Наконец, устав лежать под помостом, мальчик осторожно выполз наружу. Кругом никого. Купцы сегодня уже не придут на рынок, ведь в драке пострадает их одежда и кошельки, а могут и убить – Хасан слышал, как один из них говорил, что басрийское простонародье опаснее для богачей, чем войска неверных.

На окружающих улицах уже слышался шум, женские вопли. Сейчас сюда прибегут родственники убитых. Оглянувшись, Хасан бросился к одной из улиц. Ему удалось добраться туда прежде, чем на площадь хлынула орда женщин, разыскивавших своих погибших или исхлестанных плетьми родичей. Если бы он остался, его растоптала бы обезумевшая толпа.

По той улице, где очутился Хасан, тоже бежали женщины. Какая-то старуха содрала с себя покрывало и стала рвать волосы, другая, увидев, что мальчик был на невольничьем рынке, бросилась к нему и закричала:

– Ты не видел моего сына, Абу-ль-Бака, седельника? Он ушел с утра, и его нигде нет.

Испуганный Хасан прижался к стене:

– Не знаю никакого Абу-ль-Бака, я недавно в Басре!

Но женщина, недослушав, поспешила на площадь, а Хасан снова бросился бежать.

Наконец, обессиленный, он присел на каменную скамью перед большим домом. Мальчик весь вымок, одежда прилипла к телу, его знобило. Он прилег на скамью, нагретую солнцем. За оградой дома росло высокое дерево, тень от него падала на край скамьи. Подвинувшись в прохладное место, Хасан незаметно уснул.

Разбудило его легкое прикосновение. Он вскочил и увидел зинджа огромного роста, который стоял, наклонившись над скамьей, и разглядывал спящего. Увидев, что мальчик проснулся, чернокожий спросил:

– Откуда ты?

У зинджа страшное лицо, исполосованное шрамами, которые перекрещивались на щеках, но глаза незлые. Он выпрямился, и мальчик подумал, что не достанет ему и до пояса – такой он был высокий. Хасан хотел убежать, но подумал, что длинноногий зиндж сразу догонит его. Поэтому он встал со скамьи и сказал:

– Я вышел из дома и заблудился.

– Где же твой дом?

– У рынка тканей.

– Это недалеко отсюда, пойдем, я отведу тебя.

Хасану нравился чернокожий, но на всякий случай он спросил:

– А ты не отведешь меня на невольничий рынок? Зиндж удивленно спросил:

– Зачем, сынок?

– Ты можешь отдать меня работорговцу, а тот продаст меня, как продают пленных девушек, я видел это сегодня!

Чернокожий вздохнул и, покачав головой, сказал:

– Меня самого продали на невольничьем рынке много лет назад, я был не намного старше тебя. Нет, сынок, не бойся, я не обижу тебя, и, пока ты со мной, тебя никто не тронет.

Зиндж взял Хасана за руку и повел. Мальчик едва поспевал за своим провожатым, ему приходилось бежать. Вдруг он увидел знакомую дверь. Оглянувшись на ходу, Хасан крикнул:

– Стой, вот мой дом!

Чернокожий остановился, вернулся к двери и несколько раз постучал. Калитка тотчас открылась, и мать, даже не закрыв лицо, бросилась к сыну:

– Где ты нашел его?

– Он спал на скамье в конце улицы.

– Да благословит тебя Аллах, добрый человек, пусть благоденствие никогда не покидает твоего дома, пусть Бог простит тебе все грехи за это доброе дело!

Зиндж пробормотал: «Мир тебе, почтенная!» – и, повернувшись, пошел прочь, а Хасан смотрел ему вслед – уж очень красив этот великан, когда не видно его обезображенного лица. Мать была так рада, что сын нашелся, что не стала даже ругать его. Она сказала:

– Поешь и отдыхай, завтра я отведу тебя к Абу Исхаку, продавцу благовоний. Если ты понравишься ему, он возьмет тебя к себе в лавку.

– …что касается кардамона, то это одно из полезнейших растений, сотворенных Богом для человека. Его запах подобен благовонию душистой травы – рейхана, он также полезен для желудка. Индийские и сирийские врачеватели любят употреблять кардамон для излечения различных болезней. Но самый ходкий наш товар – это цветочная вода, приготовленная из отборных и чистых лепестков роз, жасмина и смеси разных цветов и благовонных трав. Ты должен хорошо знать все эти смеси и различать благовония по запаху и цвету, потому что цена их бывает различной. Чем темнее мускус, тем он дороже, а амбра наоборот – белая амбра лучше, и цена ее в несколько раз выше.

Абу Исхак ласково смотрит на мальчика. Он знает, что Хасану не нужно повторять, он запоминает все с первого слова. Вот уже год Хасан служит у продавца благовоний. Но хотя считается слугой, на самом деле он скорее ученик Абу Исхака, который нанял еще одного мальчика для поручений. Если нужно отнести товар покупателю на дом, пойти с хозяином на рынок за припасами, прибрать негодные горшочки для благовоний – Абу Исхак поручает это второму слуге. Хасану достается более тонкая работа – смешать разные благовония по указанию хозяина, разлить цветочную воду в маленькие стеклянные бутылочки – они приходят из Сирии и стоят недешево, поэтому с ними надо обращаться очень осторожно.

Хозяин дает Хасану золотые и серебряные коробочки, где хранятся драгоценные мази, и тот ловко раскладывает их маленькой стеклянной ложечкой – у мальчика это получается даже лучше, чем у хозяина, ни капли дорогих снадобий не проливается и не пропадает. А мальчику нравится работа.

Лавка просторна и богато обставлена. Абу Исхак – знаток ковров, раньше он ими торговал и на всю жизнь сохранил к ним любовь. Он может, оторвавшись от своих занятий, часами смотреть на свой любимый ковер, сделанный, как он говорит, еще при персидских царях Сасанидах, более двухсот лет назад. Ковер бледно-голубой с желтыми узорами, на нем изображены переплетающиеся цветы и травы, странные птицы со звериными головами, а может быть, это цветы, похожие на птиц. По краям раскиданы бирюзово-синие мелкие цветы. Абу Исхак говорит, что теперь не умеют делать такого цвета, он получается грубее и не так прочен. Подобные ковры умели делать мастера-персы, которые поклонялись пророку Мани*. Теперь их преследуют и, если узнают, что у кого-нибудь в доме хранится изображение этого пророка, изображение сжигают, а еретику рубят голову.

За год, который Хасан провел в лавке Абу Исхака, он многое узнал. Он уже не боялся ходить по Басре и безошибочно разбирался в сложном сплетении улиц и переулков большого города, разбросанного среди каналов и протоков великой реки Шатт аль-Араб. Вечером он часто ходил к берегу, где его мать стирала вместе с другими прачками. Пока женщины, шумно переговариваясь, собирали чистое белье, Хасан сидел у воды, вслушиваясь в плеск волн, набегающих на песчаный берег, усеянный ракушками.

От реки тянуло прохладой; приятно сидеть на влажном песке и дышать воздухом, пропитанным запахом воды, после того, как провел целый день в душной лавке, где так сильно пахло благовониями, что болела голова.

А еще здесь ничто не мешает перебрать в мыслях все, что услышал за день. А слышал он многое. В лавку приходили друзья Абу Исхака: некоторые жили в Басре, многие приезжали из других городов. Они говорили о вещах, которые были непонятны Хасану, но он жадно слушал разговоры, и хозяин не прогонял его. Сегодня пришел маленький сухой старичок. Он был бедно одет, но Абу Исхак бросился навстречу и усадил на почетное место, в самой середине возвышения, которое было устроено у задней стены лавки, на любимом ковре, подложил ему под спину мягкую шелковую подушку. Гости Абу Исхака, которые пришли к нему с утра, – два писца, служившие в канцелярии наместника, – тоже поднялись, увидев старичка. Потом все уселись, повар-нубиец принес жареного барашка и свежие лепешки, приправы и зелень.

Абу Исхак почтительно прислуживал старику, но тот не стал есть мясо, а отломив кусок лепешки, съел его с зеленью. Когда все поели, старик особенно долго мыл руки и тщательно вытер их о тонкое хлопковое полотенце, поданное хозяином. Потом, вздохнув, гость сказал:

– Нет больше в Басре ни чести, ни знаний после смерти великого Хасана* и Василя ибн Ата*, моих учителей. Ученые не стремятся к постижению истины, они ищут лишь славы и богатства. Поистине, правду говорил Хасан аль-Басри, что из всех изречений пророка Мухаммеда, да упокоит его Аллах, чаще всего приходится повторять: «Если бы у человека были две долины, наполненные сокровищами, то он пожелал бы третью, и ничто не наполнит утробы сынов Адама, кроме праха земли». Судья Басры берет взятки и требует не меньше пятидесяти дирхемов, он осудит невинного и оправдает виноватого, и совесть не мучит его. Невежды осмеливаются оспаривать учение Василя ибн Ата и утверждают, что Коран не был сотворен и сущест вовал вечно. Ведь это явная ересь и, хуже того, неразумие. Если бы они стали рассуждать, то поняли бы, что Коран не мог существовать вечно, рядом с Причиной бытия, которую простонародье называет Аллахом. Тогда получается, что существовали вечно две силы, то есть два божества, а это настоящее язычество!