер. Если не от осколка снаряда, то от другого.

— О чем вы говорите? — насторожился Родионов.

— Ведь он следил за мной, — разъяснила Лей. — И я в конце концов убрала бы его. Только мне очень мешали солдаты.

— Маляр, Ефремов и другие? — спросил майор.

— Да, да, они. Очень подозрительные были люди.

— Теперь, кажется, все ясно, — проговорил Родионов и распорядился вызвать охрану для сопровождения шпионки. Лей заволновалась. Уже на пороге она торопливо стала расспрашивать майора.

— Господин майор! Вы ничего не сказали о гарантиях. Могу я надеяться на помилование? Ведь я вам все сказала. Могу сообщить об агентах своей группы, о шифре «Зимняя ласточка». Я расскажу, как тренировала свой голос, как можно менять его на любой лад. Только дайте мне гарантии...

— Спасибо за помощь, — сказал Родионов, — по этим вопросам мы вас больше не потревожим. Готовьтесь отвечать перед законом.

На следующий день на опушке дубового леса друзья с почетом похоронили сержанта Маляра, мужественного, верного Родине воина. Над притихшим в суровом молчании лесом трижды прогремел салют.

Странного вида человек пришел на прием к начальнику уголовного розыска. Был на нем старенький, гремящий брезентовый плащ, а сам человек был худ необычайно, с глубоко запавшими глазами на скорбном лице и рыжей бородкой. Один рукав плаща был пуст.

Человек приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Глазки его настороженно обежали маленькую комнату, залитую светом от двух окон, выходящих на улицу. К самой стене был придвинут письменный стол, за которым углубленно работал майор Кузьменко, одетый в обычный штатский костюм.

Майор не стал отрываться от бумаг, видимо, полагая, что вошел по своим делам кто-нибудь из сотрудников. Рыжебородый нерешительно кашлянул. Кузьменко вскинул глаза и увидел человека, стоящего у порога.

— Товарищ начальник... Я к вам... Я...

— Почему вы стоите у порога? Прошу садиться! — предложил ему стул Кузьменко. — Что у вас стряслось? Рассказывайте.

Посетитель судорожно мял в руке старенькую кепку и не мог, казалось, выдавить больше ни слова. Глаза его наполнились слезами. Обветренные губы дрожали, и при каждом усилии заговорить в их уголках выступала пена. Человека трясло, словно эпилептика.

— Я... я... товарищ начальник, к вам по делу, — выдавил он наконец и вытер кепкой рот. — Простите меня, это результат контузии. Война, сами понимаете, она не только убивает. У меня же, видите сами, какие последствия, — он тихо вздохнул. — Простите, товарищ начальник, когда очень волнуюсь, всегда так случается, — и он виновато посмотрел на Кузьменко.

— Давайте знакомиться. Как вас зовут-величают? Петрушкин Андрей Алексеевич? Вот и хорошо. Человеку ваших лет следует избегать волнений, иначе и себя измучаете и делу не поможете.

Налив в стакан воды, майор поставил его перед посетителем.

— Слушаю вас, Андрей Алексеевич, рассказывайте.

Трясущейся рукой Петрушкин поднес ко рту стакан, отпил и перевел дыхание.

— Я специально к вам пришел, товарищ начальник... Я глубоко несчастлив. На старости лет такое испытание выпало. Жену ищу. Пропала куда-то, как в воду канула, можно сказать, прямо на глазах.

— Жену, говорите? Как же и когда она пропала?

Казалось, Петрушкин понял сомнения майора.

— Господи! Да все меня сумасшедшим считают и никто не хочет верить! — с надрывом сказал он. — Может, от того, что калека... только, куда ни пойду, нигде выслушать как следует не желают. Я кровью плачу, а надо мной смеются...

— О ком это вы говорите?

— Да есть у вас, оказывается, в райотделе лейтенант, смуглый такой да глазастый. Если не ошибаюсь, Байкин ему фамилия. А может, и другой фамилией назвался.

— Когда вы были в райотделе?

— Часто бывать приходится. Вот и вчера был, — сказал Петрушкин, глубоко вздохнув, — народ сейчас трудный пошел, а человека смирного обидеть легко. Помощь ведь хлопот требует, — Петрушкин изменился в лице, — пусть я маленький человек, пусть беззащитен и слаб, но я все же гражданин. Или думают, один-де, как перст, и заступиться за него некому. Но я тоже живая душа, и мне больно терпеть обиды. Коли здесь не послушают, я дойду и до большого начальства. Не просто пойду, с жалобой. Зачем же меня так мучить? Почему к жалобам моим относятся равнодушно? И если бог поможет, то я найду справедливость!