– Простите?

Нэтан вздрогнул от звука голоса, ворвавшегося в его воспо­минания, и резко обернулся, решив, что встретился с еще од­ним призраком. Но увидел красивую, изящную блондинку, при­стально наблюдавшую за ним из-за янтарных стекол солнечных очков.

– Извините, что напугала вас. – Блондинка наклонила го­лову, но ее глаза, не мигая, продолжали изучать его лицо. – С ва­ми все в порядке?

– Да. – Нэтан провел рукой по волосам, игнорируя против­ную дрожь в коленях. Но сложнее было отмахнуться от собст­венного смущения. Женщина смотрела на него как на чужерод­ное пятно на стекле микроскопа. – Я не знал, что рядом кто-то есть.

– Просто заканчиваю утреннюю пробежку, – сообщила она, и он только сейчас заметил, что на ней серая футболка с пятнами пота и красные обтягивающие велосипедные шорты. – Это на мой коттедж вы смотрели. Вернее – сквозь него.

– О… – Нэтан приказал себе сосредоточиться и разглядел стены из серебристого кедра, наклонную коричневую крышу, открытую выступающую веранду. – Оттуда, наверное, откры­вается отличный вид.

– Да, особенно на рассвете. Но вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Простите мое любопытство, но когда я вижу, как человек одиноко стоит на пляже с таким видом, будто его огре­ли дубинкой, и разговаривает сам с собой, то не могу пройти мимо. Это моя работа.

– Пляжная полиция? – сухо спросил он.

– Нет. – Женщина дружелюбно улыбнулась и протянула руку: – Врач. Доктор Фитцсиммонс. Можно просто Керби. Я собираюсь открыть здесь клинику, а пока практикую в своем коттедже.

– Нэтан Делани. Практически здоров. Кажется, там раньше жила старая женщина? Крохотная женщина с седым пучком.

– Моя бабушка. Вы знали ее? Ведь вы, по-моему, не местный.

– Вы правы, но как-то мальчишкой я провел здесь лето. Воспоминания преследуют меня. Вы только что вошли в одно из них.

– О… – Глаза за янтарными стеклами потеряли профессио­нальную проницательность и потеплели. – Теперь понят­но. Я знаю, что вы имеете в виду. Я тоже в детстве несколько раз приезжала сюда. И воспоминания настигают меня повсюду. Вот почему, когда бабушка умерла, я решила обосноваться на ост­рове. Мне всегда здесь очень нравилось.

Она рассеянно обхватила рукой носок кроссовки и подняла назад ногу, коснувшись пяткой ягодицы.

– Должно быть, вы тот самый янки, который поселился на полгода в коттедже «Маленькая мечта»?

– Поразительно, как быстро распространяются новости.

– Конечно. Особенно когда расстояние невелико. У нас здесь не так-то много одиноких мужчин. А уж если такой муж­чина собирается остаться на полгода… Некоторые дамы уже за­интригованы. – Керби повторила упражнение с другой ногой. – Вы знаете, мне кажется, я вас припоминаю. Это не вы и ваш брат слонялись повсюду с Брайаном Хэтуэем? Я помню, как ба­бушка говорила, что мальчишек Делани и Брайана водой не ра­зольешь.

– У вас хорошая память. Вы были здесь в то лето?

– Да. Это было мое первое лето на острове. Наверное, поэ­тому и запомнилось лучше всего. Вы уже видели Брайана? – небрежно спросила она.

– Он только что накормил меня завтраком.

– Из яиц он творит чудеса. – Теперь настала очередь Керби смотреть на коттедж, не видя его. – Я слышала, что Джо верну­лась. Собираюсь заглянуть в большой дом сегодня после приема больных. – Она взглянула на часы. – А поскольку прием начи­нается через двадцать минут, мне пора бежать, чтобы привести себя в порядок. Приятно было снова увидеться, Нэтан.

– Мне тоже, док, – откликнулся он, когда она уже побежала к дюнам.

Керби со смехом повернулась, побежала спиной вперед и крикнула:

– Учтите, я терапевт и у меня практика самого широкого профиля. Приходите, если что-то будет вас беспокоить.

– Я запомню.

Она отвернулась, и Нэтан с улыбкой смотрел, как дерзко болтается из стороны в сторону ее «конский хвост».

Девятнадцать минут спустя Керби надела поверх футболки и джинсов белый халат. Она считала халат необходимой деталью, предназначенной убеждать недоверчивых пациентов в том, что она действительно врач. Халат и торчащий из кармана фонен­доскоп давали многим островитянам некий визуальный толчок, без которого они не решались позволять маленькой внучке ба­бушки Фитцсиммонс копаться в своих внутренностях.

Она вошла в кабинет – бывшую бабушкину кладовку за кух­ней. Одну стену с полками Керби не тронула. Теперь здесь стоя­ли книги, папки с документами и маленький факс с копиро­вальным аппаратом, позволявший ей связываться с материком. Остальные полки она убрала, поскольку не собиралась следо­вать бабушкиному примеру и заготовлять дары природы – от тушеных помидоров до маринованных арбузов.

Она сама втащила в эту комнату маленький, любовно начи­щенный стол из вишневого дерева. Он путешествовал с ней из Коннектикута – один из немногих предметов мебели, которые она привезла на юг. На столе красовалась книга предваритель­ной записи в кожаном переплете с золотыми инициалами «К.Ф.» на обложке – прощальный подарок озадаченных родителей.

Ее отец вырос на острове, но довольно рано сбежал отсюда и считал себя счастливчиком.

Родители с восторгом восприняли ее решение последовать примеру отца и стать врачом. Они считали, что если Керби пой­дет по отцовскому пути и дальше – займется кардиохирургией, обзаведется большой практикой, – то будет жить красивой и безбедной жизнью.

А вместо этого она выбрала профессию семейного врача, старый бабушкин коттедж, простоту существования на острове.

И не могла бы быть счастливее.

Рядом с книгой предварительной записи стояла шикарная радиотелефонная система с двусторонней оперативной свя­зью – на тот невероятный случай, если ей вдруг понадобится помощь, – и стаканчик с остро отточенными карандашами.

Первые несколько недель своей практики Керби в основном точила карандаши и часами постукивала ими по журналу в тщетном ожидании посетителей. Но она держалась и постепен­но начала использовать свои карандаши для записи пациентов. Младенец с крупом, старушка с артритом, ребенок с высокой температурой. Поначалу только очень маленькие или очень ста­рые доверяли ей. Но затем стали приходить и другие: кому-то нужно было наложить швы, кого-то избавить от разных болей или расстройства желудка. Теперь ее называли «доктор Керби», и маленькая домашняя клиника стала себя окупать.

Керби просмотрела список пациентов. Ежегодный гинеко­логический осмотр, долечивание вяло текущего синусита, очередной отит у мальчика Мэтьюсов и прививка ребенку Симмонсов. Что ж, ее приемная не будет переполнена, но по крайней мере не придется скучать. И кто знает, подумала она, посмеива­ясь, может, парочка непредвиденных случаев оживит день.

Поскольку на десять часов была назначена Джинни Пендлтон, Керби решила, что у нее есть еще минут десять. Джинни неизменно всюду опаздывала. Вытащив медицинскую карту Джинни, Керби прошла в кухню, вылила из кофейника остатки сваренного утром кофе и с кружкой в руках отправилась в смот­ровую.

Комната, в которой она когда-то спала, теперь сияла чисто­той и свежестью. Керби развесила на белых стенах репродукции с полевыми цветами. Она полагала, что плакаты с изображения­ми нервной системы и ушных каналов, которыми врачи обычно украшают стены, нервируют пациентов.

Сунув карту в висевший на двери ящичек, Керби достала ситцевую рубашку с разрезом на спине – она считала бумаж­ные рубашки унизительными – и положила ее в изножье стола для обследований. Затем она включила стереомагнитофон и за­мурлыкала под тихую сонату Моцарта, расслаблявшую, как оказалось, даже тех, кто сторонился классической музыки.

Когда раздался негромкий перезвон колокольчика на входной двери, она уже приготовила все к обследованию и допила кофе.

– Извини, извини! – воскликнула Джинни, вбегая в гости­ную, служившую приемной. – Телефон зазвонил, как раз когда я выходила.

Джинни было под тридцать, и Керби не переставала твердить ей, что излишняя любовь к солнцу непременно аукнется в сле­дующие десять лет. Ее безжалостно завитые волосы были почти белыми, а темные корни просто кричали о необходимости но­вой окраски.