— О'кей, — сказал Хиггинс. Он поднялся, нахмурил брови, придав лицу глумливое выражение, и воинственно подался вперед. — Колись давай, болван! Так пойдет? Настоящие тридцатые годы?

— В самый раз. Думаю, эти двое не догадаются, что нынче полиция работает иначе.

Хиггинс замялся и вышел.

Мендоса завел «феррари» и поехал в Голливуд, в одно место на Ферфаксе под названием «Викторианская комната». Множество подобных заведений носят такие причудливые названия. Да, это проблема, в любом большом городе они собираются в стада, причем как мужчины, так и женщины. Есть и несколько подобных женских заведений. Полиция за ними присматривает, время от времени для разнообразия проводит там облавы, и иногда ей попадается находящийся в розыске человек.

Он оставил машину на стоянке, прошел обратно с полквартала и вошел внутрь. Едва переступив порог, он почувствовал особую атмосферу заведения. Очень тихо, освещение ярче, чем в других барах. Претенциозный викторианский стиль: красный плюш, хрустальные люстры, даже темно-красный ковер. В этот час здесь было всего с десяток мужчин. Все сидели за столиками по двое, кроме одной группы из четырех человек. Когда Мендоса вошел, все взгляды устремились на него: незнакомец. Похоже, сюда редко захаживали посторонние, и большинство из них спешили сообщить бармену пароль: «Это место мне рекомендовал Джо Смит» или что-то вроде этого.

Мендоса знал, что будь он с женщиной, он не прошел бы от двери и трех шагов. Кто-нибудь преградил бы ему путь и вежливо сказал бы: «Извините, сэр, здесь частный клуб».

Сейчас же все на него лишь смотрели. Он подошел к изогнутой стойке из красного дерева, возле которой никого не было, и небрежно сказал бармену:

— Водки.

Бармен не спешил его обслужить.

— Вы здесь кого-нибудь знаете, мистер? У нас в некотором роде частный клуб.

— Это для меня не новость,— ответил Мендоса. На намек он не обиделся, ведь Арт прав: вопреки распространенному заблуждению, по внешности нельзя определить, что ты из себя представляешь. — Конечно, знаю. Джорджа Ардена и Майка Даррелла.

— А, да, — сказал бармен и налил водку.

Мендоса взял стакан и обернулся, облокотившись на стойку, чтобы осмотреть зал. Нет, черта с два их отличишь. Только одного из посетителей можно опознать с первого взгляда: худосочный юнец в голубых штанах и рубашке, с подкрашенными губами и наведенным румянцем, крашеные ногти. Ну а вон тот волосатый, похожий на шкаф парень в джинсах; угрюмый, с тяжелыми челюстями мужчина средних лет, сидящий рядом с худым приятелем не моложе его; человек в строгом костюме, лысый, румяный и с заметным животиком; вон тот мужественного вида парень в хорошо сшитых брюках для верховой езды, с белыми ровными зубами, улыбающийся человеку, похожему на преуспевавшего в прошлом, но опустившегося репортера,— совершенно обычные люди.

Мендоса повернулся обратно к бармену, который все еще поглядывал на него с сомнением. Может, у бармена, как более опытного, есть внутренний радар, который ему подсказывал — да или нет. В любом случае Мендоса ему не очень понравился, что лейтенанта как раз устраивало. Бармен с подозрением разглядывал сшитый на заказ костюм Мендосы и его дорогой элегантный галстук. Бармен — крупный мускулистый мужик лет пятидесяти, лысый и щекастый — больше всего был похож на быка. Только кольца в носу не хватало. Довольно странно, но бармены и (или) владельцы подобных заведений довольно часто оказываются обыкновенными людьми. По той или иной причине наркоманы, голубые начинают монополизировать определенное место и в конце концов, если бармен покладист и закрывает на все глаза, вытесняют оттуда всех остальных. Некоторые хозяева считают, что деньги новых клиентов так же хороши, как и всякие другие. Но как бы они вначале ни работали — честно или не очень,— рано или поздно они сворачивают с прямой дорожки, потому что часто клиенты подобного толка — настоящие преступники, и неизбежно начинаются громкие разборки, поножовщина и тому подобное.

— Несколько вопросов, — сказал Мендоса и достал удостоверение; голоса он не понизил. — Лейтенант, Отдел по расследованию убийств.

Если и был в зале небольшой шум, то он мгновенно стих. За спиной Мендоса почувствовал напряжение и тревогу.

Бармен положил обе руки на стойку.

— Так, полиция,— сказал он.— Я мог бы догадаться. Это облава?

— Какая облава, когда я один? Дружище, я, конечно, неплох, но ведь не настолько,— сказал Мендоса.— Даже для твоих клиентов. И я сказал — расследование убийств, а не полиция нравов. Один прямой ответ. Были ли здесь в субботу вечером Джордж Арден и Майк Даррелл и в какое время, как долго?

— Зачем вам это знать?

— Вопросы задаю только я. Были?

— Они сами так сказали?

— Ты меня слышал. Были?

— Послушайте, у меня есть права, у всех есть права. Вы не можете просто так прийти и начать меня стращать… Я имею право знать, что… Я ничего не скажу о моих друзьях, пока не узнаю…

Мендоса поставил стакан, дотянулся левой рукой до бармена и рванул его за узкий галстук к себе, наполовину вытащив из-за стойки. Влепил прямо по зубам звонкую затрещину.

— У тебя, друг, со слухом плохо, — сказал он мягко. — Я задал тебе вопрос. Ты на него отвечаешь, и тогда, может, я не буду задавать другие. Например, не числилось ли чего за тобой раньше? Или не оставил ли ты под стойкой несколько порций героина для особых клиентов? И как сильно ты разбавляешь благородный продукт?

— Черт вас подери — врываетесь тут и… Если кто настучал, будто здесь что-то было, то он брехло проклятое…— бармен трепыхался, как рыба на леске. Мендоса держал его крепко.

Сзади потихоньку нарастал шум, глухой злобный гул. Этот народ неуравновешенный, а он один. Мендоса спокойно взглянул на покрасневшее лицо бармена и еще раз сильно ударил. Обычно он не одобрял подобные методы, но двадцатилетний опыт работы говорил, что мелкий преступный элемент понимает только одно. С преступниками невозможно говорить на нормальном языке, потому что они сами не нормальные люди. И нужно им показать, что полицейские гораздо жестче, чем они сами, чтобы поддерживать к себе должное уважение.

— Порадуй меня, дружок, — проговорил Мендоса, — будь хорошим мальчиком. — («Если остальные набросятся…») Он отпустил галстук и слегка оттолкнул бармена; тот отшатнулся к полкам бара и стоял, облизывая губы.

— Хорошо, хорошо, — сказал бармен угрюмо. — Если они говорят, что были здесь, значит, были. Они почти каждую субботу по вечерам приходят. Точно. Какого черта весь этот шум? Конечно, они были, я вспомнил.

— Когда они сюда пришли?

— Я не помню! А они сказали — когда? Думаю, они лучше знают.

— Иди-ка сюда, дружок. Давай посмотрим, может, тебе память поправить.

— Нет! Я не… Ну, я думаю, где-то… примерно…

— Шевели мозгами.

— Д-девять часов, — сказал бармен, возвращая себе былую уверенность. — Да, где-то так. Они оставались здесь до закрытия. До двух ночи. Народу было тьма, я… А что они…

— Ну и чудненько,— сказал Мендоса.— Ты был хорошим мальчиком. — Он положил на стол долларовую бумажку. — Водку ты разбавляешь чересчур, но это не мое дело. В следующий раз, когда кто-нибудь задаст тебе вежливый вопрос, отвечай побыстрее и полегче. — Он повернулся и вышел. Все присутствующие тихо и напряженно проводили его взглядами до двери.

Шагая к «феррари», он думал, что Арт, наверное, не так уж и неправ, называя его дураком за то, что он редко берет с собой оружие, но Мендоса не одобрял полицейских старого склада, которые всегда лезут в драку и чуть что — сразу палят. Хотя, конечно, здесь он мог оказаться в дураках и по другой причине. Законность получения доказательств — не шутка.

Он поехал обратно в управление, где в дверях столкнулся с Хэкетом. Слушание закончилось. Время было за полдень. Они сели в «феррари» и поехали перекусить к Федерико. Мендоса изложил Хэкету сегодняшние события.

— Да, славно, — сказал Хэкет по поводу бармена. — Окружному прокурору это понравится, если дойдет до суда.