В переводе на простой человеческий язык это означало: «Товарищ Кольцов! Печатание фотографий Троцкого в „Огоньке“ после моего предупреждения я не забыл».

С 1922 года, когда Кольцов стал штатным сотрудником «Правды», он проработал в этой главной газете страны 16 лет вплоть до ареста. За это время на страницах газеты появлялись фельетоны, очерки, путевые заметки, корреспонденции, статьи по огромному спектру проблем, написанные Кольцовым, как правило, интересно, ярким образным литературным стилем, остроумно и оригинально. Они принесли ему поистине огромную всенародную популярность. Стиль Кольцова трудно спутать с чьим-то другим. Среди огромного количества опубликованных в «Правде» фельетонов Кольцова очень малая их часть утратила со временем актуальность, еще меньшая их часть, с теперешней точки зрения может быть отнесена к ошибочным, например «Маска и душа» о Федоре Шаляпине. Но большая часть фельетонов по сей день остаются, к сожалению, злободневными, написанными как будто как реакция на сегодняшние события. К сожалению, потому, что те безобразные явления, о которых в них шла речь при советской власти, так во многом и остались в теперешней «демократической» России.

В 1928 году в Ленинграде, в издательстве, в «ACADEMIA» в серии «Мастера современной литературы» вышла книга «Михаил Кольцов». Одним из авторов этого сборника был Николай Бухарин. Вот что писал он о совсем молодом журналисте:

«…Характерно, что живая струя нашей новой литературы зажурчала именно тогда, когда эта литература стала прямо и непосредственно опираться на факт. Это отнюдь не случайно: наоборот, здесь видна основная закономерность творчества, хотя бы мало-мальски претендующего на широкое общественно-художественное значение.

Разумеется, потребовалось не малое количество лет, чтобы художественный материал отстоялся, чтобы создалась основа для широкого полотна.

Вот почему у нас началось с разведок в область художественной обработки фактов. И вот почему газетный фельетон — дробная публицистическая форма этой разведки — получил у нас такое значение.

Служа непосредственно практической работе и стоя в непосредственной близости к жизни, такой, какой она есть; освещая ее под углом зрения того, какой она должна быть; художественно ее „объясняя“, чтобы практически ее „изменять“, газетный фельетон оказался в известной степени застрельщиком и пионером революционного реализма.

Михаил Кольцов по праву занимает здесь свое место. Сложнейшая жизнь нашей революции — баррикадная борьба и хозяйственное строительство, война и дипломатия, голод и мощный восстановительный процесс, пафос разрушения и творческая страсть строительного периода, герои и жулики, мученики и вырожденцы, типы старой Великороссии и молодняк окраин, пролетарии, крестьяне, интеллигенты, иностранные офицеры, революционные рабочие Запада, дворцы, тюрьмы, пушки, аэропланы, капиталистические виселицы, „товарищ Маузер“, Днепрострой и Волхов, беспризорные и пионеры — все это в произведениях Кольцова вереницей проходит перед нашими глазами.

Дробные аналитические странички, подчас подымающиеся, однако, до крупных синтетических обобщений, — вот характеристика кольцовских фельетонов.

Читатель может наблюдать, как вместе с революцией росло и творчество Кольцова, несомненно углубляясь и по мастерству языка, и по степени художественного проникновения в обрабатываемый материал.

Характерной чертой Кольцова является также отсутствие провинциализма: он также мало „национально-ограничен“, как и наша революция.

Широкий горизонт, достаточная длина радиуса художественной ориентации Кольцова, наряду с остротой языка, меткостью образной речи и революционной эмоцией, составляющей внутреннюю движущую силу его фельетонов, несомненный художественный рост — дают основание сказать, что автор, уже имеющий за собой крупный и заслуженный успех, как говорят немцы, entwicklung fahig[5] и за его художественной разведкой мы будем иметь еще „тяжелую художественную артиллерию“».

Популярность Кольцова растет. Достаточно вспомнить, как в главной газете страны 12 августа 1930 года почти на целой полосе печатается не фельетон Кольцова, а материалы, посвященные самому Михаилу Ефимовичу. Они опубликованы под заголовком «ДЕСЯТЬ ЛЕТ РАБОТЫ В „ПРАВДЕ“ тов. М. Е. КОЛЬЦОВА».

Вот два из них.

В день десятилетия боевой журналистской работы М. Е. Кольцова на страницах «Правды» шлем горячий привет мастеру советского фельетона.

Мы рады отметить, что тов. Михаил Кольцов является одним из первых военкоров «Правды» и старейших красноармейских редакторов. Активно участвуя в Гражданской войне, Михаил Кольцов не раз показывал пример энергичного и образцового поведения большевика-журналиста на службе обороны социалистической страны.

Особое внимание тов. Кольцов всегда оказывал красной авиации и не раз принимал участие в ответственнейших рекордных перелетах на первых самолетах и моторах советского производства.

В годы мирного строительства тов. Кольцов неизменно возвращался к вопросам укрепления Красной армии и обороны страны, выступая как вдумчивый и квалифицированный наблюдатель процессов роста Красной армии и ее проблем.

П. БАРАНОВ, В. БЛЮХЕР, С. БУДЕННЫЙ, С. С. КАМЕНЕВ, Р. МУКЛЕВИЧ, И. УНШЛИХТ, И. ФЕЛЬДМАН.

Приведу также выступление известного немецкого революционера Макса Гельца:

«За восемь лет моего пребывания в социал-демократических тюрьмах Германии очень часто моим друзьям и партийным товарищам запрещалось посещать меня. Даже депутатам рейхстага нередко был закрыт доступ ко мне. В тюрьме Грос Стрелиц и Мюнстер случалось, что ко мне не допускали даже моих защитников. Когда ко мне явился адвокат Ласковский, защищавший меня, мне даже не было разрешено протянуть ему руку для приветствия. Да, это было запрещено в республике социал-демократов Эберта, Носке, Зеверинга и Цергибеля! За восемь лет моего пребывания в социал-демократических тюрьмах Германии очень часто моим друзьям и партийным товарищам запрещалось посещать меня. Даже депутатам рейхстага нередко был закрыт доступ ко мне. В тюрьме Грос Стрелиц и Мюнстер случалось, что ко мне не допускали даже моих защитников. Когда ко мне явился адвокат Ласковский, защищавший меня, мне даже не было разрешено протянуть ему руку для приветствия. Да, это было запрещено в республике социал-демократов Эберта, Носке, Зеверинга и Цергибеля!

При таких обстоятельствах надо считать настоящей сенсацией удачу советского журналиста, который проник „контрабандным способом“ прямо в мою камеру.

Мы, узники Зонненбургской тюрьмы, правда, слыхали о русском правдисте, о „неистовом“ Михаиле Кольцове, но никто из нас не знал его лично, и нам не могло даже прийти в голову, чтобы журналист из Советского Союза проник внутрь железного кольца нашей изоляции. Тюремная администрация, директор тюрьмы и все служащие страдали прямо-таки неописуемым страхом перед всем, что идет из Советского Союза.

И вот однажды тов. М. Кольцов предстал передо мной в кабинете директора Зонненбургской тюрьмы.

Вот он здесь, он приветствует меня, вот он обнимает меня, исполненный жизнерадостности и солидарности.

Эта волнующая встреча принесла мне неописуемую радость. Она осталась для меня в памяти как незабываемое сильное переживание. Товарищ из первого рабочего государства явился с приветом от русских рабочих и крестьян и передал этот привет немецким товарищам, томящимся в тюрьме!

Находчивость тов. Кольцова сумела побороть хитрость тюремной администрации. Если бы директор Зонненбургской тюрьмы знал, кто со мной разговаривал, он бы в ярости немедленно приказал отвести меня обратно в камеру, а тов. Кольцову указал бы на дверь. Михаил Кольцов понял это, и поэтому сумел изобразить из себя моего хорошего старого знакомого, и к тому же не русского.