Холодный сумрак у истоков лета. И ветер от усердия осип. Скрипучий лес. Мне кажется, планета Скрипит, вертясь вокруг своей оси. У горизонта будто бы светает… А может, небосводу ночь мала. Ужели звезды кто-нибудь считает? Все небо, словно крошево стекла. Стараюсь думать о тебе, о счастье… Но все выходит как-то о тепле. Холодный ветер мысли рвет на части И клочья злобно гонит по земле. Как будто на меня погода взъелась! Пытаюсь тщетно к ветру стать спиной. – Стой! Кто идет? — Нет, показалось… Зрелость Приходит не замеченная мной. Близких залпов доносятся гулы. Незнакомо строчит пулемет. Рядом бой! Но развод караула В гарнизоне спокойно идет. Я вернусь в «караулку», ладони Подержу над огнем и засну. …Очень любят у нас в гарнизоне Кинофильмы крутить про войну! С армейским другом, пиво попивая, Сидеть и разговаривать о том, Что караулы, почта полевая, Ученья, – все осталось за бортом. Теперь в любую пору и погоду В труде – отчасти, полностью – в гульбе Подчинены с тобой мы не комвозводу, Придирчивому, а самим себе! Конечно, мы, товарищ, не бесхозны. На подчиненье выстроен весь мир, Но ведь начальник, даже самый грозный, Он все-таки еще не командир! И если наш покой пребудет прочен, И если не пойдет разрядка вспять, Нас по тревоге не поднимут ночью, Чтобы под полной выкладкой гонять. Но, помня все солдатские невзгоды, Грущу я не о грохоте сапог… А вот бы на «гражданку» мне комвзвода — Я всюду бы успел, я все бы смог! Я вспоминаю строевые песни: Ты можешь быть усталый и больной, Но если приказали, то хоть тресни, Скрипи зубами, но шагай и пой О том, что ты всегда стоишь на страже, О том, что номер почты полевой Во сне твоя девчонка помнит даже, О том, что горд солдатскою судьбой! И пусть давно уже хожу не в ногу, И не ношу – почти – защитный цвет, И даже начинаю понемногу В поэзии торить свой скромный след, И пусть меня журналы помещают, А критики не рвутся запинать, — Поэту никогда не помешает Привычка – по команде запевать! Ты, Держащая море и сушу Неподвижно тонкой рукой! А. Блок Я как-то научился жить без писем, Сам не пишу, да и не жду уже. И от работы почты независим, Живу с приятной легкостью в душе. Но помню я себя совсем иного: Пилотка, сапоги, ремень ПэШа… В плену у почтальона полкового Была моя солдатская душа. Я на плацу шагал сквозь мокрый ветер, Я выполнял команды комполка, Но правила мной тонкая рука, Чертившая мой адрес на конверте… Я уже много лет собираюсь тебе написать — Расспросить, как дела, как устроилась жизнь и так далее… Рассказать о себе, о работе своей… Но опять День проходит за днем — и письмо ты получишь едва ли. Помнишь красную осень, от листьев сгорающих дым? И какой-то щенок увязался за нами вдогонку… Он вертелся в ногах, не давая остаться одним, Как я злился тогда на себя и на ту собачонку! Это очень смешно. Как бы мы хохотали с тобой, Если были бы вместе. Но вместе мы больше не будем. Все прошло-миновало. Осталась лишь нежная боль. Это лучшее чувство — из всех, что отпущены людям. До свиданья, любовь! Обязательно встретимся снова. В сердце пусто не будет — напрасно душой не криви! В расставании, милая, нет ничего рокового. Это – анахронизм: погибать от несчастной любви. Переменятся чувства — и мы переменимся сами. Так со сменой жильцов свет иначе мерцает в окне… Но высокие женщины с пристальными глазами До последней черты будут горестно дороги мне… – Прости! Ах, как с тобой все сложно! Взгляни в окно. Да не сердись! Автобус дребезжит, чем можно, И мчится, грязь взметая ввысь. Гляди, чернеет лес за полем. Он, как огромная толпа, Которая без общей воли Нерасторопна и глупа. Смотри, деревья, что поближе, Навстречу дальним тем иду, Те притомились, отстают, Те догоняют… И я вижу, Как бестолково дерева, В сугробах потеряв дорогу, Бредут рассеянно, не в ногу, Идут кто в лес, кто по дрова… В межсосенной неразберихе Автобус наш им не догнать. За нами вслед несутся крики Скрип сосен, крики подождать… А мы – быстрей, а грязь – все выше! Взлетает прямо до небес… Что наша ссора! Посмотри же: В противоречье целый лес! |
