— Как давно был он? — быстро спросил Савченко.

Елкин, прищурившись, сказал:

— На середокрестной. Ночевать просился.

— Это как по-мирскому? — спросил Савченко.

— Ох! Уж мирское это, — вздохнул Елкин. — Календарь возьмешь, просветишься, коль неграмотный.

— А как зовут его? — спросил снова Савченко.

— Грачевым нарекся, — ответил Елкин и притих.

Дальнейшие попытки разузнать что-нибудь поподробней ни к чему не привели. Старик вдруг замкнулся, недоверчиво поглядел на Савченко из-под нависших бровей своими маленькими глазками и погрозил черным заскорузлым пальцем.

— Ох и хитрый. Все вы хитрые. Он говорит от брата. А сам от лукавого. Как сказали изыди — так он — топ-топ — и пошел. А ты говоришь — слепой, прозрел от молитвы. А сам хитришь. Ой, хитришь.

Андреев, выслушав рассказ Савченко, решил, что надо хотя бы на этом этапе прервать знакомство с Елкиным, чтобы не вызвать с его стороны еще больших подозрений. В ближайший же день Савченко распрощался со стариком, объявив ему, что уезжает обратно к тете.

«Не напутал ли Елкин? Почему он Николаева назвал Грачевым? Забыл, что ли, как тот представился? А может быть, сам хитрит. Не договаривает чего. Умышленно путает», — думал Савченко, докладывая Андрееву сведения, полученные от общения с Елкиным. Но сопоставив дату последнего визита Грачева с датой мнимой гибели Николаева, Андреев пришел к выводу, что Грачев приходил к Елкину после трагического происшествия в Нижнем Тагиле. И это снова подтверждало предположение о том, что Николаев не погиб и выступает теперь под именем Грачева. Описание пачек, которые Малов принимал за портреты, а Наталья называла книгами — совпадают. Дата и визит на «Москвиче» подтверждаются Маловым, Натальей и Елкиным. Характер действий, так сказать, почерк один. И наконец, события относятся к одному действующему лицу. Второго в доме Елкиных не было.

В первые свои приезды Николаев снабжал Елкина религиозной литературой. Но это не могло являться окончательной целью для такого матерого разведчика, каким теперь вырисовывался Николаев. Видимо, у него были еще какие-то другие намерения. Иначе зачем он через продолжительное время вновь посетил старика, в этот раз представившись Грачевым. Скорей всего он искал среду, на которую мог бы опереться.

Если верить Елкину — опоры этой не получилось. Слишком различно их мировоззрение. Религиозный фанатизм старика оказался на пути разведчика неожиданным препятствием.

— Как ты думаешь, Савченко, — спросил Андреев, усмехаясь, — если гость в последний свой визит, на прощанье посылает хозяина к разэдакой матери, то...

— То больше он уже не придет.

— Вот и я о том. Но где же может он появиться теперь? — сказал Андреев, посерьезнев.

— Гузенко? — спросил Савченко.

— Возможно. Если Гузенко не убийца, то кто же он? Пособник, который помог Николаеву инсценировать гибель в полынье?

Итак, следы этого Николаева-Грачева образовывали треугольник, вершинами которого были Гузенко, Елкин и Бубенцов. В этих точках можно было рассчитывать на встречу с ним. Елкин со счета снимается. Гузенко находится под наблюдением. Увенчались, наконец, успехом поиски Бубенцова. По паспортным данным, он обнаружен в Минске. Работает в адвокатуре. Поведение этого бывшего «помощника» Николаева странное. Стало известно, что Бубенцов неоднократно приезжал из Минска в Москву и на Главном почтамте получал письма до востребования от девушки Жанны, проживавшей в Лос-Анжелесе. Жанна дважды посещала СССР в качестве американской туристки. Первый раз — осенью прошлого года, а второй раз — совсем недавно и виделась с Бубенцовым.

Управление КГБ по Минской области сообщило, что Бубенцов неожиданно распродал все свои вещи, уволился с работы в юридической консультации и выехал в Одессу.

В письме своей тетке, отправленном в Днепропетровск, он с ней прощался навсегда.

Поспешность сборов, прощанье с теткой, распродажа вещей в Минске, уход с работы — все свидетельствовало о каком-то замысле Бубенцова.

Неотступно следуя за Бубенцовым, Савченко находится в поезде Москва — Одесса. Центр событий переместился в Одессу, и Андреев, наметив ряд оперативных мер, вылетал туда самолетом.

В один из кабинетов Одесского областного КГБ, где временно поместился Андреев, ввели задержанного. Он возмущенно говорил на ломаном русском языке:

— Я есть английский турист, — и достал из кармана паспорт, в котором значилось, что владельца его зовут Гарольдом Джексоном.

— Не волнуйтесь, — успокоил его Андреев. — Сейчас разберемся и все будет в порядке.

— «Либавия», — торопил задержанный, — уплывет.

— Ничего, — сказал Андреев, взглянув на часы. — Время еще есть. Успеем.

Он вызвал Савченко, отдав ему распоряжение. Вскоре Савченко вернулся в сопровождении переводчицы. Андреев, развернув документы туриста, приступил к допросу.

— Ваше имя, отчество и фамилия? — спросил он, приготовившись вести протокол.

Переводчица повторила вопрос Андреева по-английски. После паузы турист срывающимся неуверенным голосом произнес:

— Джексон, Гарольд Джексон. Ай маст гоу ту зе шиип, — проговорил он, указывая рукой в сторону порта.

— Понятно, — сказал Андреев, — только говорить нужно не шиип, а шип. Англичанин, а произношение... Корабль — шип, а шиип — баран по-английски. Так нас в школе учили, — Андреев положил на стол ручку и, иронически глядя на «туриста», сказал: — Может быть, вы назовете более точную фамилию, если я напомню вам, что вы находитесь в Комитете государственной безопасности, где всякое запирательство будет работать против вас.

Задержанный опустил голову и, немного подумав, сказал на чистом русском языке:

— Меня зовут Григорий Семенович Бубенцов. Я все расскажу вам сам.

— Я так и думал, учитывая вашу юридическую осведомленность, — сказал Андреев и приготовился слушать.

— Это все произошло из-за Жанны, — начал свой рассказ Бубенцов. — Мы познакомились летом прошлого года. Проездом через Минск она посетила меня с письмом от тети, проживающей в Лос-Анжелесе. Тогда же она передала мне небольшую посылку. Мы встречались еще несколько раз, и Жанна сказала, что я очень нравлюсь ей.

Как выяснилось впоследствии, ее отец содержит в Лос-Анжелесе адвокатскую контору и ему очень нужен специалист по советскому гражданскому праву. Жанна тоже понравилась мне, и вскоре мы объяснились. Уезжая, она заверила, что предпримет все возможное для того, чтобы мы оказались вместе — поженились. Остальное, видимо, вам известно, ибо иначе я не оказался бы здесь, — Бубенцов умолк.

— Значит, свое намерение нелегально выехать из СССР вы объясняете желанием вступить в брак с девушкой из Лос-Анжелеса? — спросил Андреев.

— У меня там еще тетка — сестра матери. Я хотел встретиться также с ней.

Савченко, не выдержав, сказал:

— У вас еще две тетки в СССР. Одна в Днепропетровске, другая в Каунасе!

— Но тетку, проживающую в Лос-Анжелесе, я не видел с детских лет. Больше у меня нет родных.

— Запутался в трех тетках, — сказал Савченко, явно не удовлетворенный пояснениями Бубенцова.

Андреев продолжал допрос.

— Каким образом документ на имя туриста Джексона оказался у вас?

— По договоренности с Жанной я зашел сегодня по указанному ею адресу к старику Мокасинову, здесь в Одессе, и взял у него документы на имя Джексона. С этими документами в соответствующей одежде, оставленной мне Жанной, я должен был после двадцати часов, когда к отплытию будут возвращаться туристы «Либавии», подняться на борт теплохода и запереться в каюте № 3 первого класса.

Друзья Жанны постучались бы ко мне, когда «Либавия» минует Босфор.

— Вы знали Мокасинова ранее? — спросил Андреев.

— Нет, — отвечал Бубенцов. — Жанна сказала, что я должен спросить его при встрече: «Поспели ли гранаты?». Так и было, Мокасинов указал мне на дверь комнаты, в которой на столе лежал конверт с документами. Я взял их и ушел. Больше мне ничего неизвестно.