Литмир - Электронная Библиотека

    - В церковь! В церковь!

    Храм же находился на другом берегу Золотого Рога. Но идти обратно к Калинникову мосту было далеко, и стократно возрастал риск, что гвардейцы эпарха попытаются отнять осуждённых. Бунтари побежали к морю, принялись хватать лодки, прыгать в них и грести на другую сторону залива. Впереди был священник в развевающейся ризе. Он серебряным крестом указывал путь. И гребцы, глядя на него, воодушевлялись: «С нами Бог! С нами Бог!»

    Вот уже и суша, каменные стены Константинополя, крупные ворота Святого Феодосия, стражники на них:

    - Кто? Куда? Почему толпой? Осади, назад! - но, увидев священнослужителя, отступили, пропустили ораву.

    Люди миновали ворота, близстоящую церковь Святого Феодосия и направились к храму Святого Лаврентия, быстро затекли внутрь.

    - Двери! Закройте двери! - повелел настоятель.

    Служки без вопросов повиновались, щёлкнули засовами.

    Все попадали на колени, начали молиться.

    Мина пришёл в себя и остатками пальцев совершил крестное знамение. Плача, прошептал:

    - Пресвятая Дева! Ты спасла меня! Господи, помилуй! - посмотрел на Флора, скрючившегося рядом, и проговорил: - Флор, дружище!

    Тот взглянул на него мутными глазами:

    - Ты сказал «дружище»?

    - Я сказал «дружище». Смерть нас побратала… Нет отныне «синих», «зелёных». Кончена вражда. Мы теперь друзья, и у нас общий враг - Евдемон, взявший нас, и Трибониан, осудивший нас, и Юстиниан, осенивший казнь!

    - Осенивший казнь… - повторил венет и тоже расплакался. - Мы служили императору, защищали его, а он… отплатил неблагодарностью… да, отныне у нас общий враг!

    И они соединили изуродованные окровавленные ладони без пальцев.

    В это время снаружи храма появились гвардейцы градоначальника вместе с ним самим. Евдемон треснул кулаком по закрытой двери:

    - Именем его величества! Отворяйте быстро!

    Но в ответ не услышал ни шороха, ни голоса. Заключил:

    - Хорошо же, мерзавцы. Вы подохнете там от голода. Церковь окружена. И никто на свете вам уже теперь не поможет.

4

    Самодержец собрал у себя во дворце самых преданных собственных соратников, чтобы посоветоваться, как быть. У него присутствовали: Иоанн Каппадокиец, Пётр Варсима, Пётр Патрикий, Гермоген и Нарсес. Не было только Велисария, незадолго до Рождества вернувшегося из Персии с семитысячной армией. Простудившись в дороге, он отлёживался дома.

    Царь велел всем садиться и открыл дебаты:

    - Я желал бы услышать ваше мнение, господа. Евдемон чрезвычайно обеспокоен. По его докладам, ситуация в городе может выйти из-под контроля. Всюду возникают скопления черни, как прасинов, так и венетов, все они требуют помиловать осуждённых на казнь. К ним присоединяются прочие оборванцы. И отдельным отрядам конных гвардейцев не всегда удаётся пресекать эти безобразия.

    Слово взял Пётр Патрикий. Будучи магистром оффиций, он управлял всеми ведомствами страны и влиял на монарха очень сильно, может, меньше только Феодоры. Говорил всегда чётко, с железной логикой. Горделиво носил крутолобую голову в седоватых кудряшках.

    - Ваше величество, да позволено будет мне сказать откровенно?

    - Разумеется, откровенно, вы здесь для того, чтобы говорить правду.

    - Что ж, тогда не взыщите. Я давно призывал смягчить налоговый гнёт на мастеровых и менял, на купцов и мануфактурщиков. Бедные беднеют, а хозяева разоряются. Те и другие ропщут. Древние говорили: «Cito rumpes arcum, semper si tensum habueris» - «Нельзя натягивать лук до предела, он сломается». Лук уже трещит. Надо ослабить натяжение.

    - Что ты предлагаешь?

    - Первое: помиловать осуждённых. И при этом отправить в отставку осудившего их Трибониана. Вместе с ним уволить с должности Иоанна Каппадокийца, ненавидимого народом. И уменьшить поборы. А иных путей усмирения демоса я не вижу.

    Не успел он закончить, как вскочил Иоанн, весь пунцовый от возмущения и тряся кулаками, начал говорить:

    - Ваше величество, я не столь учен, как Патрикий, но и мне нетрудно процитировать древних. «Ius est in armis» - «Кто силён, тот и прав». Если мы дадим слабину сегодня, завтра будем с вами грузиться на корабли, чтобы убежать из восставшего города. Никаких послаблений. Никаких уступок. Где же Велисарий с его солдатами? Бросить на толпу и рубить нещадно. Знаю, что гепид Мунд со своим отрядом тоже здесь. И гепидов бросить в атаку. Утопить Константинополь в крови. Классик недаром говорил: «Оderit, dum metuant» - «Пусть ненавидят - лишь бы боялись!» [17]

    Неожиданно его поддержал Гермоген, возвратившийся из Персии вместе с Лисом:

    - Да, решительные меры прежде всего. Как говорится, «ferro ignique» - «огнём и мечом». Запретить, распустить все партии цирка, отменить ристания, назначенные на тринадцатое число. Осуждённых казнить. И ещё тех, кто их освобождал. А попа из храма Святого Лаврентия силой постричь в монахи и сослать на окраину империи.

    Автократор молчал, не спеша перебирая ореховые чётки. Гермоген продолжил:

    - А вообще, что касается Церкви, надо положить конец разгулу монофиситов. Мы, конечно, знаем, кто стоит за ними…

    Все в испуге посмотрели на василевса, как он отреагирует на выпад в сторону его благоверной, но Юстиниан сохранял на лице маску невозмутимости.

    - …но когда колеблется почва под ногами, следует выбегать из непрочного здания, чтобы не быть похороненным под его обломками, - заключил магистр. - Надо навести порядок во всём. Беспощадно. Неколебимо.

    - Даже ценой отступлений от норм закона? - глухо произнёс император.

    Гермоген ответил:

    - Цицерон сказал: «Inter arma silent leges» - «На войне законы молчат».

    - Но войны пока нет. Или ты считаешь, что я должен воевать с собственным народом?

    - Не с народом, ваше величество, а всего лишь с кучкой подонков, покусившихся на богоизбранного исапостола. «Legis virtus haec est: imperare, vetare, punire» - «Сила закона в приказании, запрещении и наказании».

    - Ты забыл ещё одно слово, - возразил монарх, - «permittere» - «разрешении». Сила закона ещё и в разрешении. Если всё время запрещать и наказывать, человек взбунтуется. Надо иногда разрешать.

    - Вы склоняетесь к инициативе Патрикия?

    - Я пока думаю. И хотел бы выслушать мнение Варсимы. Ты считаешь, зреющий бунт надо подавить силой?

    Пётр Варсима был комитом священных щедрот (то есть ведал государственными наградами) и считался самым хитрым из окружения самодержца. Выходец из Сирии, он прошёл долгий путь от простого менялы до чиновника высшего ранга державы. На любой вопрос отвечал масляной улыбкой и всегда на словах соглашался с собеседником, но на деле поступал исключительно исходя из здравого смысла и выгоды.

    - Да позволено будет мне сказать, величайший из величайших, о Юстиниан Август! Я рискую не принять точку зрения Иоанна и Гермогена, несмотря на то, что считаю их лучшими сынами Романии. Прибегать к силе надо только в крайнем случае, а, на мой взгляд, до него ещё не дошло. Впрочем, я считаю, что капитулировать перед плебсом тоже не годится, да простит меня Пётр Патрикий, несравненный ритор и дипломат нашего времени. Надо выждать несколько дней. Пусть начнутся Иды, как положено, тринадцатого числа. А до этого времени не казнить укрывшихся в церкви Святого Лаврентия. Сохранять многозначительное молчание. Посмотреть на действия партий цирка. И уже тогда решиться на одну из предложенных ныне мер. - Поклонившись, Варсима сел.

    Василевс посмотрел в сторону Нарсеса, евнуха, примикерия священной спальни, и спросил его мягко:

    - Ну, а ты, друг мой, что молчишь, никому не перечишь и не выражаешь согласия ни с чьими словами? Где, по-твоему, искать выход?

вернуться

17

«Пусть ненавидят - лишь бы боялись!» - выражение из трагедии «Атрей» римского писателя Актеция (170-104 до н.э.); римский писатель Светоний сообщает, что это изречение любил повторять император Калигула.

40
{"b":"232847","o":1}