Вручив ему конверт с чертежами, утирая платком слезу, Рыбаков сказал на прощанье:

— Сына побереги, Дмитрий Константинович. Стар я, не свидимся более, — и зашагал назад к дому. Он торопился позвонить дежурному и сообщить ему об изменившихся обстоятельствах встречи.

— Супостат, — сказал он в трубку. — Велел во Внуково ехать, а сам возле дома догнал. Пожалел, говорит, меня. Эк его упустили, — огорчался Рыбаков. — В Одессу лететь собрался, так вы его в самолете смотрите.

— Посмотрим, Артемий Максимович, посмотрим, — отвечал дежурный. — Никуда не денется.

Прошел страх, навеянный Грачевым, иссяк запал, и снова оказался Артемий Максимович в горестном одиночестве. «Справится ли Андреев? Не ускользнет ли Грачев? Что будет с Олегом, с сыном моим единственным?» — думал Рыбаков, опускаясь в изнеможении в кресло и закрывая от усталости глаза.

Итак, на след «хозяина» вышли. Теперь он никуда не денется. Старый Рыбаков забеспокоился, когда Грачев внезапно переменил место встречи. Петляет. Хитер. Но это ему не поможет. Ведь с тех пор как Артемий Максимович вышел из ворот Гознака, сотрудники комитета не спускали с него глаз. Наконец, они увидели того, кого искали столько времени. В переулке он внезапно остановил Рыбакова, взял у растерянного старика сетку. По повадке это вероятней всего и есть сам «хозяин». Решительный, деятельный, напористый. Отправился он совсем не в Одессу, как сказал Рыбакову, а в Батуми. И билет на самолет у него был припасен заранее. Впрочем, это теперь не имело значения.

Сейчас перед Андреевым стояла другая задача. Надо было срочно обезопасить Олега, находившегося под присмотром «соседа».

На короткое совещание собралась оперативная группа.

«Сосед», по-видимому, и есть тот сообщник «хозяина», который принимал участие в обыске у Мокасинова. Во всяком случае, словесный портрет милиционера, данный Мокасиновым, и внешность «соседа», описанная Рыбаковым-старшим, совпадают. Значит, «сосед» знает Мокасинова. Может быть, знает и то, что Мокасинов — хозяин явочной квартиры. Бубенцов, как известно, не уехал и вернул документы Мокасинову, но от самой идеи поездки не отказался. А что, если Мокасинов по поручению Андреева несколько раз пройдет мимо дачи, где находится Олег. «Сосед» непременно обратит на него внимание. Может быть, удивится, что Мокасинов узнал адрес. Но все же он будет вынужден отреагировать на появление Мокасинова. Что он может подумать? Скорей всего, что «хозяин» поручил Мокасинову передать какое-нибудь срочное распоряжение, касающееся Олега или, быть может, Бубенцова.

Расчет Андреева оказался верным. Логинов с тех пор, как уехал Грачев, неотлучно сидел в комнате, где спал Олег. Теплоход уходил к вечеру. Логинов даже был рад, что его подопечный продолжает спать. «Наверное, Грачев дал ему снотворное, — решил он. — Что ж, это к лучшему, после такой передряги парень мог и вовсе рехнуться. Даже самому Логинову стало как-то не по себе, когда он узнал о гибели Гали. Когда, по распоряжению Грачева, он предложил Гале путевку в дом отдыха под Одессой, то, конечно, совсем не предполагал, что все кончится так трагично. Да, он неудачник, пьяница, подонок. Из-за денег согласился когда-то выполнять некоторые распоряжения одного проходимца, который оказался сотрудником иностранной разведки. Помог ему выбраться за рубеж. Операция называлась «Племянник», а сам он играл роль дяди.

Тогда-то и появился в Советском Союзе вместо его «племянника» Николаев. Жестокий, беспощадный.

Все припомнилось Логинову так ясно, как будто было вчера.

...С катера, идущего вдоль батумского побережья, хорошо была видна узкая каменистая полоска берега. В это время на побережье всегда полно народу, и с раннего утра до самого вечера на берегу — загорелые тела, яркие купальные костюмы, тенты и зонтики. Все это, освещенное заходящим, но еще ослепительным южным солнцем, было похоже издали на пестрые пятна, по воле неведомого художника нанесенные на огромное полотно побережья. И даже море у берега тоже было пестро от людских тел, байдарок и лодок, сновавших взад и вперед. Лишь кое-где вздымались на гребнях волн шапочки отдельных смельчаков, заплывших далеко от берега. Да там, где кончался пляж и круто громоздились скалы, тоже было безлюдно. Особые любители солнца находили удовольствие в том, чтобы растянуться на раскаленных камнях далеко от воды. На одной из таких глыб виднелся широкий голубой зонт, какими обычно пользуются художники. Этот зонт, наверное, совсем не привлек бы внимания пассажиров катера, но некоторые помимо воли отметили, что зонт на вершине скалы то опадал, то снова распускался голубым цветком, словно кто-то нарочно раскрывал и складывал его. Нет, ничего подозрительного в поведении голубого зонта не было. Человек в белом костюме, наверное художник, сидел за своим мольбертом, а девочка лет десяти, видимо дочка его, баловалась, открывая и закрывая зонт.

С катера в бинокль был во всех подробностях виден заполненный курортниками берег, лодки, качающиеся на волнах, и большой белый пароход под турецким флагом, идущий по направлению к порту.

Это был «Цинтауэр», торговый корабль, уже не раз бывавший в Батумском порту. Свободные от вахты матросы толпились на палубе. В бинокль старшине были хорошо видны их улыбающиеся лица. Перевесившись за борт, матросы что-то кричали пассажирам маленького спортивного катера, и те в свою очередь дружески махали руками в ответ.

С борта парохода хорошо был виден берег пляжа, белый курортный город, встававший за линией железной дороги, и скалистый обрыв. Один из матросов, стоявший на палубе турецкого судна, так же, как, и старшина сторожевого катера, взял бинокль и тоже обратил внимание на голубой зонт. Только его нисколько не удивило странное поведение зонта. Наоборот, проследив за тем, как он складывается и раскрывается, он с удовлетворением подумал: «Значит, все в порядке. Хорошо, что они отказались от радиосигналов, которые легко могут быть перехвачены и сразу же насторожат местные органы охраны. Незачем посылать свою визитную карточку, если ты незваный гость». Матрос снова посмотрел в бинокль на художника в белом костюме, стараясь как можно лучше разглядеть его лицо. Окончательно раскрывшись, зонт застыл на скале голубой точкой. Теплоход, обойдя стороной пляжный берег, подходил к причалу порта.

Трое суток, которые требовались для разгрузки и погрузки новой партии товара, стоял «Цинтауэр» в порту. Работа шла непрерывно. И только на третьи сутки, когда в трюм был опущен последний тюк хлопка, команда получила отдых и разрешение сойти на берег. Одна за другой съехали на берег несколько групп моряков. Радуясь предстоящему отдыху и развлечениям, они торопились в город, чтобы побродить по улицам, купить в киоске Интуриста сувениры и подарки, посидеть в большом ресторане на приморском бульваре.

Не прошло и часа, как эта программа была выполнена. Во всяком случае, один из моряков вышел из закусочной в весьма приподнятом настроении... Коверкая русские слова, он напевал «Подмосковные вечера», добродушно улыбаясь прохожим. Постоял немного на крылечке, что-то крикнул лохматой собаке, в ожидании подачек сидевшей у дверей закусочной, а потом сошел со ступенек, но при этом, не свернул на улицу, а, по-видимому, заплутав немного, очутился на базаре среди прилавков, заваленных зеленью. Но это нисколько не обескуражило веселого моряка. Напротив, он, видимо, был доволен, что попал в это зеленое царство. Покачиваясь и все так же улыбаясь, он шел вдоль прилавков, разглядывая лежавший на них товар. Солнце поднялось довольно высоко. Курортники в это время обычно предпочитали сидеть у моря, поэтому покупателей было немного. И только торговцы, не успевшие распродать свой товар, скучали за прилавками. Появление веселого моряка не прошло незамеченным. А когда он, объясняясь наполовину на ломаном русском языке, наполовину знаками, непонятно зачем купил у чернобровой, застенчиво улыбавшейся девушки-колхозницы целый ворох петрушки, все окружающие смотрели на него с симпатией и веселым ожиданием.