Элспет побелела, как мел.

— Да, — хрипло сказала она. — А ты знаешь, почему мы обеспечены?

— Осторожно! — воскликнул Алан.

Несмотря на всеобщее веселье, он знал, что сейчас произойдет, знала это и Кетрин. Они оба подошли к Элспет, но она не обратила на них ни малейшего внимания.

— Я не хочу, чтобы на моей совести лежала ложь. Известно вам, почему мы теперь обеспечены?

Она повернулась к Свану и, в первый раз за вечер обращаясь прямо к нему, спокойно сказала:

— Потому что Энгус Кемпбелл ради этого покончил с собой! — Вслед за этим Элспет выложила всю историю.

— Право же, очень любопытно, мадам, — отозвался Сван, уже выпивший свое виски и как раз протягивающий стакан за следующей порцией. Внимание Элспет ему явно польстило. — Значит, вы уже на меня не сердитесь?

Элспет удивленно посмотрела на него.

— С чего мне на вас сердиться? Что за напасть! Вы что, не слышали мой рассказ?

— Ну конечно, слышал, — ответил Сван, пытаясь успокоить ее. — И разумеется, я понимаю, что всё это очень вас расстроило, но…

— Вы мне не верите?

Сван, откинув голову, засмеялся.

— Я не хотел бы спорить с вами, но если вы спросите у полиции или у доктора Фелла, или у любого из нас, то поймете, что кто-то подшутил над вами либо вы сами ввели себя в заблуждение. Неужели никто не сообщил вам, что Алек Форбс покончил самоубийством, оставив письмо, в котором признается, что убил мистера Кемпбелла?

У Элспет перехватило дыхание. Она повернулась и посмотрела на Колина.

— Это правда, Элспет, — подтвердил он. — Ты не знала? Где же ты была весь день?

Элспет тяжело подошла к креслу и села. Из-под маски, которую она все эти дни носила, выглянуло что-то человеческое.

— Вы меня не обманываете? — спросила она с тревогой. — Поклянитесь всеми святыми!

Потом она начала смеяться, медленно раскачиваясь в кресле-качалке, ее лицо порозовело и засияло. Она зашептала молитву. Энгус умер не в смертном грехе самоубийства. Он не попадет в ад — и Элспет раскачивалась и смеялась от счастья.

— Ты знаешь, — сказал Колин, сияя, — ни я, ни Фелл не верили ни на одну минуту в самоубийство, но всё же лучше, что всё разрешилось так просто. Мне и в голову не приходило, что ты можешь ничего еще не знать, а то я из кровати вылез бы, чтобы рассказать тебе. А теперь будь другом. Я знаю, что официально у нас еще траур, но, учитывая обстоятельства, может быть, ты принесешь мне волынку?

Элспет молча встала и вышла из комнаты.

— Клянусь Юпитером! — изумился Колин. — Она пошла за волынкой!.. Что с тобой, Кетти?

Кетрин смотрела на дверь странно блестящими глазами. Она прикусила губу и перевела взгляд на Алана.

— Не знаю, — ответила она, — я так счастлива. — Она вновь посмотрела на Алана. — Чувствую себя так странно, всё так перепуталось!

— Стиль у тебя ужасный, — сказал Алан, — но чувства твои понять можно. Элспет сейчас верит в это, и надо поддержать ее веру. Тем более, разумеется, что все правда.

— Конечно, — поспешно согласилась Кетрин. — Дядя Колин, вы мне окажете любезность?

— Всё, что угодно, дорогая!

Кетрин протянула ему стакан.

— Можно мне чуточку чистого виски?

— Вот это молодец, Кетти! — вскричал Колин. — Пожалуйста… Хватит?

— Еще немножко, пожалуйста.

— Еще немножко?

— Да.

— Просто чудо, — пробормотал Сван, у которого первый ошеломляющий эффект «Рока Кемпбеллов» уже прошел, и теперь он только заговорил быстрее обычного и был весь как будто наэлектризован, — вы, профессора, отлично понимаете друг друга. Может, споем что-нибудь?

Колин схватил свое ружье и начал размахивать им, словно дирижируя оркестром. От его баса задрожали окна.

Любил я девицу-краса-авицу…

Сван кашлянул, нашел нужный тон и, осторожно помахивая стаканом, включился в пение:

Невинную, как ли-и-лии цвето-о-ок!

«Всё идет как нельзя лучше, — думал Алан, — а завтра будь что будет». Радостное чувство любви к Кетрин сливалось с ощущением подъема от выпитого. Он улыбнулся Кетрин, Кетрин улыбнулась ему в ответ, и они запели:

Со сла-адким го-олосом…

У Алана был сильный баритон, а у Кетрин красивое сопрано. Комната наполнилась звуками квартета. Тете Элспет, вошедшей в комнату с большой волынкой, могло показаться, что вернулись старые добрые дни.

— Ай-я-яй! — сказала она с укоризной. — Ай-я-яй!

Алан Кемпбелл просыпался с трудом. Казалось, откуда-то из поднебесья его душа вселялась в грешное тело. Внезапно ему стало казаться, что он просматривает семейный альбом, где осталось одно лицо, — лицо, которое он где-то видел, и совсем недавно.

Алан проснулся. С трудом открыв глаза, он почувствовал, что опять хватил лишнего.

Откинувшись на подушку, он стал рассматривать щели в потолке. В комнате ярко светило солнце. Голова раскалывалась от боли, в горле пересохло, но все же, как ни странно, чувствовал он себя отнюдь не так плохо, как в первый раз. Неужели он начал привыкать к чертову пойлу? Неужели действие этого коварного яда, если верить листовкам общества трезвости, становится день ото дня все незаметнее? Он попытался что-нибудь вспомнить, но в памяти всплывали какие-то туманные картины, завывания волынки, Элспет, с довольным видом раскачивающаяся в кресле. На душе у Алана было спокойно, ничего страшного, он, вроде, не натворил.

В комнату вошла Кетрин. В отличие от Алана она выглядела виноватой и встревоженной. На ее подносе стояли две чашки черного кофе. Она поставила его на ночной столик и взглянула на Алана.

— Сегодня ты должен был бы принести мне кофе, — сказала Кетрин и кашлянула. — Но я знала, что в таком состоянии ты будешь спать до полудня. Ты, конечно, ничего не помнишь о вчерашнем?

Алан попытался присесть, чтобы немного унять боль в голове.

— Ну, не очень. Э-э… я не был?..

— Нет, не был. Алан Кемпбелл, такого великолепного существа, как ты, еще земля не видала. Ты сидел, излучая довольство и, разумеется, извергая потоки слов. Я приготовилась уже к наихудшему, когда ты заговорил о Теннисоне, но когда потом начал декламировать, поглаживая при этом мою руку… это уж было слишком!

Алан отвернулся и взял кофе.

— Не представлял, что я так хорошо знаю Теннисона.

— А ты и не знаешь. Просто, когда ты не мог вспомнить, то говорил «тамтара-рампам, тамтара-пам» и продолжал дальше.

— Не беда. Но в общем-то все в порядке?

Кетрин опустила уже поднесенную было к губам чашку.

— Все в порядке? — повторила она, широко раскрыв глаза. — Это при том, что несчастный Сван сейчас, может быть, в больнице?

Боль тупо запульсировала в голове.

— Неужели?..

— Нет, не ты. Дядя Колин.

— Господи, он опять накинулся на Свана? Они же стали лучшими друзьями! Что произошло?

— Все шло нормально, пока Колин не осушил пятнадцатый стаканчик «Рока», а Сван, который, пользуясь его выражением, был «под мухой», не вытащил статью, написанную им накануне. Он на всякий случай принес газету с собой.

— Ну и что?

— Версия Свана звучала примерно так. Ты помнишь, конечно, спор за столом в гостиной? Так вот, в газете написано: «Доктор Колин Кемпбелл, глубоко религиозный человек, положил руку на Библию и поклялся, что не ступит ногой в церковь до тех пор, пока родовое привидение будет блуждать среди унылых стен Шайра». Секунд десять Колин глядел на него, а потом показал на дверь и сказал: «Вон!». Сван не понимал в чем дело, пока Колин, весь красный, не крикнул: «Вон из этого дома, и чтобы ноги вашей здесь больше не было!». Колин схватил свое ружье и…

— Неужели?

— Тогда еще нет. Но когда Сван выбежал, Колин попросил: «Выключи свет и сними маскировку. Я хочу стрельнуть из окна, когда он выйдет на дорогу». Ты же знаешь, его кровать стоит у самого окна.

— Ты хочешь сказать, что, когда Сван направился в Инверари, Колин выстрелил ему в зад?

— Нет, — ответила Кетрин, — не Колин. Я.