Фред Киндерсли пришел в себя и позвонил в полицейский участок. Я попросил разрешения воспользоваться его телефоном. Когда я поспешил в гостиную Киндерсли, где стоял телефон, в баре уже слышался веселый гомон и смех. Я позвонил в «Пайдал», и после короткой задержки мне ответил Элвин Карт. Мне показалось, что он запыхался.

— Это Уотерсон. Ваш брат дома?

— Добрый вечер. Вы хотели с ним поговорить? Пойду погляжу: вернулся ли он.

— Не трудитесь. Не могу ли я забежать к вам на несколько минут? У нас тут в «Глотке винца» случилось довольно неприятное происшествие.

— Пожалуйста, заходите, дружище. Но что там?…

Я резко повесил трубку и позвонил в Замок. Отозвался молодой слуга Пейстонов.

— Да, в этот уик-энд хозяин дома, но велел, чтобы после ужина его не беспокоили, ему надо просмотреть кое-какие бумаги.

— У меня срочное дело.— сказал я.

— Извините, сэр. Если вы объясните мне, какое именно, я доложу секретарю мистера Пейстона.

— Ладно, я перезвоню утром.

Даже если бы Роналд Пейстон и соизволил снять трубку, я бы не решился задать вопрос: «Вы были у себя в кабинете весь вечер?» Впрочем, я только хотел исключить его из числа подозреваемых: трудно представить себе всерьез, чтобы он или его экзотическая жена метали гранаты в окна таверны.

Миновало всего пять минут после происшествия. Моряки уже усаживались в автобус, на котором приехали; остальные посетители переговаривались в проулке или заводили свои машины. Толлертонский сержант попросил Фреда записать фамилии и адреса всех присутствующих, сам же он приедет завтра. Те, кто осматривал сад, не нашли никаких следов, а если следы и были, то, уж конечно, их затоптали.

Я попрощался с лейтенантом Барнрайтом, перебросился несколькими словами с Доротеей Киндерсли — она все еще не могла оправиться от потрясения — и зашагал через луг к «Пайдалу». Мне было понятно только одно: тот, кто затеял все это, не подвергал себя особому риску. Ночь была безлунная. Должно быть, он наблюдал за передней дверью таверны из-за деревьев, стоящих стеной вдоль проулка, убедился, что снаружи никого нет, взобрался на крыльцо, приоткрыл дверь, вытащил ключ и запер ее с наружной стороны, а затем проскользнул в сад и кинул свою чертову гранату, не опасаясь, что его увидят или услышат. Случись ему наткнуться на кого-нибудь, ему нетрудно было бы объяснить свое присутствие и переиграть задуманное, если, конечно, это не таинственный цыганенок. Запертая дверь позволяла виновнику происшествия благополучно ускользнуть еще до начала погони. Куда он, любопытно, мог направиться: через луг? по толлертонской дороге? по проулку, ведущему к Замку и усадьбе? В последнем случае ему пришлось бы пройти мимо автостоянки, что возле «Глотка винца», но в такой темени это не столь рискованно.

Через минуту я уже сидел в обшарпанной гостиной «Пайдала». Элвин Карт протянул мне бокал с виски, и я сделал несколько глотков. Чувствовал я себя словно адвокат, явившийся в суд без заранее подготовленных бумаг. Тут же был и Берти, в смокинге. Он ужинал с друзьями в Толлертоне и возвратился всего с четверть часа назад — когда я позвонил, он как раз ставил машину в гараж — так, по крайней мере, сказал его брат. Сам он был в кабинете. Накачался Берти порядком, все время молчал. Когда я рассказал им о том, что случилось в таверне, он откинулся на спинку стула и уставился на мыски своих полуботинок.

Элвин выказал сильное изумление и негодование, но я уловил в нем скрытое беспокойство.

— Не знаю, что стало с нашей деревней. С тех пор как здесь водворился этот мужлан Пейстон, у нас сплошные неприятности. Спасибо хоть обошлось без жертв.

— Думаю, этого шутника не стоит благодарить. В общей давке легко мог пострадать кто-нибудь из женщин.

— Вы называете его «шутником»? — воскликнул Элвин. Его голубые глаза странно помутнели.— Я бы употребил словцо похлеще. Во мне просто все клокочет, когда я подумаю, какие могли быть последствия. Вы уверены, что это не кто-нибудь из моряков?

— Их невиновность установлена совершенно точно.

Берти, видимо, немного протрезвел.

— Вы знаете, доктор Уотербери, мой брат — старина Эл — был большим шутником в свое время. Вспоминаю, какой номер он отмочил на железной дороге. Есть такой паршивый полустанок Эвершот.

— Ах, Берти, сейчас не время…

— На перроне Эл увидел пустой деревянный стенд для всяких там дорожных справочников. На стенде была табличка: «Возьмите наши издания, возможно, они вас заинтересуют». Эл насовал туда порнографических открыток. Но самый смак в том, что две недели спустя Эл побывал на этом полустанке, и оказалось, что все открытки на месте. Представляете себе, доктор Уотермен, какая дыра этот Эвершот. Так что там насчет гранаты?

Пока я повторял свой рассказ, Берти смотрел на меня оловянными глазами. Я попробовал закинуть удочку:

— Мне почудилось, что ваша машина проезжала мимо таверны незадолго перед тем, как все это произошло, вот я и позвонил узнать: не видели ли вы кого подозрительного?

— Ни шиша я не видел. После принятой мною дозы спиртного я не мог отвлекаться от дороги.

— А не попался ли вам на глаза этот загадочный цыганенок?— брякнул я наудачу.

В отупелых глазах Берти запрыгали веселые огоньки.

— Цыганенок? Нет-нет. По субботам и воскресеньям он не появляется.

— Цыганенок? Какой еще, к черту, цыганенок?— раздраженно спросил Элвин.

— А я-то думал, ты знаешь все местные сплетни — не только те, что исходят от тебя самого,— сказал Берти.

— Мне неприятно это слышать.

— Ну и пусть, терпи… Кстати, где ты раздобыл тогда эту похабщину?

— Послушай, Берти. Если не можешь говорить о серьезном деле с полным чувством ответственности, лучше иди спать.

— А что тут особо серьезного? На куски никого не разорвало. Пусть этим занимается полиция.

Пухлое розовощекое лицо Элвина походило на личико встревоженного ребенка.

— В том-то и дело, Берти. Завтра они примутся допрашивать всю деревню. А ты, кажется, только тем и занят, что рассказываешь каждому встречному-поперечному о моем старом пристрастии к розыгрышам.

— А где сейчас та граната Миллза?— перебил Берти.

Я сказал, что Фред Киндерсли оставил ее у себя, чтобы передать полиции.

— Да нет, отцовская. Память о первой мировой.

— Наверное, валяется на чердаке,— сказал Элвин.

— Поди глянь, не уволок ли ее кто-нибудь.

После недолгого колебания Элвин встал и не вышел, а, я бы сказал, выкатился из комнаты. Берти плеснул мне виски, налил себе побольше и погрузился в пьяное молчание.

Мои мысли устремились в неожиданное русло. Я вспомнил, как после нашей первой встречи с братьями Дженни сказала, что братья недолюбливают друг друга. Но вспышки вражды между ними казались такими случайными — уж не фарс ли это, разыгрываемый нарочно для меня? Если братья и вправду на ножах, не странно ли, что они продолжают жить вместе. Но, допустим, они действуют заодно, тогда и анонимные письма, и случай с гранатой Миллза, и розыгрыш, устроенный на званом ужине у Пейстонов, и проявления взаимной неприязни — все это лишь дымовая завеса для прикрытия их тайного сговора. Но если все это составляет одну общую кампанию, какова же ее конечная цель? Два взрослых человека не станут разрабатывать замысловатый план лишь для того, чтобы запугать нашу маленькую деревенскую общину. У этой гнусной кампании должна быть практическая цель.

Здравый смысл подсказывал: объект кампании — Роналд Пейстон. Именно он лишил их родовых владений, сила его богатства торжествует над традиционным влиянием семьи Картов. Не являются ли происшествия последних недель составными частями замысла, рассчитанного на то, чтобы выжить Пейстона из Нетерплаша? Осуществлению этого замысла могли способствовать и розыгрыш с мнимым избранием Пейстона председателем охотничьего клуба, и эта гнусная анонимка о его жене. Но чем могли повредить ему другие письма и случай с гранатой? Возможно, их цель — создать атмосферу общего замешательства, с тем чтобы замаскировать и цель, и побудительные мотивы кампании. Все это смахивает на злобные детские выходки, но в характере Элвина несомненно есть что-то детское, а в характере Берти — злобное.