- Да Господь с вами, ваше величество! - округлял глаза хитрый царедворец. - Мы и в мыслях не держали такого, молимся о вашем здоровье, не желая никаких перемен. Статус-кво нас устраивает вполне.

    - Ну, конечно, устраивает, - продолжал ворчать старый василевс. - За моей спиной проворачиваете грязные делишки, прикарманили небось полказны. Думаете, не знаю? Вот почувствую в себе больше сил, учиню разбор и отправлю Феокрита с тобой в дальний монастырь.

    - Пощадите, ваше величество, - чересчур наигранно взмолился Амантий, знавший, что силы к Анастасию никогда не вернутся. - Мы рабы ваши до конца ваших дней и печёмся исключительно о благе вашего величества и, естественно, о благе Римской империи…

    В это время гром потряс дворец, задрожали стены, и, казалось, небо может рухнуть на землю. Автократор сделался совсем бледен и, слегка приподнявшись на подушках, проговорил:

    - Боже правый, ты караешь меня за что?

    Евнух произнёс:

    - Не страшитесь, ваше величество, просто это гроза над нами. Дальше будет лучше.

    Но монарх не слушал его и молил:

    - Боже правый, смилуйся, прости. Я всегда отстаивал чистоту веры, никого не наказывал попусту и судил по справедливости… Все ромеи при мне жили ладно… Защищал границы империи от набегов арабов и авар. Своего соперника Лонгина я вот не казнил, а всего лишь постриг в монахи. И любил мою любезную Ариадну - искренней, высокой любовью, не замешанной на похоти и животной страсти. Как мы были счастливы!… Господи, прости. Ибо не виновен ни в чём! - Анастасий крестился высохшей, немощной рукой, а в потухших разноцветных глазах - голубом и карем - появились слезинки.

    Совершенно чудовищный удар грома вроде бы явился ответом на слова самодержца. Даже у скопца подогнулись колени, голова инстинктивно ушла в плечи, и глаза полезли на лоб. А с царём случилось и вовсе невероятное: отворив дырку рта - чёрную, беззубую, как земной провал, - вытянулся в струнку, изогнул спину и упал на подушки.

    - Ваше величество… ваше величество… - прошептал Амантий. - Что же это?… Неужели?… - И, отпрянув, завизжал истошно: - Лекаря, лекаря! У его величества обморок!

    Прибежавший лекарь попросил огня, слуги со свечами сгрудились у ложа, врачеватель оттянул веки августейшей особы и попробовал найти пульс. Крякнул и перекрестился. Окружение поняло и тоже перекрестилось. Евнух зашипел:

    - Сохранять спокойствие! Эта новость не должна покидать пределов священной спальни. Слышите? Мы сначала определимся с новым автократором, а уже потом объявим народу. Кто начнёт болтать раньше времени - в глотку получит тигель расплавленного свинца!

    Все заверили его в полной своей лояльности. Препозит отдал распоряжения относительно омовения тела, одеяний и отпевания, а затем вместе с Феокритом оказался у себя в комнатах, и с напором заговорил:

    - Значит, приготовься к выходу на кафисму и провозглашению. Я беру на себя Юстина и его гвардию. Денег должно хватить. Никаких отклонений от намеченных планов. Заблокируем Ипатия и его братьев в их домах, не дадим возможности встретиться с армией. Это главное.

    Феокрит сказал:

    - Надо опасаться Юстина. Он, по-моему, ведёт двойную игру.

    Но скопец только отмахнулся:

    - Ах, оставь! Что за вздор - Юстин! Грубое животное, неуч и мужлан. У него мозгов не больше, чем у кота.

    - А его племянник? У того ума хватит на двоих.

    - Слишком молодой и неопытный. Он пока щенок по сравнению с нами. Мы их обведём вокруг пальца. - И заторопил мистика: надо действовать, не терять ни минуты.

    Выслушав Амантия, дядюшка Юстин исступлённо перекрестился и невнятно произнёс положенные слова типа «прими, Господи, душу раба Твоего Анастасия» и прочее; евнух в нетерпении ёрзал на скамье, ожидая окончания этой молитвы, а потом спросил прямо:

    - Ты, надеюсь, поддержишь Феокрита?

    На лице комита экскувитов, розовом от принятого вина, и слегка бугристом по своей природе, при ответе не дрогнуло ни единой жилки:

    - Ну, о чём разговор, кир Амантий! Я всецело на вашей стороне.

    - А твои гвардейцы?

    - Несомненно, тоже. В большинстве своём.

    - В большинстве? - рассердился скопец. - Ерунда собачья. Все должны поддерживать! Все! Надо выдать воинам внеочередной донатив - жалованье на месяц вперёд.

    Дядя выпятил вперёд нижнюю губу и сказал с сомнением:

    - Где же взять столько лишних либр [10] золота?

    - От меня получишь. Минимальную сумму назови.

    Старый воин задумался:

    - Каждому по десять номисм… значит, тридцать тысяч как минимум… Почитай, четыреста пятьдесят либр!

    - Дам тебе пятьсот. Но сегодня же до полудня мы должны провозгласить Феокрита новым василевсом!

    - Надо - провозгласим!

    Между тем Пётр снова подозвал к себе Велисария и, уединившись с ним на ступеньках, ведших в караульное помещение от центральной башни, с жаром проговорил вполголоса:

    - Слушай, Лис, дело государственной важности… Ты когда-то обещал, что не пожалеешь за меня и за дядю жизни. Помнишь ли такие слова?

    - Помню, разумеется. И не отрекаюсь от них.

    - Очень хорошо. Нынче и проверим. В память об усопшем монархе дядя принесёт для гвардейцев внеочередной донатив - каждому по десять номисм…

    - О, какая щедрость!

    - Да, вот именно. И в разгар воодушевления ты обязан крикнуть: «Кира Юстина в императоры!»

    - Господи, неужто? - обомлел сын учителя.

    Собеседник посмотрел на него испытующе:

    - Или не согласен?

    Тот смущённо пробормотал:

    - Нет, всецело «за», но поддержит ли гвардия? А узнают Феокрит и Амантий… Мне тогда не снести головы…

    - Испугался, значит?

    Велисарий лихорадочно размышлял, представляя, что ему сулит каждый из возможных впоследствии вариантов. В случае провала - неизбежная кара, вплоть до смертной казни за участие в попытке перепорота. В случае успеха - милость Юстина и Петра, всяческие почести. Что же предпочесть? Он собрался духом и произнёс:

    - Да, решиться непросто, но в моём положении выбирать не приходится. Честь не позволяет. Я всё сделаю, как вы просите.

    Улыбнувшись, помощник комита экскувитов потрепал его по плечу:

    - Вот и молодцом. Сита, разумеется, тоже с нами. Надо поговорить с Кириллом - он, конечно, с гонором, но уж больно жаден и за крупную сумму мать родную продаст. Ну, держись, приятель. Жди сигнала.

    Молодой человек кивнул. Понимал, что жизнь его повисла на волоске. Умирать в восемнадцать лет очень не хотелось. Чувствовал в себе силы необъятные для великих свершений, славы, подвигов и богатства. И любви к Антонине. Состоится ли теперь у них свадьба? И увидятся ли они вообще? Ах, как сердце защемило, захотелось взвыть! Но ему нельзя поддаваться страху. Как сказал Юлий Цезарь: «Alea jacta est» - жребий брошен, Рубикон перейдён!

    В это время Сита вместе с двумя десятками верных ему гвардейцев взяли под арест Феокрита и Амантия. Евнух начал биться, угрожать, спрашивать, кто они такие, по чьему приказу сюда пришли. Сита отвечал: «По приказу комита экскувитов. Кир Юстин велел охранять вас бдительно, неусыпно, до провозглашения нового императора». Мистик засуетился: «Тут какая-то ошибка, нелепость. Ведь меня, меня хотели провозгласить!» Но возлюбленный Комито ухом не повёл: «Мне об этом ничего не известно, кир Феокрит. Подчиняюсь исключительно моему командиру».

    А Константинополь, вымытый ночным ливнем, вмиг зашевелился от новости: император умер! Анастасий Дикор отошёл в мир иной! Гвардия покажет народу своего кандидата! Надо спешить на ипподром! И толпа мужчин устремилась к цирку. Несмотря на привычную в таких случаях сумятицу и неразбериху, каждый знал своё место - консулы, сенаторы, видные аристократы занимали трибуны около кафисмы, рядом с василевсом. А простолюдины располагались на трибунах напротив; более того - партия прасинов («зелёных») находилась обычно по левую руку императора, а венетов («синих») - по правую. Каждая партия имела постоянного заправилу (димарха) - он дирижировал своими сторонниками, первым озвучивал лозунги-речёвки для дальнейшего повторения и скандирования. Ждали первых лиц.