Недавно, Рейко подбросила идею одному писателишке, что пьянство, в целом, если от него получать удовольствие - похоже на пойманную океанскую волну.

 Ему понравилось.

    Докурив, женщина вставила окурок в бит пепельницы.

 Тройное удовольствие: дым остается даже когда всё закончилось, дым раздражает serveur, serveur раздражаются дважды – когда видят докуренную cigarette не потушенной, и когда обнаруживают что это они как раз некультурны, ведь биты – как раз для того, что бы noir ne resta pase'teint.

 Вот и теперь: официант издалека,  раздраженно наблюдал, за стервой, заказавшей, три часа назад, один кофе, и час назад один коктейль.

 - Мадам, - склонился гарсон. – Не угодно ли changer le cendrier?

 Рейко, молча,  закурила еще одну.

 Гарсон, скривив мину отошёл.

    Из-за завесы воды появился Матвей.

 Разухабистой походкой «вразвалочку» черт не спеша прогуливался под дождем, двигаясь в направлении столика кицуне.

 В до блеска начищенных кирзовых сапогах, гимнастерке нараспашку, и руками, утопающими в галифе, он не был похож на открывшего в Риме французское кабаре.

 Но дождь он любил по-прежнему.

    Не обращая внимания на удивленных Les amateurs de pa'tisseries frai'ches, des moules et un peu poivrot[4]   русский солдат, взяв стул, пододвинул его к столику дамы, и, усевшись на вышеуказанный стул верхом (что уж совсем было не komilfo), щелчком подозвал официанта.

 - Графин белой, сельдь атлантичскую в молоке, равиоли а ля рюсс и тарелку разносолов! – Сказал черт на чистейшем русском. Официант, удаляясь, презрительно хмыкнул, пробубнив под нос:

 - Понаехали тут, позорят перед всем обществом как пить дать…

 - На месте стой! Раз-два! – отчеканил Матвей вслед гарсону. Гарсон встал как вкопанный. Публика кафе неотрывно наблюдала за происходившим действом.

 - КРУуу-Гом! – Официант развернулся. Черт поманил пальцем. Официант подошел.

 Смерив обслугу взглядом, Матвей со скептической иронией заметил:

 - Белое движение? А? От чего же здесь? От чего же не в манеже?  А я знаю!  - Продолжил глумиться черт. – Молодые обскакали. Да и если серьезно, какой толк-то от таких - как вы…

 Мужика кто проворонил?

 Лицо кицуне неожиданно вспыхнуло вместе  с лицом гарсона.

 Черт только мельком стрельнул в её сторону глазами, и продолжил:

 - Мужика-то, первым – ты, близорукий, проссссссссспал, а не Миха!

 Публика, не разумевшая о подлинности беседы черта с противостоящими силами, недоумевала, но была заинтригована.

 - Я русский офицер! И не позволю! – С горячностью зашёлся официант…

 - Хр-тьфу, - сплюнул в пол Матвей. – Ты теперь ХОЛУЙ. – Ответствовал черт, сопроводив оскорбленного жестом, чтоб тот, мол, шёл заказ оформлять. – Убери.

    Подбежал мальчик-половой и вытер плевок.

 С гордо поднятой головой, официант отправился  выполнять заказ.

 - Зачем? Грубо ведь. Он в чём-то прав… Вы там у себя все такие?  - Брезгливо заметила кицуне, вкладывая вторую  cigarette в свободный бит.

 - Какие? Пролетариат?

 Ты сама-то мать чего видом-то обрусела? – Оценивающе посмотрел черт на e'migre' russe[5]  - Рейко, и подмигнул.

 – Мужика, не уж то вспоминаешь?

    Щелкнула зажигалка.

 Принесли бочковые огурцы и граненый, ледяной штоф.

 - Моё ремесло, - бесцветно отметила кицуне, - предполагает, что из толпы выделятся, не нужно.

 Выразительно посмотрев, на гимнастерку Матвея, закончила. – В Париже японки сей час только в «красных фонарях».

 - Не узнаю я Корио – Рейко – Кицуне. – Захрустев огурцом, покачал головой Матвей. – Лиса–призрак исчезает, и появляется только перед загнанной жертвой!

 - Я далеко от своего эфирного плана. А ваша «евро-зона» излишне обширна, с навязыванием

  своих правил. – Сверкнула глазами лиса.

 - Конечно! – Растянулся в ухмылке черт Матвей. – Думаешь, чего мужик тогда к вам рванул! – Попытался поддеть он кицуне.

 - К делу. – Отрезала Рейко. – Я решила с тобой встретиться, потому что полной информации о том кого мы экстрадируем,  нам ни когда не спускают. А я бы не хотела попасть, в ситуацию аналогичную предыдущей.

 Зашкварчала noir cigarette.

    Черт хлопнул рюмку и произнес:

 - А… Боишься, значит, чтоб тебя не подставили, как это в прошлый раз с Петром-то вышло!

 В рот пошел пельмень и Матвей, безэтикетно чавкая, продолжил:

 - Ты думаешь, вот я «пролетарий»,  хамло не отесанное?

 Пошла рюмка.

 -Думаешь, я  этого холуя напрасно... от недостатка воспитания, оскорбил?

 Нет, милая.

 Мне Блок, когда у нас застолье, сам стихи читает!

 Так пел её голос, летящий в купол,

 И луч сиял на белом плече,

 И каждый из мрака смотрел и слушал,

 Как белое платье пело в луче.

 - Мне просто противно это! Видишь – черт тыкнул в сторону гарсона. Офицеры, эполеты. Офисы беленькие. Евро–зона опять же. «ЗОНА». Поняла? Все же уже договорено!

 И подписано.

 Да я если хочешь знать, сам, - потянулся через стол Матвей к Рейко. – Сам к вам подался бы. Последняя вольница ведь!

 Ты сама знаешь, кто…  что цунами и землетрясения – диверсия!

 - Ну так помоги. – Ответила  кицуне.

 -Да? – Прищурил сальные глаза черт. – А кто Петра тогда подставил?

 - Я действовала по инструкции. Если мы будем посвящать  вас в корпоративную политику, нас цунами и накроет!  А с вами и так ни чего не случится – железный занавес,ты тоже не дурак…

 Кицуне выпустила колечко дыма, и играючи расположила  его над своей головой.

 - О.К. – Хмыкнул черт. – Только, как говорят наши единомышленники: «Таки что я буду с этого иметь?»

 - А что ты хочешь, - прищурившись от дыма, спросила женщина, стряхивая пепел.  

 - Эх!  - Махнул рукой Матвей, и, опрокинув ещё водки, выдохнул:  - Не понять тебе широкой, русской, хм…

 - Короче – сформулировал черт интерес. – Черкнёшь пару строк, нашему вахтёру.

    Глаза у Рейко округлились, а пальцы машинально вдавили сигарету в пепельницу.

 Моментально взяв себя в руки, лисица холодным тоном   ответила :

 - Исключено. Инструкция категорически запрещает.

 Дыша перегаром,  Петр придвинулся на стуле к  кицуне, и приобняв её за плечо, ласково прошептал:

 - Так ведь и мне многое что запрещается.

    Дождь кончился.

 Темнокожие продавцы каштанов, поддельных картье, и одноразовых зонтиков заполонили Сен-Жермен. Казалось, их здесь даже больше, чем прогуливающихся по бульвару.

 - Мадам, купите зонтик – своевременное сезонное приобретение.

 - Месье – купите спутнице шарфик, последнее веяние моды, месье – мадам замерзнееееет.

 - Sous le ciel de Paris S'envole une chanson м-м-м… - Звучит гармоника уличного музыканта на мосту Пон Шанж[6] .

 - Мадам, месье, не желаете, фото на память! - Зазывает мастер ретро жанра.

     Рейко, кивнув, отстраняется от кавалера.

 - Мадам желает одна. Этюд на фоне Сены. – Нежно улыбаясь, кицуне облокачивается о парапет моста спиной к реке. Снимает шляпку с булавкой, и ее светлые волосы подхватывает, по чертовскому щелчку, ветер.

 - Таки снято, мадам. Спасибо за щедрость. Что вы…

    Лиса передала фотокарточку Матвею.

 - Как обещала. Теперь твоя очередь!

    Черт расплылся в улыбке и произнес:

 - А мы уже на месте! Пара минут, и всё будет кончено. Вурдалаку вашему – экзотики вишь ли захотелось, а местные никакой силы над ним не имеют.

 Лиса вопросительно подняла бровь.

 Черт только отмахнулся:

 - Да  вечно голодный Гаки[7] это… Больно ему тут белокожие понравились. Улыбнулся черт. – Мы значит у ваших - роллы заказываем, а вы к нам, стало быть, за деликатесами.