Животное слизнуло лакомство и завиляло хвостом.

 Сыро было в лесу. Черт почистил вареные яйца, разрезал пополам  свежий  огурец  и помидорину. Достал зелень лука, и молодые стрелки чеснока. Уложив сало на лук с черемшой, следом за ним куски помидоры и огурца, и половинку яйца, Ефим понюхал пыжа, поёжился и, крякнув, откусил.

 - Будешь? -  Спросил он, протягивая надкусанный бутерброд   не многословному собеседнику. Животное с интересом принюхалось. Фыркнуло. Чеснок и огурец отбили приятное ощущение сальца. И ощущение убежало в чащу, распугивая местную фауну.

    Над осенним лесом начал подниматься пар. Он скрыл сосняк от шума  дороги, и от незваных гостей. В такую пору, только свои и встречались. Ефим внимательно пригляделся к мураве, но светляков не было, а стало быть  -  не среда.

 Черт развел костер, а туман накрыл, уютной крышей, поляну. Не видя неба, дым полз по-пластунски в сторону деревьев, готовясь. Не то к вылазке, не то к обороне. Пришла и постучалась ночь.

    Шорох валежника, взъерошил шкуру животного, и оно зарычало!

 - Спокойно, свои – раздалось из кустов. И на поляну выглянул толстый мохнатый зад. Зад пятился, ширился, и вот уже половина поляны занимала необъятная корма!

 Животное, пригнуло уши, оскалилось, и приготовилось к прыжку.

 - Серафим, перестань собачку дразнить! – Бросил укоризненное приветствие Ефим. И приветствие, ударившись о мохнатую задницу, упало и откатилось в костер. Рогатый гость, наконец, развернулся, и пятая его точка, куда-то пропала.

 - Ну – развел серафим руки – не признали?  - И сразу сел в траву, опешив…

 - Это, это, это что? – Воззрился черт на ефимова спутника, тыча пальцем, и ширя  от изумления глаза.

 - Собака – опять ласково протянул хозяин животного.

 Зверь успокоился, признав гостя, но для порядка глазами всё же посверкивал.

 - Неет брат – это не собака – передразнил Серафим знакомца. – Это Воолчараа! Форменная! – Зверь снова зарычал.  – Во – во – видишь! Слюна кровожадная капает, глаз у неё какой…

 - под звериный рык, черт полез в табакерку. Достал оттуда жевательный табак и кинул в разинутую пасть.

 Очень удивленной стала морда. Странно, необычно оказалось для зверя лакомство. Но ни чего – приятно. Хвост животного приветливо  заходил из стороны в сторону!

 - Ты где такое чудо взял? – Поинтересовался приятель у Ефима.

 - В лимбе – распродажа была. Они же закрываются совсем. Народ то к ним уже по закону не идет.  – С азартом рассказывал хозяин «чуда». Нет давно греческих богов – говорят - иммигрировали. Все теперь грешники наши, ну кроме малолеток. Подземное царство тамошнее опустело. Охранять не кому, а собачку – жалко…

    В костре пищали картошка, и откатившееся давно приветствие. Из  серафимовой котомки по выпрыгивали маринованные опята, и позвали за собой в хоровод селёдку, и водку.

 Гулко стукнули берестяные кружки.

 - Ты слышал? Наши – обратно в леса возвращаются!  - Завел разговор Ефим. В городе, говорят – законники так разошлись. Ни дна, ни покрышки. Сами, по договору то и клубы крутят, и салоны и фирмы у них. Кто в пределах нормы соблюдает – тому дисконт, или флаер (это контрамарка так у них называется) – прямёхонько! – Тыкнул черт пальцем в крышу тумана.

    Вздрогнули, накатили. Пар от разломленной картошки защекотал ноздри, а селедка гладила чертячье нёбо. Тепло баюкало тело.

 - Нет, это же надо… - усердно трамбуя чубук, удивлялся Серафим. – Ведь контрамарку я – лично придумал!

    Из глубины леса послышался рокот мотора. Нарушая идиллию, замаячил ксенон. Ефим со зверем встрепенулись, в ожидании поживы.

 - А.. – махнул только рукой Серафим – это местные – малолетки. И трогать не стоит – скучающе раскуривая трубку, продолжал черт. Они только увидят наших – как на мед лезут. То Хелоуин – думают, то просто преставать начнут – думают, убогих нашли.

 А если дознаются кто мы - совсем не отлепишь!

 Я им сколько раз объяснял. Прежде чем с просьбами лезть  псалтырь хоть полистайте. А они в ответ: «Зачем? Мы регулярно  церковь посещаем!».

 И кто эти массовые сборища на праздники придумал…

    Дыхнуло ядовитым лаунджем. Но слабый запах резко перебила вонь стритхопа.  Ефим заерзал от беспокойства.

 - Потерпи – успокоил его черт – сей час их леший в «три сосны» заведет.

 - Ну, хоть заплутают ему на потеху! – Успокоившись, откоментировал Ефим.

 - Сдались они ему… - попыхивал трубкой Серафим. -  Турбаза это – за лесом далеко. Неслышно хоть будет и не видно…

    Музыка стихла, ксенон стух, а туман пошел прогуляться по болоту возле турбазы. Над поляной открылось небо.

 - Эй, эйеееей – призывным шепотом, затараторил Паша-черт. – Парни щемитесь на цыпочках сюда! – Паша стоял, возле приоткрытой двери сталинской коммуналки. И бешено жестикулировал.

 - Чеээээррррртиииии…  А Васька бабе бывшей звонит! – Матвей сделал пасс рукой. И парни поплыли в абсолютной тишине к двери, ведущей в коридор.

 Зависнув, друг над другом, кто сверху, кто снизу, а кто и посередине, вылупили глаза и высунули пятаки.

 - А помнишь – старый вяз, в центре? Ты семечки грызёшь, а я только что понял, что глаза у тебя – ка-ри-е! А не какие не зеленые…

 Как в ресторан повёл, помнишь? Я последние доллары тогда обменял.

 Хрен с ними.

 Заказали бутылку Кьянти!..

 Ну и что, что только сырную тарелку!

 А ведьмочку – серебряную помнишь?

 Носишь…

 Да я и сей час… «РАЗ-ГЕЛЬ-ДЯЙ»!

 Трам-пам-пам – Балерина… - У чертей хвосты все, аж, вздернулись до потолка!

    Василий стоял у общего телефона с поникшей головой.

 Грустно тукали – гудки.

 Почему гудки могут тукать, Василий не знал. Василий знал…

 …НИЧЕГО он не знал….

 - Полундра!  Крути Василия! -  Заорал Матвей.

 Черт Вася не успел, опомнится, как на нём уже громоздилась бесовская гора.

 Падали, связки книжек,  и чемоданы с антресолей. Черный клуб катался по коридору. А двери в бывшие: операционную, столовую, смотровую, и спальню – хлопали – только ну!

 - Ша! – Толкнул сапогом дверь кухни Мишаня, и клубок замер…

 Обезьяны! – с презрением сказал черт.

 – Кто вас завтра на работу повезёт? «Тузик»?

 «Тузик» - издох! Прыгнул на яблоко… и… издох… - Шмыгнул, с грустью «третейский судия».

 - Вась… - положив на плечо лапу, заговорил черт… - ты, это… Хорош!

 Я вот с висельником дело закрыл. Вишь!

 Даже премию дали! А это:

 Трам-пам-пам – Балерина…

    У нас, сам знаешь – общежитие не резиновое. Да и мало ли – может и не пропишется она тут.

    Вася, было, открыл рот, как Миха его прервал:

 - Вась ты тут уважаемый человек… Без сроку уже. А девочки…

 …они все ведь потом – туда. – Скорбно показал Миха на трещину в потолке.

    Вася сопел, раздувая ноздри. Наливался вареным раком, но молчал.

 Сей час бы кнут в руке!..

 Или дулю показать. Да толку…

    Не зазвонит телефон зелёного эбонита.

 Не проедет мимо ночной трамвай.

 Не загорится больше такси – зелёным огоньком…

    А ведь зелёный огонёк он, Вася, придумал.

 Василий насупился, и грозно произнёс:

 - Матерей ваших – в шишки! Разбежались к ним резво! А не то – хрен вам – а не Жареный Бугор завтра!  

    Василий, с тоскою выглянул в окно.

 Тьма – тьмущая…

 - Скажи мне, где спит… – захрипел песенку черт извозчик

 - ВА – СЯ – заколотили за стенкой.

 - Суки! – вырвалось у Васи, и захромало…

 Не - то  за стенку, не – то трамвай ловить. Не – то, в общем…