– Стреляться! Стреляться! – крикнул Кюхля. Пушкин усмехнулся и тряхнул головой… Ю. Тынянов «Кюхля» Да что вы, в самом деле, братцы? За несколько язвящих строк С товарищем своим стреляться, Собрату целиться в висок! Да разве можно двум поэтам — Избранникам российских муз Вверять коварным пистолетам Ребячью ссору, блажь, конфуз. Клокочет Пушкин, но понятно, Что не поднимется рука: – Извольте, ежли вам приятно! И бах – заряд под облака. А Кюхельбеккер, тот в запале, Насмешкой дружеской взбешен, Он мимо выстрелил едва ли. Случайно промахнулся он. Потом до смертного порога, Казня себя за тот картель, Благодарить он будет бога, Что пуля не попала в цель. И будет видеть пред собою, Что мог принесть тот глупый миг: Окровавленной головою К сырой земле Сверчок приник. Читатель, ты представь попробуй, Что гения во цвете лет Сразил свинцом не меднолобый Кавалергард, а друг-поэт! Ну, нет, немыслимо такое! Превозмогая злой угар, Сама поэзия рукою Железной отвела удар… – Вот на этой походной кровати Под шинелькой солдатскою, встарь, От монарших и прочих занятий Утомясь, почивал государь. Император считал: на порфире Не бывает от крови следа. Принцип: кто не со мной — тот в Сибири, Средь законов был главным тогда! Впрочем, царь не бежал наслаждений — Был он первый в стране сердцеед, Ведь от царственного вожделенья Польза есть, а спасения нет! Умер деспот. Сменилась эпоха. Но у нас до сих пор говорят: – Да, конечно, при нем жили плохо! – Был тираном. Но спал, как солдат! В глубине переулка Особняк из старинных. Здесь музей листопадов — Только листья в витринах. А на каждой витрине Обозначена дата: Мол, такие-то листья, Облетели тогда-то. Эти желты, те черны (Их палило пожаром). И свои листопады Ищут люди по залам, А найдут – замирают, Как-то сразу грустнея… Хорошо, что покуда Нет такого музея! Как хороши: пылающий восход Над бархатистой дальней синей кромкой, Туманный аромат рассветных вод. И птичий гомон, безмятежно громкий! Идешь сквозь поле незаметной тропкой И словно ощущаешь: рожь растет! Как хороша, возлюбленная, ты, В прозрачной темноте смеясь глазами… Мне кажется, что чувство красоты Мы принесли, того, быть может, сами Не замечая, из-за той черты, Где были рожью, влагой, небесами… Наташа, погляди на вспышки звездные, Затеявшие на небе возню! Вселенная! Порядки там серьезные, Но я тебе сейчас их объясню. Вселенная. Наука разделяется, Когда берется толковать о ней: Сжимается? А может, разбегается? Пульсирует, как сердце… Так верней! Но если это сердце, то, конечно же, По временам обязано оно Тревожно биться и томиться нежностью, А это значит — сердце влюблено! В кого? В другое сердце, но нездешнее, Чужое, недоступное еще… Но то, другое, может биться сдержанно? А я уверен: бьется горячо! Все это может лишь одним закончиться, Нельзя же вечность колотиться врозь, Сердцам влюбленным встретиться захочется, Хотя бы мирозданье взорвалось! Они, теряя звезды, на свидание Помчатся… Их – поди – останови!.. – Ну хватит, дорогой, о мироздании, Пожалуйста, немного о любви… От бессонницы есть спасенье… Под багрово-желтым дождем По гремучей траве осенней Мы, как прежде, с тобой идем. Под ногами – пинцеты хвои. И багровый лист в небесах. Мы почти заплутали с тобою В непроглядных этих лесах, Но потом отыскали проселок. Он был палой листвой занесен И терялся меж синих елок, Душных, словно полдневный сон… Но опять на краю сновиденья Пробегает печаль по лицу. Значит, нас разлучило уменье Ориентироваться в лесу… |
