Март. Ветер. Я совсем продрог. Река, замерзшая, прямая, Течет притоки принимая Под снегом спрятанных дорог. Река жива и без воды: Ее волнуют, морщат, зыбят Припорошенные следы, Лыжни, а с неба сыплет, сыплет… Мир черно-белый, смазан, смутен, Мир снегопадом испещрен, Мир, словно фильм, который крутят С доисторических времен… …И каким себя умным-разумным ни числи, Как досаду сомнений в себе ни глуши, Все равно есть на свете и чувства, и мысли, На которые просто не хватит души. Может, гены не те? И среда подкачала? Не дано! И тебя ничего не спасет: С рук талант не купить. Не начать жизнь сначала. Не достичь ослепительных этих высот! Что ж, смирись и живи. Есть иные заботы, Приносящие радость, достаток и честь… Но, копаясь в земле, не забудь про высоты — Те, что не для тебя, ну а все-таки есть! Дождливый ветер просквозил до дрожи. Автобус опоздал на целый час. Чем дальше в жизнь — тем становлюсь похожей На вас, мои попутчики, на вас! А был когда-то простодушным богом, Предполагал весь мир перевернуть! Нуждался в малом, рассуждал о многом… Все так, должно быть, начинают путь. Чем дальше в жизнь, тем все трудней на деле По-божьи жить и думать о святом: Сначала понял, что небеспределен, Что невсесилен — выяснил потом. И так живу, от глупостей опомнясь. Попутчиками сдавленный с боков… Как втиснулись в окраинный автобус Полсотни неудавшихся богов?! Хочу, чтобы путь мой был долог, Но каждому — время свое. Ах, мой дорогой кардиолог, Послушайте сердце мое! Хоть мне далеко до больницы И с виду я не инвалид, Но сердце болит и томится, Томится оно и болит! – Дышите. Оденьтесь. Картина Болезни понятна: скорей Всего, у вас — тахикардия… – По-нашему, значит, хорей! — Что ж, с веком больным, суматошным Ты, сердце, пребудешь в ладах, Коль бьешься размером двусложным С ударом на первых слогах! Все время спешащий, беседующий сам с собою, С тоскою смотрящий хорошеньким девушкам вслед, Зашоренный службой, стреноженный милой семьею — Таков рядовой современный советский поэт. Нет! Он, как и был, выразитель, певец и так дале… В нем Дантов огонь подугас, но еще не зачах: Он ищет любовь в заурядном семейном скандале, Он душу народа исследует в очередях. Он пишет о БАМе, о храме, о старенькой маме, Про трубопрокатный и трепетный девичий стан, Он может всплакнуть над березкою, ставшей дровами. Воспеть лесорубов, перевыполняющих план. Он пишет в автобусе, в поезде и в самолете, Использует также троллейбус, метро и трамвай, Поэтому эпоса вы у него не найдете: Сложил три куплета — и хватит, приехал, вставай! Вот так он живет и прижизненной славы не просит, Но верит, конечно: в один из ближайших веков Прикрепят, быть может, в автобусе сто сорок восемь Табличку: ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ ПОЭТ ПОЛЯКОВ Из книги «Личный опыт» (1987) Я, наверное, в чем-то, как в юные годы, беспечен. И пока еще, к счастью, тяжелых не ведал потерь, Но совсем незаметно я стал понимать, что не вечен. И скажу даже больше: я в этом уверен теперь! Присмотритесь: все меньше на солнечных улицах в мае Ветеранов войны… Поглядите: от года тесней Городские кладбища… Я это теперь понимаю Не умом изощренным, но грешною плотью своей. В глупой юности веришь, что высшею метой отмечен: Философствуешь, плачешь, надеешься… Ну а сейчас Я спокоен и тверд. Потому что, как все мы, не вечен… Понимаете, люди, как общего много у нас! |
