Я подумал, не звездные ли это корабли.

— Воздушные шары, — сказала наконец Гек. В голосе ее звучало благоговение. — Точно как в «Вокруг света за восемьдесят дней».

Забавно. Гек в этот момент казалась более взволнованной, чем когда была на борту «Стремительного», среди всех этих сверкающих консолей и гудящих механизмов, Я смотрел на флотилию хрупких воздушных шаров и гадал, что за добровольцы настолько смелы, чтобы пилотировать их в такую ночь, окруженные мощными электрическими разрядами, причем выше рыщет безжалостный враг. Мы смотрели, как десятки шаров вылетают из тайных пещер горы Гуэнн. Один за другим они ловили свежий западный ветер и плыли мимо горы, исчезая из виду.

Я был недалеко от Джиллиан Баскин и потому услышал, что она сказала кузнецу Уриэль:

— Хорошо. Вы выполнили свою часть договора. Теперь пора выполнить нашу.

Раздавлен. Колеса оторваны или повреждены. Из корпуса, в который заключен мозг, вытекает смазка. Движущие шпульки разбиты и лежат на земле.

Вуббен лежит рядом со своим божеством, чувствуя, как уходит жизнь.

Кажется невероятным, что он все еще жив. Когда джофурский корвет жестоко ударил Святое Яйцо, Вуббен частично уже обошел его и находился за изогнутым боком, почти по другую сторону. Но узкий проход в Гнезде создавал сильную тягу, как в дымоходе, передавал жар и делал тщетными попытки убежать.

И теперь Вуббен лежит беспомощной грудой, сознавая два обстоятельства.

Выжившим г'кекам понадобится новый высокий мудрец.

И кое-что еще.

Яйцо еще живо.

Это его удивляет. Почему джофур не прикончил его? У него для этого хватило бы сил.

Может, джофуров что-то отвлекло.

Может, они еще вернутся.

Или их убедили уйти?

Ритм излучений Яйца казался приглушенным, но более четким и ясным, чем когда-либо. Вуббен подумал, не кажется ли это ему из-за приближения смерти. Или его разбитые шпульки, упавшие на камень, улавливают вибрации, которые неощутимы для нормальных чувств.

Хрустальная ясность призывает его, но Вуббена еще что-то непрочное привязывает к жизни. Теперь он понимает, что именно это всегда мешало мудрецам и мистикам полностью понимать священный овоид. Смертные, даже треки, вынуждены думать о продолжении, иначе нельзя правильно играть в игру существования. Но забота — это одновременно препятствие. Она влияет на чувства. Делает вас восприимчивым к шуму.

Он с радостью отказывается от этого препятствия. Сдача расчищает путь, открывает тропу, по которой он устремляется с радостью, как юноша, только что закончивший курс владения колесами и с энтузиазмом движущийся по рампе, на которой никогда не был. И ее повороты сменяются с зловещим великолепием.

Вуббен чувствует, как мир вокруг него становится прозрачным. И с абсолютной ясностью начинает постигать связи.

В легендах, в человеческих преданиях боги разговаривают с пророками, и то только на пороге смерти. Но великий камень ничего не говорит. Вуббен не слышит ни одного слова, не видит никаких образов. Однако он в состоянии проследить формы Яйца, его дрожащее единство. Как труба, Яйцо втягивает его, увлекает в недра Джиджо.

Это первый сюрприз. Исходя только из его формы, Шесть Рас считали Яйцо изолированным, что это овальный камень, вышедший из внутреннего жара Джиджо и ставший целиком частью верхнего мира.

Но это не так. Очевидно, оно все еще поддерживает связи с миром внизу.

Ошеломленное сознание Вуббена постигает царство под Склоном не как картину, но в его сущности, как огромное владение, пронизанное жаркими нитями лавы, подобными ветвям гигантского магмового леса. Эти ветви тянутся к растущим горным хребтам. А корни леса погружены в жидкие бассейны, невообразимо глубокие и широкие, безмерные пространства, где расплавленные скалы постоянно перемалываются активной планетой.

Но даже здесь сохраняется ритм. И Вуббен поражение узнает, каков источник этого ритма.

Мусор!

Глубоко под Склоном находится обширная плита из твердого камня, океанская платформа, ударяющаяся о континент и уходящая под него еще глубже, таща за собой вековые слои базальта в процессе медленной конвекции со слоями мантии. Для Вуббена этот процесс не является совершенно загадочным. Он видел иллюстрации в текстах из Библоса. Заползая, океанская плита оставляет за собой отбросы, пенную смесь воды и элементов жизни.

…и этот ритм.

Ритм мусора! Ритм древних зданий, сооружений, машин, всего того, что выброшено давным-давно, задолго до того, как буйуры получили лицензию на эту планету. Задолго даже до их предшественников.

Сами вещи давно исчезли, расплавились, стерлись, их атомы рассеяны давлением и жарой. Но каким-то образом что-то остается. Магма ничего не забывает.

Вуббен, потрясенный следствиями своего открытия, думает: мусор предположительно очищается. Когда мы бросаем свои кости и инструменты в Помойку, все это должно быть очищено огнем Джиджо. И ничего не должно оставаться!

И однако кто он такой, чтобы сомневаться, если Джиджо решает запомнить каждую населявшую ее расу, которая пользуется ресурсами планеты, ее разнообразными формами жизни, а потом улетает согласно галактическому закону?

Так вот что ты такое? — спрашивает он у Святого Яйца. Концентрат памяти? Кристаллизованная сущность видов, которые были до нас и больше не существуют?

Трансцендентная мысль, однако она приносит Вуббену печаль. Его собственная раса на краю исчезновения. Ему хочется какого-то сохранения, какого-то убежища от забвения. Но для того чтобы достичь этого, нужно долго жить на тектонической планете.

А его вид большую часть своей разумной жизни провел в космосе.

Значит, ты совсем не заботишься о нас, живых существах, обвиняет он Яйцо. Ты подобно тому сумасшедшему мульк-пауку в горах, твое лицо обращено к прошлому.

И снова ни слова в ответ, ни образа. Напротив, Вуббен ощущает усиление связанности, которая устремляется вверх, через каналы, разогретые трением, взбирается по влажным, перегретым скалам, и тут его сознание погружается в холодное темное царство — в морские глубины, самое закрытое место.

Помойка. Вуббен ощущает вокруг себя гигантские груды мусора, оставленные недавними волнами жизни. И даже с этими реликтами буйуров Яйцо тоже связано. Вуббен чувствует, что кладбище древних машин потревожено. Груды старинных отбросов все еще дрожат от недавнего вмешательства.

Нет никакого гнева. Нет даже намека на интерес. Но Вуббен ощущает реакцию, подобную какому-то удивительному рефлексу.

Море реагирует. Потревоженные груды мусора вызвали перемены в образовании волн и приливов, в испарениях и температуре. Словно спящий гигант, тяжело реагирующий на слабый зуд, зарождается сильная буря и устремляется одновременно к поверхности и ко дну океана, унося предметы туда, где им место.

Вуббен понятия не имеет, что так раздражает Помойку. Возможно, джофуры. Или то, что Шесть Рас перестали сбрасывать мусор? Но мыслит он все медленней по мере погружения вглубь. С каждым проходящим дуром мирские тревоги все меньше заботят его.

Тем не менее кое-что еще остается. «И это все, что мы для тебя? — спрашивает он у планеты. — Зуд?»

Теперь Вуббен понимает, что Дрейк и Ур-Чоун ловко провели всех, когда сто лет назад объявили о своем «откровении». Яйцо не бог, не сознательное существо. Ро-кенн был прав, называя его частицей пси-активного камня, более сложной и упорядоченной, чем Спектральный Поток. Это концентрат, который оказался полезен для объединения Шести Рас.

Полезен во многих отношениях, но не достоин молитвы.

Мы ощущали то, что отчаянно хотели ощутить, потому что альтернатива была для нас неприемлема — признание того, что мы, сунеры, одиноки. И всегда были одни.

Это могло бы стать последней мыслью Вуббена. Но в самый последний момент пришло еще что-то. Проблеск значения, смешивающегося с затухающими вспышками нервной системы. В это последнее мгновение Вуббен почувствовал прилив непоколебимой уверенности.