— Значит, придется найти другие методы, только и всего. И пора вам, Шервуд, уже заняться вопросом подготовки Рыбакова к отправке в Советский Союз.

— Это не так просто. В Рыбакове, несмотря на его честолюбие и слабоволие, все же чувствуется какая-то сердцевина. И надо быть осторожным, чтобы не спугнуть его. Он все время старается дать мне понять, что решился на побег только ради науки, но ни в коем случае не является врагом своей страны.

— Вот и будьте осторожны. Но запомните раз и навсегда: тот, кто нам нужен, должен быть поставлен в такие условия, что по своей воле или вопреки ей обязан делать то, что требуется нам. Конечно же, Рыбаков ни в коем случае не должен знать истинной цели поездки. Надо придумать какой-нибудь предлог, который показался бы ему приемлемым и не вызвал бы у него никаких подозрений. Может быть, стоит принять во внимание как один из вариантов его любовь к этой женщине... как ее... Гале Громовой. Ищите женщину, как говорят французы, — улыбнулся Кларк.

— Я думал об этом, сэр. Но у меня есть сомнения. Эта женщина уже оказалась препятствием на пути Рыбакова к нам. Он должен был еще в середине круиза, в Париже, отстать от советских туристов, но заколебался и сбежал только в конце путешествия — в Стамбуле. Мы значительно позднее поняли, в чем дело, когда стали известны его отношения к Громовой. Боюсь, что его любовь окажется именно той силой, которая будет работать против нас и сведет на нет все то, над чем я трудился последние месяцы.

Кларк перестал улыбаться и строго сказал:

— Шервуд! Кажется, вы потеряли ко мне уважение. Может быть, вы считаете, что я уже не тот, кем был раньше. Ошибаетесь, Шервуд. Я все-таки Кларк! Все тот же Кларк! А это значит, что, даже если Рыбаков захотел бы вести двойную игру или остаться около Громовой — ему это не удастся. «Любовь! Сила! Препятствие!» С Громовой мы что-нибудь придумаем. А Рыбакова там встретит человек, которого мы перебросили во время операции «Дядя с племянником». Этот заставит его действовать должным образом. Как говорится, не сглазить бы, но он еще не знал провалов. Даже с того света возвращался. И вся любовь! — закончил Кларк по-русски. Он получил некогда образование в СССР и любил русские выражения.

В один из свободных от работы дней Ирэн пригласила Пьера Дугласа и Олега Рыбакова к себе домой, в свою маленькую уютную квартирку. Она уже раньше представила их друг другу — этих симпатичных молодых людей, общих по стремлениям и совершенно разных по характеру, внешности и темпераменту. Сдержанный, спокойный, темноволосый Олег и светлый, всегда улыбающийся, шутник, подвижной Пьер.

И оба такие умные! Такие важные, серьезные, когда говорят о своей химии. Она поняла, как им хочется поговорить друг с другом, и сегодня специально устроила эту встречу. Ей и самой было приятно побыть в домашней обстановке не одной, а с этими милыми парнями.

Пока они беседуют, она приготовит им вкусный обед, сварит кофе, угостит миндальным кремом своего приготовления. Пьер пошутил, сказав, что сегодня она будет их гарсоном. Конечно. Она с удовольствием будет сегодня их гарсоном. Сегодня не будет мерзкой публики. Не будет противного шампанского. Сегодня она по-настоящему отдохнет со своими друзьями, которые оба так хорошо, тепло к ней относятся. С ними она чувствует себя человеком. И немножко женщиной, которой нравится этот черноволосый русский.

Ирэн хозяйничала на кухне, а мужчины успели уже кое-что рассказать о себе друг другу, и Олег с большим интересом слушал Пьера, который, как оказалось, совсем еще недавно работал в одной из лабораторий Пентагона.

Олегу трудно было в этом разобраться. Все воспринималось им как при замедленной реакции. Лаборатория Пентагона — и кабаре. Ученый — и гарсон. Судьба, полная непонятных контрастов. Хотелось ясности:

— Почему вы оставили работу в области химии и стали гарсоном?

— А вы чем занимались на Родине? — вместо ответа спросил Пьер.

— Я захватил с собой вырезки из знакомого вам американского журнала. Вот моя статья. Она объяснит вам характер моей работы и почему я здесь. То есть мои перспективы. Мне очень интересно ваше мнение.

— Непонятно. Статья подписана каким-то Роджерсом, а вы говорите ваша.

— Да, это мой псевдоним. А дальше рецензии американских ученых.

Прочитав бегло статью, Пьер крикнул:

— Ирэн! Я что-то плохо соображаю. Дай нам что-нибудь промочить горло!

— Простите, Пьер, — сказал Олег, — мы отвлеклись. Вы не рассказали о себе.

— Я работал в одном химическом концерне. Речь идет о так называемых стимуляторах роста растений. К системам ядовитых смесей, созданных на основе ртути, серы, мышьяка и фосфора, я добавлял в качестве присадок вновь открытое мною вещество и добивался возможности повышать их токсичность. Это позволяет избавляться от вредителей и некоторых сорняков, которые губят посевы. Я предвидел, как в будущем можно будет еще больше повысить эффективность присадок, повысить урожайность.

Моими работами заинтересовался Пентагон. Компоновка ядов и различных веществ, воздействовавших на растения, стала меняться. От, разной их концентрации на испытательных полигонах гибли уже не только сорняки, но и посевы пшеницы, риса, хлопка, фруктовые деревья.

Изучалась возможность опрыскивания ими людей с воздуха и нанесения психической травмы для временного вывода из строя. Лаборатория называется «Сельскохозяйственные препараты».

— К сожалению, многие ученые сознательно служат военным целям, — прервал его Олег.

— Вы слышали что-либо о новых добытых химическим путем наркотических средствах? — спросил Пьер.

— Кое-что и очень туманно. У меня это не вызывало интереса.

— А я даже пробовал. Я многое пробовал. Всякие там гашиш, морфий, марихуана — детские забавы в сравнении с вновь открытыми. Все совершенствуется, и наркотики тоже. Лизнешь такое и видишь мир как бы в перевернутом состоянии. Вверх ногами. Порог твоей квартиры на потолке. Все это делается несоразмерным, и потому порог кажется огромным.

На автотрассе мчишься не вдоль, а поперек. И все машины стоят. Движется все, что на самом деле неподвижно. А краски? И краски другие. В общем, мир в другом цвете. Один раз попробовать интересно. Часто не рекомендуется. Не хватит сил оторваться, наступят необратимые явления. Безумие! Оно и некоторым ученым присуще.

— Но не все же безумцы или подлецы. Есть же честные, которые протестуют, борются. Наконец, уходят вместе со своими идеями?

— Вот вы и ответили на свой вопрос. Борьба — предназначение сильных. Она связана с риском получить удар запрещенным приемом. Портативное механическое соединение часов с взрывчаткой — и вас устраняют с пути. «Мерседес» летит в одну сторону, вы — в другую. Причем не в целом виде. За честность не платят. Честные не ездят на «мерседесах». Им приходится бегать с подносом.

Но вернемся к вашим делам. Меня кое-что заинтересовало. Я не хочу вас огорчать, но, как мне показалось, ваша статья не содержит каких-либо сенсаций. В области затронутых вами вопросов Штаты давно уже впереди Советского Союза.

— Простите, Пьер, ваше утверждение находится в противоречии с хвалебными рецензиями о моей статье.

— Вот именно это меня и заинтересовало. Я не могу убежденно сказать сейчас. Это не совсем моя сфера. Нужно время, чтоб разобраться. Но все же мне кажется, что рецензии явно преувеличивают значение вашей работы.

— Ну это уж совсем непонятно. Зачем американским ученым преувеличивать значение моих работ, если они неперспективны? Наоборот, они охотнее выскажутся критически. Тем более что в этом случае им даже не было известно, что Роджерс — советский автор.

— Я хотел бы тоже понять, кому и зачем это нужно. Следствий без причин ведь не бывает. Выпейте рюмочку. Решения трудных задач приходят не сразу. Давайте послушаем музыку. Ирэн! Обед будет тоже с коньяком?

Через несколько дней Пьер подошел к Олегу, когда тот сидел на своем постоянном месте за столиком.