Ведущая даст ему слово, Он встанет, посмотрит на зал, Немного помнется и снова Расскажет, как белых рубал, Как мог он с единого маха Врага развалить до седла. В душе его не было страха — В руке его сила была! Расскажет: был план генеральский С рабочих спустить восемь шкур, Но Блюхер из Верхнеуральска Увел их в советский Кунгур… Все было: потери, утраты — Народ о них песни сложил… Но дед не расскажет про брата, А Дмитрий у белых служил. Вот как их судьба разделила И вдруг под Уфою свела… И смог он — была еще сила! — Врага развалить до седла… Часовня на окраине села… Никак не может позабыть о старом: Когда вершились новые дела, Ее с размаху сделали амбаром. Она перетерпела этот срам, Его сквозняк повыдул понемногу. Который год часовня ищет Бога, Привычного к дощатым закромам… Теплолюбивые растенья, Привыкшие к погожим дням, — Малейшее сгущенье тени Мерещится бедою нам, А были пращуры покрепче! Найдешь по кольцам годовым, Когда слова гортанной речи Гнал над полями горький дым. А ведь еще страшнее было, Когда, размашисто-легка, Под корень пращуров рубила Самодержавная рука! Кровь и страдания без меры, Ложь и безверие в груди — Такие селекционеры, Что заступи и отведи! Монолог расстрелянного за невыполнение приказа Я был расстрелян в сорок первом. «Невыполнение приказа В смертельный для Отчизны час». Ударил залп. Я умер сразу, Но был неправильным приказ! И тот комбат, его отдавший, В штрафбате воевал потом, Но выжил, вытерпел и даже Еще командовал полком. Тут справедливости не требуй: Война не время рассуждать. Не выполнить приказ нелепый Страшнее, чем его отдать. …Но стоя у стены сарая, Куда карать нас привели, Я крепко знал, что умираю, Как честный сын своей земли… По телевизору война. Какой-то фильм, почти что новый. Рассвет. Безмолвие. Весна. Но дрогнул ствол многодюймовый, И фронт ожил, и враг попер, Обрушилась артподготовка… Но узнаваемый актер Уже приподнялся неловко. Вот он, бесстрашием гоним, Взлетел на бруствер — и по знаку Массовка двинулась за ним В несокрушимую атаку! И вдруг, разрывом опален, Споткнулся и упал в сторонку… Но однорукий почтальон Надежно спрятал похоронку… И он воскрес! Сквозь забытье, Сквозь кровь на той траве весенней Усталые глаза ее Показывали путь к спасенью. Потом — завшивленный барак И шепот о побеге скором — Недолго поглумился враг Над узнаваемым актером! Вот общий план: дорога, даль… Обратный путь, какой он длинный! Луч солнца высветил медаль, Медаль «За взятие Берлина»… А мой сосед вздохнул опять: – Ведь это ж надо так завраться! А впрочем… Правду рассказать — Недолго сердцу разорваться… Читаю и опять кусаю губы: Виновники немыслимой беды — Подонки, изуверы, душегубы Опять сухими вышли из воды. А говорили: им теперь не скрыться, Кого они на помощь ни зови, Скоты, клятвопреступники, убийцы Опять живыми вышли из крови. Теперь им что? Теперь хоть небо рухни. Они уже в другом конце земли. У них – кабак национальной кухни Той нации, что чуть не извели. А мы кричим «К ответу!», полагая, Что время все расставит на места… Нет, справедливость тут нужная другая, Которая жестока и проста. Чудесный день! Осенний резкий свет Слепит глаза и золотом, и синью. Куплю газету, пачку сигарет, Присяду, закурю… Кроссворда нет — Есть про «радиоактивную пустыню, Которой станем, если…». И от слов, Почти привычных обезуметь можно, Так человек, считая, что здоров, Прислушался к обмолвкам докторов И осознал, что болен безнадежно! |
