Золоченые буквы читаю: «В этом доме работал и жил…» Здесь он лучшие строчки сложил, Те, которые я почитаю, Те, которые чувствую кожей, И хожу ведь сюда оттого. Вот и мраморный профиль его. Знатоки говорят: непохожий. Ну и пусть! Я бы зря не корил Эти мемориальные доски — Ведь вон там, у дворовой березки, Он стоял, папиросу курил… Я лбом к стеклу прижимаюсь: темно в заоконном мире. На милую Маросейку ночь опустилась опять. Уже тишина поселилась в большой коммунальной квартире, Все реже шаги в коридоре — и нужно поэтому спать. И бабушка стелет постель мне, шепча непонятно и мудро: – Вот жизнь-то, прошла-пробежала, как день, пролетела, кажись… Что значит «прошла»? – удивляюсь, ведь завтра опять будет утро. Что значит – «как день, пролетела»? Ведь это же целая жизнь! …А в детстве неминуемая порка Казалась мне страшней небытия! Как больно ощущать! Как помнить горько! — Что я бессилен за пределом «я»! Мой детский ум упорно с этим спорил. Воздушный замок рос и шел на слом… Я повзрослел, когда однажды понял, Что не всесилен и в себе самом… Седой учитель держит речь И плачет поневоле — Традиционный вечер встреч Сегодня в нашей школе. Я тихо выйду в коридор — Тоска по переменам Во мне осталась до сих пор, А руки пахнут мелом. И в сердце радостная дрожь Начальных дней наследство, Как будто не во тьму идешь, А в детство… Я подчинюсь потребности невнятной. Я отмахнусь от бесконечных дел, И я припомню, за какою партой Кто из моих товарищей сидел. Всех рассажу и шумом класс наполню… Но память вдруг споткнется на бегу: Я места своего никак не вспомню, Найти свою же парту не могу… Молоденький учитель, Я у доски страдал, А ученик-мучитель Вопросы задавал. Откинет крышку парты, Наставит гневный взгляд: – А вот Некрасов в карты Горазд был, говорят? Добро и разум сеял, А сам! Да как он мог? А что Сергей Есенин, А Александр Блок Творили в жизни личной!! Скажите – почему? …Я непедагогично Молчал в ответ ему. Не знал я, как об этом Сказать ученикам. Нет! Нелегко поэтам Жить по своим стихам. Я был инструктором райкома, Райкома ВЛКСМ. Я был в райкоме словно дома, Знал всех и был известен всем. Снимая трубку телефона, Я мог решить любой вопрос: Достать молочные бидоны И провести спортивный кросс. О, как я убеждал умело, Старался заглянуть в нутро. Когда ж не выгорало дело, Грозился вызвать на бюро! К полночи доплетясь до дома, Снопом валился на диван, Как будто я построил домну Или собрал подъемный кран. Оговорюсь на всякий случай: Я знал проколы и успех. Да, я инструктор был не лучший, А все же был не хуже всех! Как говорится, по другому Теперь я ведомству служу, Но в переулок тот, к райкому, С хорошей грустью захожу. Здесь все в дыму табачном тонет, Как прежде, срочных дел – гора. И, словно взмыленные кони, Проносятся инструктора. Мальчишечка звонкоголосый Кричит, настойчив и ретив: – Вы не решаете вопросы! А для чего тогда актив?.. И, трубку положив сердито, Он, хмурясь, остужает пыл. Еще все это не забыто: И я таким недавно был! Предполагал успеть повсюду, А в голосе звенела сталь, Но я таким уже не буду – Смешным, напористым… А жаль. Природа стирает людские следы, Как будто прорехи латает: Пустеют деревни — дичают сады, Колодцы травой зарастают. И, словно обиду на мир затая, Меж тучами прячется солнце… А может быть, жизнь, до кровинки твоя, Не только тобою живется? В лесу заплутаешь, присядешь на пень И, слушая шорохи, звоны, Почувствуешь: ты – лишь узорная тень Лучами пронизанной кроны… |
