Илеана повернулась и вышла из комнаты. Она вытащила кубики льда и положила их в небольшую сервизную чашу. Когда вернулась в комнату, оба — Джон и мать — молчали. Устанавливая чашу на небольшом кофейном столике перед кушеткой, она увидела пачку лежащих на нем банкнот. Это были американские доллары.

Илеана взглянула на Джона. Он молчал, все еще держа в руке бумажник. Она вопросительно посмотрела на мать.

Заметив этот взгляд, Джон обратился к “дорогой”:

— Я дам две с половиной тысячи долларов, если она примет участие в вечеринке.

Илеана вдруг поняла, что он имеет в виду. С пылающим лицом она выбежала из гостиной и, оказавшись в своей комнате, закрыла за собой дверь.

Буквально через минуту к ней зашла “дорогая”. Она холодно посмотрела на дочь.

— Почему ты убежала из комнаты? — сердито спросила она. — Как маленькая. Илеана уставилась на мать.

— Но ты же понимаешь, о чем он просит, мама. Это отвратительно. Он хочет, чтобы мы обе легли с ним в постель.

— Тебе незачем объяснять мне это, — прервала ее мать.

— Ты что, собираешься с ним лечь? недоверчиво спросила Илеана. — С этим пьяницей?

— Да, — спокойно ответила та. — И ты тоже!

Илеана вскочила на ноги.

— Только не я! Ты не можешь меня заставить!

— Знаешь ли ты, что такое две с половиной тысячи американских долларов? Полтора миллиона франков на черном рынке. На какие средства, ты думаешь, мы живем? На тридцать два фунта стерлингов в месяц пенсии по нетрудоспособности, которые твой отец получает от армии? Как ты думаешь, на какие средства мы покупаем для него лекарства и приглашаем докторов? За счет имущества, которое он никогда больше не увидит? Как ты думаешь, легко ли мне жить с калекой, который не в состоянии ходить и не способен ни на что, что должен делать нормальный мужчина? — Мать стала в гневе трясти Илеану. — С этими деньгами ты сможешь поехать в Ниццу к своим друзьям, мы сможем прожить шесть месяцев, твой отец сможет сделать операцию, которую он много раз уже откладывал.

Илеана опустилась обратно в кресло.

— Я не пойду на это. Не могу. Сама идея вызывает у меня отвращение. Мать насмешливо рассмеялась.

— О чем ты говоришь? Не смеши меня. И не строй из себя невинную маленькую девственницу. Я знаю, чем вы занимались в твоей любимой школе. Ты сделаешь так, как я говорю, или же я немедленно уйду отсюда, и тебе придется объяснять своему отцу, почему я больше не хочу с ним жить. Увидишь, как он тогда оценит твои действия!

Она повернулась и вышла из комнаты. Какое-то время Илеана продолжала сидеть, затем медленно встала и вышла в коридор. В темной прихожей натолкнулась на стол. Из гостиной до нее донесся голос матери.

— Это ты, Илеана?

— Я, — ответила она.

— Будь добра, принеси нам еще немного льда.

— Хорошо, дорогая, — ответила Илеана. Смех матери, напоминающий колокольчик, преследовал ее до кухни.

Слабый шум заставил ее сесть в постели. Она бросила быстрый взгляд на мать. “Дорогая” спала, рукой загораживая глаза от света. Американец лежал рядом с ней на животе, тяжело дыша.

Звук снова повторился — слабый скрип, как от колесиков катящегося кресла. Холодный страх сжал ее сердце. Она быстро протянула руку и коснулась матери.

"Дорогая” села, протирая глаза.

— Что, что случилось?

— Торопись, мама! — прошептала она. — Быстро в соседнюю комнату! Торопись!

"Дорогая” совсем проснулась, в ее глазах появился испуг. Она стала выбираться из кровати, но остановилась — было слишком поздно. Дверь открылась.

В дверном проеме в своем кресле на колесиках сидел барон, разглядывая их. Его лицо было бледным и бесстрастным, взгляд холодным.

Американец вскочил с постели, протянул дрожащие руки за брюками.

— Я.., я все могу объяснить, — заикаясь произнес он.

Губы барона едва шевельнулись:

— Убирайтесь!

Напуганный американец выбежал из комнаты. Спустя минуту они услышали, как за ним захлопнулась парадная дверь.

Барон продолжал сидеть в своем кресле, глядя на них. А они смотрели на него. “Дорогая” снова откинулась на подушки. Илеана, наклонившись и прижав простыню к груди, смотрела на отца. Наконец он заговорил.

Его взгляд был устремлен на жену.

— Разве тебе мало, что я закрывал глаза на то, что ты такая, потому что любил тебя и в какой-то степени чувствовал себя ответственным за тебя? Но ты меня так ненавидишь, что даже собственную дочь превратила в шлюху.

Заговорила Илеана:

— Отец, это я...

Отец посмотрел на нее. Она никогда еще не видела такого печального выражения его глаз.

— Надень что-нибудь на себя, Илеана, — сказал он мягко, — и иди в свою комнату.

Она молча накинула халат и направилась к двери. Он слегка подвинул назад свое кресло, чтобы она могла пройти, и погладил ее руку. Его рука была холодной как лед.

Она вышла в коридор, а он вкатил кресло в спальню и закрыл за собой дверь.

Илеана уже подходила к своей комнате, когда услышала выстрелы. Бросилась обратно, распахнула, дверь и закричала. Все было кончено. Ее мать лежала мертвой поперек кровати, отец — в своем кресле, а револьвер все еще дымился на полу около выпустивших его пальцев.

Отец не оставил ей денег, но после матери осталось состояние, превышающее шестьдесят тысяч долларов. Илеана собрала деньги, поехала в Монте-Карло и растратила их все за неделю. Она почувствовала себя лучше, когда эти деньги ушли. Чище. Затем она поехала в Ниццу навестить подругу.

Именно там она впервые встретила Чезаре. Он занял второе место в ежегодных гонках. Именно там она открыла для себя новый образ жизни. Как и у ее матери, у нее всегда имелся богатый человек, готовый помочь ей. И когда Илеана поняла, как она стала походить на свою мать, все для нее стало безразличным.

Единственное, что стало для нее значимым, что было по-настоящему важным, так это сегодняшний день — насколько хорошо она сможет распорядиться им или прожить его.

Чезаре вернулся в гостиную.

— Тонио! — крикнул он. Тонио появился на пороге гостиной, держа в руках мешок с продуктами.

— Ваше сиятельство! — воскликнул он. — Вы рано вернулись домой. — Он понизил голос до конспиративного шепота и многозначительно посмотрел на дверь в ванную комнату:

— Баронесса де Бронски...

— Знаю, — прервал его Чезаре. — Я уже видел ее. Где ты был?

Раздался голос Илеаны, которая в этот момент вошла в комнату:

— Я послала его, чтобы он раздобыл что-нибудь к ужину. Я подумала, что было бы хорошо, если бы мы сегодня пообедали дома.

Чезаре повернулся, чтобы посмотреть на нее. На ней были черный вельветовые брюки тореадора, которые облегали тело, золотистая, из парчовой ткани, блузка и золоченые туфли.

— Значит, ты так решила? — спросил он. — А почему ты подумала, что я хочу обедать дома? Откуда ты знаешь, что я не запланировал обедать в “Эль-Марокко”?

Она засмеялась, тряся головой. Ее длинные черные волосы сверкали на свету, когда она вошла в комнату.

— О нет, Чезаре. Мы не можем так поступить. Только не сегодня.

— Почему же?

Она взглянула ему в лицо.

— Я не могу явиться в “Эль-Марокко” в таком наряде. А это все, что я привезла с собой.

Он уставился на нее.

— Все? А где остальное?

Она протянула руки к его лицу и поцеловала в щеку. Затем подошла к кушетке и села.

— Тонио, принеси нам коктейли, — сказал Чезаре.

Тонио склонился в глубоком поклоне.

— Слушаюсь, Ваше сиятельство, — сказал Тонио и вернулся на кухню. Чезаре вновь посмотрел на нее.

— Багаж остался в Калифорнии, — просто ответила она. — С собой у меня то, что на мне, и еще норковое манто. Управляющий отелем не пожелал войти в мое положение и выбросил меня из номера, когда эта женщина приостановила мой кредит. К счастью, у меня в сумочке лежал обратный билет до Нью-Йорка. Я поехала в аэропорт — и вот я здесь. — Она улыбнулась ему. — Разве мне не повезло?