CHETKY MAGAZINE LIBRARY

Betsy Shidfar

Abu Nuwas

Mardjani

Publishing House

Moscow 2011

The biographical novel Abu Nuwas is like a skilfully woofed magic carpet transporting us to the age of the Arabian Nights Entertainments, which many of us very well remember from our childhood. A lucky reader of this book will find oneself keeping company to poet Abu Nuwas, the lead character of the novel, while he is visiting the reception hosted by the legendary caliph Harun al-Rashid, listening to a contest of the most famous poets, sharing shelter with Bedouins and wandering through the streets of night Bagdad, full of dangers and temptations.

Written more than thirty years ago, this novel has been waiting for its time to come in the family archive of B.Ya. Shidfar (1928–1993) – the famous scholar specialising in Arabic studies, translator of the poetry written by Abu Nuwas and many other Arabic poets.

Бетси Яковлевна Шидфар – несомненно, самый яркий талант в нашем араби стическом литературоведении советского периода. Литературоведение – сравнительно молодая отрасль отечественной арабистики. Впрочем, это утверждение может быть распространено, пожалуй, и на всю мировую арабистику. В XIX веке, когда в Европе и в России уже сложились солидные литературоведческие школы, которые, при всех своих противоречиях, рассматривали западную литературу в первую очередь как вид художественного творчества, – востоковеды, в частности арабисты, видели в литературных произведениях прежде всего источники – исторические, религиозно-исторические, этнографические или памятники языка определенной эпохи, игнорируя их эстетическую ценность или даже вовсе отвергая самоё возможность ее существования. Лишь на заре XX в. начинают появляться работы, рассматривающие арабскую поэзию именно как поэзию, отражающую личность автора и эстетические вкусы эпохи. Большую роль в становлении этого направления сыграли труды отечественных арабистов академика В.P. Розена (1849–1908) и особенно его ученика академика И.Ю. Крачковского (1883–1951), чьи работы, опирающиеся на положения сравнительно-исторической школы А.Н. Веселовского (1838–1906), явились новым словом в арабистике.

Судьба не была благосклонна к нашей науке: она рано унесла почти всех учеников И.Ю. Крачковского, начавших свою деятельность в первой половине XX в., среди которых был его любимец В.А. Эберман (1899–1937), чьи интересы лежали в области средневековой арабской поэзии. В результате получилось так, что именно Б.Я. Шидфар оказалась преемницей И.Ю. Крачковского в деле исследования средневековой арабской литературы как определенной эстетической системы. Однако если диапазон научных интересов учителя был весьма широк (помимо истории литературы, поэтики и риторики он обращался к арабскому языкознанию, истории, источниковедению, истории нaуки и т. д.), то ученица сосредоточилась на истории и теории средневековой арабской литературы, что принесло благотворные плоды, обогатив ценными новаторскими работами эту отрасль арабистики. К тому времени – середине XX в. – взлет арабистического литературоведения, несомненно, назрел: одна за другой стали появляться литературоведческие работы высокого научного уровня. Но первой здесь была Б.Я. Шидфар.

Выше я назвала Б.Я. Шидфар ученицей И.Ю. Крачковского, но по-настоящему она не успела ею стать. Правда, она поступила на восточный факультет ЛГУ в 1946 г., когда И.Ю. Крачковекий еще заведовал кафедрой арабской филологии, но осенью 1947 г. академик тяжело заболел и почти прекратил преподавание, оставив себе только нескольких старших учеников, а в январе 1951 г. он скончался, не успев выпустить самую удачную из первых послевоенных групп студентов, к которой принадлежала и Бетси Яковлевна.

Но обо всем по порядку. Правда, я почти ничего не знаю о ее детстве и юности. Бетси – ее девичья фамилия Шустер – родилась 27 февраля 1928 г. под Харьковом. Родители ее, оба врачи, во время Великой Отечественной войны служили на Черноморском флоте, участвовали в обороне Севастополя и в боях под Новороссийском. Смутно помню какие-то ее рассказы студенческих времен о море, о моряках; у меня даже почему-то засело в памяти, что речь шла о Северном флоте. Но нет, я выяснила, что приехала Бетси в Ленинград из Новороссийска, т. е. с Черного моря. Во время учебы в университете она жила в Ленинграде у родственников.

Почему ей дали такое странное имя «Бетси», ведь такого полного имени нет, это сокращенное от «Элизабет»? Меня уверял человек достаточно компетентный, имеющий дело с архивными документами, что «Бетси» (именно в такой форме) было довольно распространенным именем в еврейских семьях. Не знаю, мне оно больше никогда не встречалось, и много лет назад у меня даже возникло предположение, может быть, фантастическое, что назвали ее в честь одной из героинь американской писательницы Луизы Олкотт, чьей книгой «Маленькие женщины» и ее продолжениями, в конце XIX в. изданными по-русски в «Золотой библиотеке», зачитывались наши бабушки и мамы. Среди героинь этих книг фигурирует некая юная Бетси, образец добродетели, сочетание ангельской внешности и ангельского характера.

Соответствовала ли этому идеалу наша Бетси? В какой-то степени – по внешности: миниатюрная сероглазая блондинка со слегка вьющимися волосами. «Ангелоподобию» противоречили выдвинутый немного вперед упрямый подбородок, острый носик и решительное выражение лица. А уж характер…

Она ненавидела свое «добродетельное» имя и всегда представлялась как «Лиза». Лизой звали ее все друзья по восточному факультету, где мы с ней познакомились осенью 1946 г., когда я перешла на третий курс, а она поступила на первый. Я уже упоминала, что группа, в которой училась Лиза Шустер, выделялась на послевоенном восточном факультете: в ее состав входили такие прославившиеся впоследствии ученые-арабисты, как историк халифата О.Г. Большаков, исследователь доисламской Южной Аравии А.Г. Лундин, крупнейший знаток арабской рукописной традиции А.Б. Халидов, глава дагестанской школы арабистики А.Р. Шихсаидов – всех не перечислить. Достаточно сказать, что из 10 окончивших университет в 1951 г. арабистов семеро стали докторами наук, да и остальные также внесли свой полезный вклад в востоковедение. Словно сама природа озаботилась пополнением поредевших интеллектуальных кадров – так порой происходит на пике той или иной переходной эпохи.

В этой компании Лиза не выделялась «сияющей луной, затмевающей окружающие ее звезды», как сказал бы средневековый арабский поэт, – всю группу он бы сравнил, согласно традиции, со сверкающим созвездием Плеяд, в котором Лиза занимала достойное место. Нет, я не права – все-таки было отличие, причем серьезное: Лиза училась сразу на двух факультетах. Помимо восточного, что само по себе нелегко, особенно когда речь идет о таком языке, как арабский, годом позже она окончила испанское отделение филологического факультета, плененная, как я полагаю, интересом к Арабской Испании. На филфаке к студентам в те годы предъявлялись весьма высокие требования, выработанные еще в довоенные годы; теоретическая подготовка в области литературоведения там была много выше, чем на восточном, где все еще сильны были старые, чисто филологические традиции.

Я-то знаю, что значит учиться на двух филологических кафедрах одновременно: в свое время сама пыталась, да пороху не хватило. А у Лизы получилось. Конечно, она обладала выдающимися языковыми способностями, огромной начитанностью, великолепной памятью, умением логически мыслить. Но мало того: говорят же, что талант – не помню уж, на сколько процентов, – это труд, без которого никакие способности не позволят человеку самореализоваться. Сейчас я думаю, что Лиза уже тогда умела по-настоящему трудиться (в дальнейшем я в этом ее умении убедилась), иначе как же два факультета не только с двумя разными языками, но с двумя разными учебными планами? Это не были ни натужный, поглощающий все силы труд, ни изнуряющая зубрежка записной отличницы. Училась Лиза всегда хорошо, и, казалось, все шло легко и просто, обычная студенческая жизнь. Сколько я помню Лизу, она всегда выглядела веселой, оживленной, как мне представлялось – без всяких комплексов. Сейчас я думаю, что комплексы в ее мироощущении все же присутствовали.