- Вот что, Лис, - вкрадчиво сказал племянник Юстина. - Як тебе по поручению Антонины…

    - Неужели? - изменился в лице гвардеец.

    - То есть по поручению Комито. Ну, а если ещё точней, то по поручению средней её сестры, Феодоры… Ты ведь знаешь, мы фактически с ней супруги и давно хотим пожениться, но пока не можем… Впрочем, это дело другое. Речь теперь о тебе и об Антонине. Как ты к ней относишься?

    Велисарий разгладил плащ на своём колене. Запинаясь, ответил:

    - Я её люблю… Тоже предлагал пожениться, но она меня осмеяла, мы тогда повздорили и расстались…

    - И теперь жалеешь?

    Сын учителя подтвердил кивком:

    - Коли б знать, что она меня не прогонит, побежал бы с радостью.

    - Несмотря на свою служанку?

    На губах у Велисария промелькнула улыбка:

    - Македония хорошая девушка. Преданная, честная. Но она для меня никто. Провожу с ней время только потому, что аскеза для мужской плоти тягостна, я нуждаюсь в женщине постоянно. Не ходить же к уличным гетерам! Если есть своё, близкое, родное… - Молодой человек вздохнул. - Но любить её не люблю. - Уточнил: - Так, как Антонину… И ещё признаюсь: Македония хоть и любит, но обыденно как-то, чересчур зажато. Делай с ней, что хочешь, а сама ничем не поможет… А зато у Нино!… Эх! Разве же словами можно объяснить!

    Пётр слегка покашлял:

    - Я тебя очень хорошо понимаю. Как в любом искусстве, в деле любви есть свои ремесленники и свои творцы. Нам с тобой, видно, повезло… - Он похлопал парня по плечу: - Нино без тебя тоже извелась. Хочет помириться. Возвращайся к ней.

    Велисарий упал перед ним на колени и воскликнул звонко:

    - Господи помилуй! Я благодарю вас, кир Пётр, за такое ваше участие. Вечным должником буду!

    Неподдельно смутившись, сын Савватия произнёс:

    - Что ты, что ты, встань сейчас же. Если кто увидит? На коленях стоять разрешается только перед Богом или василевсом.

    - Вы почти что Бог для меня и почти василевс!

    - Именно «почти». Носом в василевсы не вышел… Поднимайся, поднимайся, кому велел!

    Но счастливый гвардеец прежде поцеловал край одежд Петра и затем только сел опять на приступок. Сжав кулак, заверил:

    - Я ваш раб всецело. Выполню все, что ни прикажете.

    - Это очень ценно. В скором времени может пригодиться.

    - Вы и кир Юстин, положившись на меня, не раскаетесь.

    Примирение с Антониной получилось бурное. В первую же новую увольнительную Велисарий приехал к дому Комито с целым ворохом алых роз и браслетом с бриллиантом в коробочке. Стоя на коленях, он рассыпал цветы у ступней возлюбленной и проговорил с пафосом:

    - Нино, без тебя мне не жить! Не сердись, прости.

    Молодая танцовщица опустилась на колени напротив и отозвалась с чувством:

    - Лис, любимый, ты не представляешь, как я счастлива, что мы снова вместе. Нас нельзя разлучать надолго. Друг без друга совсем не можем. - Протянула руки, и наследник учителя гимнастики взял её ладони в свои.

    Он сказал:

    - Коль не хочешь замуж, не надо. Я согласен и так. Лишь бы быть с тобой.

    А она ответила:

    - Я согласна быть твоей женой. Но согласна и так, если передумал.

    - Я не передумал. Я не передумаю никогда. - И прижал её к себе крепко. - Милая моя, как же я соскучился!

    - Да, мой ненаглядный, я соскучилась тоже…

    Поцелуям, объятиям и взаимным клятвам не было конца. Свадьбу сыграть решили в первых числах июля 518 года, после получения из Сердики грамоты с благословением от родителя. Но крутой поворот истории не позволил их намерениям сбыться.

    У эго величества василевса Анастасия Дикора не было детей, и наследовать ему могли три племянника - Пров, Помпей и Ипатий. Но, признаться, ни один из них не стремился к власти. Тучный Пров занимался торговлей хлебом и свободное время проводил у себя в имении, услаждая слух пением рабынь, а желудок - изысканными яствами. Коротышка Помпей принимал участие в нескольких походах против персов, но всегда на вторых ролях и не проявил себя ни с какой стороны как военачальник. Хуже дело обстояло с Ипатием: нерешительный и бездарный, точно два других его брата, он, в отличие от них, думал, что умеет руководить людьми, и пытался строить из себя великого командира. А противник этого не знал и всё время смешивал ему карты. Посланный на ту же войну с персами, стал причиной нескольких поражений византийской армии, а когда дядя Анастасий бросил дорогого племянника усмирять мятеж полководца Виталиана, мало того что был разбит, но ещё и угодил в плен. Слава Богу, на кораблях подоспели свежие силы гвардейцев во главе с Юстином, разгромили мятежников и освободили Ипатия из-под стражи. Тот не метил на дядюшкин трон, ничего для этого не предпринимал, но любил порой фантазировать на досуге: хорошо бы недолго побывать в тоге императора и вкусить всеобщего почитания и боготворения, поразвлечься и пошалить, но карать и миловать, проводить реформы, враждовать с соседями, расширять границы - Боже упаси! Тут уж никакой державы со скипетром не захочешь!

    И никто из окружения василевса не рассматривал братьев как реальных преемников Анастасия.

    Самым влиятельным при дворе был Амантий, но скопцам не положено надевать корону, и ему приходилось двигать в автократоры друга - Феокрита, мистика - то бишь секретаря монарха. Феокрит происходил из города Фессалоники, по величине второго после Константинополя, из семьи конезаводчика, главного поставщика лошадей в ромейскую кавалерию. Образованный, очень даже неглупый, он умело манипулировал старым самодержцем и фактически уже правил. Но гвардейцы не жаловали его, справедливо называя чистюлей и задавакой. А ведь гвардия - основная сила, возводившая тогда на престол нового правителя. С ней нельзя было не считаться. И Амантий поэтому стлался перед Юстином, всячески задабривал, засыпал комплиментами и подарками. Дядюшка внимал лести благосклонно, от сокровищ никогда не отказывался и не раз клялся в преданности Амантию: мол, конечно, гвардия поддержит Феокрита - а кого ж ещё? Не глупца же Ипатия - говорить о нём было бы смешно! Евнух верил.

    В ночь с 8 на 9 июля 518 года разыгралась страшная гроза. Небо к вечеру стало фиолетовым, а потом и черным, солнце скрылось раньше положенного времени, и Второй Рим погрузился во тьму. По Босфору катились черные громадные волны, налетали на прибрежные камни, разбивались на тысячи серебряных брызг. То и дело между морем и тучами возникал электрический разряд молнии - нервный, быстрый, - освещал на мгновение городские стены, чаек, изумлённо сгрудившихся на песке, и рыбачьи лодки, сложенные днищами вверх. Корабли торгового флота уходили подальше в Золотой Рог, в безопасные гавани. Гром ворчал ещё в отдалении, но его раскаты приближались с каждой минутой.

    В императорском дворце многие молились, призывая Господа пощадить их, грешных, и не колебать твердь земную. Анастасий, лёжа у себя в спальне, спрашивал Амантия слабым голосом:

    - Что, гроза?

    - На подходе, ваше величество, но оракулы наши не узрели в ней ничего тревожного, - успокаивал его евнух.

    Автократор вздыхал:

    - Много понимают твои оракулы… Дармоеды, христопродавцы… Никому не верю. Даже тебе.

    Препозиту священной спальни от подобных слов было больно:

    - Мне-то почему? Чем я заслужил монаршью немилость?

    - Потому что знаю: ты и Феокрит ждёте моей смерти. На другой же день объявите, что решения Халкидона праведны, и начнёте преследовать монофиситов.

    (Надо пояснить: Анастасий отстаивал идеи монофиситства и не признавал решений IV Вселенского собора, прошедшего в Халкидоне в 451 году, на котором это течение в православии объявлялось ересью).