Доктор Фелл осторожно положил сумку на диван.

— Для всего этого, разумеется, следовало снять маскировку, но поставить ее на место было уже невозможно. Кроме того, необходимо было забрать с собой удочку. Ручка и катушка не могли пройти сквозь сетку, а если бросить в комнату только остальные части, первый же увидевший их догадается, в чем дело. Затем Чепмен уехал, но тот же патрульный заметил, как он садился в машину, и узнал его.

У Чепмена вырвалось сдавленное восклицание.

— На обратном пути он разобрал удочку и разбросал ее части по кустам вдоль дороги. Я даже не смел надеяться найти их, но по просьбе полиции отряд местной обороны прочесал местность.

Доктор Фелл взглянул на Чепмена.

— На частях удочки есть отпечатки ваших пальцев. Когда ночью я навестил вас в гостинице, мне удалось получить их на пачке сигарет, и теперь я точно знаю, кто был человек, покинувший дом Форбса в то самое время, когда произошло убийство. Вы понимаете, что вас ждет, друг мой? Виселица.

Уолтер Чепмен все еще стоял, продолжая возиться с галстуком. На лице его было выражение мальчишки, пойманного, когда он лакомился вареньем в чулане. Руки его невольно коснулись горла, губы дрожали, по лицу катился пот.

— Это блеф, — нерешительно сказал он, кашлянув. — В том, что вы говорите, нет ни слова правды.

— Вы знаете, что это не блеф. Готов признать, что преступление достойно сына самого талантливого члена семьи. Если бы Энгус и Колин умерли и все удалось свалить на Форбса, вы могли бы сейчас спокойно вернуться в Порт Элизабет. Ваш отец тяжело болен и недолго наслаждался бы полученными по наследству тысячами. Потом они перешли бы к вам и все, что требовалось — это не появляться в Англии или Шотландии. Только сейчас надо позабыть обо всем этом, мой мальчик. Неужели вы еще на что-то надеетесь?

Уолтер Чепмен закрыл лицо руками.

— Я не хотел ничего плохого, — пролепетал он. — Господи, я не хотел ничего плохого! — Он умолк. — Неужели вы выдадите меня полиции?..

— Нет, — спокойно сказал Фелл. — Нет, если вы подпишете документ, который я сейчас продиктую.

Чепмен опустил руки и с надеждой посмотрел на Фелла. Вмешался Алистер Данкен.

— Что это значит, сэр? — спросил он резко.

— Это значит, — ответил Фелл, — что мы дадим Элспет дожить оставшиеся ей годы и умереть в счастливой уверенности, что душа Энгуса не горит в адском огне. Это значит, что мы обеспечим Элспет и Колина до конца их дней, как того хотел Энгус. Вот и все.

— Вы перепишете это, — спросил Фелл, вытаскивая из кармана листок бумаги, — или продиктовать? Вы должны признать, что с заранее обдуманным намерением убили Энгуса Кемпбелла…

— Что?

— Совершили попытку убить Колина Кемпбелла и убили Алека Форбса. Вместе с собранными мною уликами этого будет достаточно, чтобы страховые компании выплатили деньги. Я знаю, что вы не убивали Энгуса! И все же вы напишете, что убили его. Даже если бы и хотел, я не могу скрыть ваше преступление, но это не входит в мои намерения. Могу сделать вот что: в течение сорока восьми часов я не передам эти сведения полиции — вполне достаточно, чтобы вы могли скрыться. В нормальных условиях для выезда из страны нужно разрешение, но мы недалеко от Клайда, и наверняка найдется услужливый капитан, готовый за соответствующую мзду взять на борт лишнего пассажира. В наше беспокойное время за границей разыскивать вас не станут, можете быть уверены. Если вы согласны, я готов предоставить вам лазейку, если отказываетесь, через полчаса все улики будут в руках полиции. Каков будет ответ?

Чепмен молча смотрел на Фелла, на его лице смешались страх, растерянность и недоверие.

— Не верю вам! — выкрикнул он. — Откуда я знаю, что вы не отдадите мое признание полиции сразу же?

— Если бы мы сделали такую глупость, вы могли бы рассказать правду о смерти Энгуса и разрушить этим весь наш план. Колин и Элспет лишились бы денег, а Элспет узнала, что сделал ее любимый Энгус.

Чепмен вновь схватился за свой галстук. Фелл вытащил из кармана большие золотые часы и посмотрел на них.

— Подобный поступок является совершенно незаконным, — дрожащим голосом попытался возразить Алистер Данкен, — и нечестным!

— Вы все равно не решитесь отпустить меня! — воскликнул Чепмен. — Хотите обмануть! Вы же сами становитесь соучастником преступления!

— Не думаю, — вежливо ответил Фелл. — Если вы спросите мистера, он разъяснит вам, что в шотландском праве нет понятия соучастия в преступлении после его совершения.

Данкен открыл было рот, но ничего не сказал.

— Будьте спокойны, — продолжал Фелл, — я хорошо продумал все подробности. Только мы, присутствующие в этой комнате, знаем всю правду, и я предлагаю сохранить ее навсегда в тайне. Вы согласны?

— Я согласна! — воскликнула Кетрин.

— Я тоже, — сказал Алан.

Данкен стоял посреди комнаты, отчаянно жестикулируя. Его лицо выражало мучительное страдание.

— Прошу вас, сэр, — хрипло произнес он, — прошу вас, пока еще не слишком поздно, оставьте это, подумайте еще раз, что вы предлагаете! Ведь это, это… переходит все границы! Согласиться с этим мне, честному адвокату… как я вообще мог выслушать подобное предложение?!

Доктор Фелл был невозмутим.

— Надеюсь, что могли, — спокойно ответил он, — и уверен, что вы, мистер Данкен, до сих пор поддерживавший и самоотверженно помогавший нам, не обманете моих ожиданий. Неужели, сэр, вас, шотландца, надо убеждать вести себя здраво? Англичанин должен учить вас практичности?

Данкен застонал.

— Насколько я понял, — сказал Фелл, — вы присоединяетесь к моему предложению. Теперь вопрос жизни и смерти находится исключительно в руках мистера Уолта Чепмена Кемпбелла. Я не буду долго уговаривать вас, сэр! Каков ваш ответ? Признаете оба убийства и выйдете сухим из воды или будете отрицать и пойдете на виселицу за одно?

Чепмен на секунду закрыл глаза. Затем, оглядев комнату так, будто видел ее впервые, посмотрел в окно на блестящую гладь озера, бросил последний взгляд на ускользнувший из его рук дом и сказал: — Признаю.

Поезд из Глазго прибыл на Юстонский вокзал с опозданием всего в четверть часа. В золотистых лучах утреннего солнца даже закопченные здания станции выглядели веселее.

Поезд, пыхтя паром, остановился. Захлопали двери. Носильщик, просунув голову в одно из купе первого класса, с некоторым разочарованием увидел там двух очень чопорных, самоуверенных (наверно еще и скупых на чаевые) людей: молодую женщину в солидных очках, со строго сжатыми губами и профессорского вида мужчину с еще более надменным лицом.

— Носильщика, мадам? Носильщика, сэр?

Женщина холодно посмотрела на него.

— Пожалуйста, — произнесла она и невозмутимо продолжала: — Полагаю, и вам, доктор Кемпбелл, ясно, что граф Денби в своем меморандуме, предназначенном для французского правительства и завизированном самим королем, написавшим на нем «Одобряю. С. R», никак не мог пользоваться подобного рода патриотическими доводами, на которые вы намекаете в своей достойной сожаления трактовке.

— Это ваше ружье, мадам? Или господина?

Профессорского вида мужчина рассеянно посмотрел на носильщика.

— Э-э-э… да, — сказал он. — Прячем улики от властей.

— Простите, сэр?

Но мужчина уже не обращал на него внимания.

— Если вы вспомните, дорогая, речь, которую Денби в декабре 1689-го года произнес в палате общин, то, полагаю, разумные предположения, заключенные в ней, развеют туман предрассудков, которым вы, кажется, окутаны. Например…

Нагрузившийся чемоданами носильщик уныло плелся за ними по перрону. Floreat sciential[5] Колесо фортуны повернулось вновь.