Феодоры не стало 28 июня.

    Целую неделю длились в Константинополе траурные церемонии - отпевание, похороны, долгие поминки. Император держался как нельзя крепко, мужественно, достойно, только бледность щёк и распухшие веки выдавали его эмоции. Облачённый в пурпур, с траурной лентой на плече, он казался раненым волком: чувствующим боль, разрывавшую сердце, но ни в малой степени не убитым, а наоборот, ставшим жёстче, злее, суровее. И порой в его взгляде, брошенном вокруг, на свою свиту, на стоявших рядом, можно было прочесть ненависть, презрение, отвращение. На вершине пирамиды раньше стояли двое - Феодора и Юстиниан; а теперь он остался один, неприкаянный, бесконечно далёкий ото всех. Не к кому прийти и поплакаться, проявить себя просто человеком, а не властелином. И никто его больше не поймёт и не пожалеет, как она. Василевс отчётливо понимал: кончился его взлёт, потому что связан был только с ней; наступал закат. Ничего светлее того, что происходило, с ним уже не произойдёт. Только хуже, горше и безобразней.

    И жены себе больше не отыщет. Ни одна женщина не заменит в нём Феодоры.

    Впереди лежали семнадцать лет одиночества.

    И борьбы неизвестно за что. Потому что боролся только для неё.

    После сороковин к автократору на приём записалась Антонина. Павел Силенциарий доложил, царь подумал и разрешил впустить.

    Он сидел на троне в полном облачении, грустный, неприветливый. Посмотрел на вошедшую и на павшую ниц матрону. Отмечая про себя: выглядит неплохо, всё ещё в соку. Как несправедливо: эта тварь продолжает жить, двигаться, смеяться, наслаждаться трапезой, вином и купанием, а несчастная государыня пребывает в холодном склепе, мёртвая, смердящая…

    Визитёрша с трепетом подняла на него глаза:

    - Ваше величество, я пришла умолять вас о снисхождении…

    Продолжая размышлять о своём, самодержец спросил рассеянно:

    - Да? О чём?

    - Возвратите Велисария с Апеннин. Он устал и не принесёт больше славы. Там должны сражаться новые люди.

    Государь проворчал по-стариковски:

    - Он устал! Ну, а кто нынче не устал? Сплошь одни несчастья. Все мои друзья или не у дел, или умерли. Жалкие предатели.

    Нино горячо возразила:

    - Лис по-прежнему ваш слуга. Отдохнёт, поживёт в кругу семьи и опять послужит империи верой и правдой.

    - Я надеюсь… Что ж, возможно, ты и права. Надо будет взвесить как следует, посоветоваться с Сенатом… Скоро ты узнаешь о нашем решении.

    Женщина припала к его ступне. Неожиданно в императоре что-то дрогнуло, он провёл ладонью по её тёмным волосам. Ласково сказал:

    - А у Феодоры кудри были мягче…

    Антонина посмотрела на монарха снизу вверх:

    - Но зато характер был жёстче…

    У него на губах промелькнула улыбка:

    - Да, характером отличалась непростым. Этот внук её незаконный, взявшийся ниоткуда… Как он там - с дочерью твоей ладит?

    - Вроде ладит, но, признаться честно, я и Велисарий были против их союза. Государыня настояли…

    - Знаю, как же! Обещал василисе его не трогать, так и сделаю, но держать в Византие тоже не хочу.

    Пусть уедет обратно в Пентаполис, к собственному папочке.

    - Что, с женой? - испугалась Нино.

    Тот пожал плечами:

    - Ну, наверное. Как иначе?

    - Янку никуда не пущу. Патриарх одобрит развод, и найдём ей более удачную партию.

    Самодержец слегка скривился:

    - Дело ваше, мне ещё не хватало думать о чужих свадьбах!

    Антонина вновь припала к его ступне:

    - О, благодарю… И молюсь о здоровье вашего величества…

    Выйдя от монарха, дама перекрестилась. Всё как будто бы складывалось удачно. Вовремя она заговорила о Янке! Нечего ей делать с этим дураком Анастасией. При живой Феодоре выглядел иначе - перспектива, что он сделается императором, очень даже грела. А теперь? Пропадать с ним в Египте? Ни за что на свете! Ведь Юстиниан разрешил поступать по собственной воле. Вот и поступлю!

    Вскоре Велисарий получил приказ государя: возвращаться в Константинополь. На его место назначался главнокомандующим Нарсес. Для которого, как ни странно, были найдены и войска, и деньги, и корабли. Лису оставалось только сожалеть - о бесцельно загубленных людях, средствах и времени.

    В середине дня 13 марта 565 года в спальне императора появился Юстин - сын его сестры Вигилянции, полноватый сорокапятилетний мужчина, состоявший личным секретарём его величества. Он в последнее время сделался тем же, чем Юстиниан был при дяде Юстине, - заправлял государственными делами при состарившемся монархе. С царственным семейством связывала его и жена София - дочь патрикия Ситы и Комито - старшей сестры Феодоры.

    Самодержец одряхлел сильно: в семьдесят два года плохо двигался, опираясь на посох, слабо видел и скверно слышал. Потерял всякий интерес к происходящему на политической сцене и к докладам племянника относился с немалой индифферентностью. Волновали его теперь только богословские споры с монахами и плоды экзотического фрукта манго - их он поглощал наполовину беззубым ртом в грандиозных количествах, чмокая и чавкая. Но сегодняшнее сообщение Юстина вывело его из обычного равновесия.

    Секретарь сказал:

    - Должен доложить вашему величеству неприятную новость: Велисарий при смерти.

    - Велисарий при смерти? - изумился Юстиниан. - Да не может быть! Он моложе меня чуть ли не на восемь лет. Я вот жив, а он при смерти? Ничего себе! Врёт, поди. Притворяется, подлый. Я ему не верю.

    - Тем не менее это правда. Месяц назад сильно простудился и болел три недели, не вставая с постели. Вроде бы поправился, начал подниматься, а вчера упал, и его разбил паралич. Говорить не может. Лекари считают, что финал уже близок.

    Самодержец и тут начал сомневаться:

    - Лекари твои дураки и мошенники. Ничего не смыслят - ни в диагнозах, ни в лечении. Мне вон тоже больше вредят: с каждым днём силы тают, а они только сыплют латинскими терминами - и всё. Я уверен: Велисарий скоро поправится. Он такой хитрый. Из любой мышеловки вывернется.

    Муж Софии вздохнул:

    - Дал бы Бог, дал бы Бог, но боюсь, что на этот раз не получится. Положение действительно очень скверное.

    Государь посмотрел с тревогой:

    - Правда, что ли?

    - Совершенная, ваше величество.

    Тот забеспокоился:

    - Но тогда я хотел бы его проведать. Попрощаться всё-таки. Как бы мы ни спорили и не дулись друг на друга, Велисарий - слава моей эпохи. Он меня спас от «Ники». Присоединил Африку. Храбро воевал в Персии и Италии… И потом, в последние годы… Нет, поехать мне необходимо.

    - Что, велеть закладывать лошадей?

    - Да, голубчик, распорядись, сделай одолжение. И скажи, чтоб меня одели.

    Ехать предстояло недалеко - несколько кварталов. Был довольно ясный весенний день, солнце золотило крышу дворца и колонну Юстиниана, несколько лет назад воздвигнутую на Августеоне - между ипподромом и «Сонечкой». Представляла она собой не гранитный монолит, как у прочих, а прямоугольные обтёсанные глыбы, сложенные друг на друга. Увивали её барельефы из бронзы - сцены из истории и венки. Наверху находился бронзовый конь, обращённый мордой к востоку, против персов. Левая нога коня поднята. На коне - император в одеяниях античного воина (на ногах высокие башмаки, а лодыжки без поножий, панцирь, а на голове шлем с султаном - развевающимся конским хвостом). В левой руке монарха - шар-держава (символ власти на земле и на море), а над шаром крест. Правая рука вытянута к востоку. Этакий воин-завоеватель, покоритель народов. Правда, как мы знаем, покорял народы не он, покоряли его друзья-полководцы, сам Юстиниан и на лошади-то держался нетвёрдо, так что статуя носила явно комплиментарный характер, в духе классических традиций. Но дряхлеющий царь не возражал, с удовольствием смотрел на своё изваяние.