Ему вдруг пришло в голову, что нехорошо явиться в Кьен-Сабе в день рождения Хилмы с пустыми руками; выйдя от Дженслингера, он направил лошадь в центр города и остановился перед ювелирным магазином как раз в ту минуту, когда приказчик открывал ставни.

В ювелирном магазине он купил брошку для Хилмы, а в табачном киоске при гостинице - коробку превосходных сигар, слишком поздно сообразив, что хозяин Кьен-Сабе курить их ни в коем случае не станет, поскольку курил он в пику всем только сигары черного, дерущего горло табака с примесью каких-то трав, которые в Гвадалахаре продавали три штуки за пять центов.

Пресли приехал в Кьен-Сабе с опозданием против назначенного времени почти на полчаса, но, как он и ожидал, никто еще не был готов. Линейка стояла под деревом возле дома, лошади были накрыты белой сеткой от мух, а Вакка дремал на козлах. Хилма и Сидни готовили бутерброды на заднем крыльце. При виде его Сидни так и запрыгала от радости, растрогав Пресли чуть ли не до слез. Миссис Дайк нигде не было видно, а Энникстер брился у себя в спальне. Намыленное лицо его появилось в окне; он взмахнул рукой, в которой держал бритву, приглашая Пресли в дом.

- Заходи! - крикнул он.- У нас еще никто не готов. А ты что это спозаранку?

Пресли вошел в спальню, твердо ступая по застланному циновкой полу и позванивая своей огромной шпорой. Энникстер был в одной рубашке - без воротничка, жилета и пиджака; голубые шелковые подтяжки свисали по бокам, волосы были взъерошенм вихор на макушке торчал упрямее, чем всегда.

- Очень рад тебя видеть, дружище,- сказал Энникстер.- Нет уж, давай без рукопожатий, а то я весь в мыле. Бери стул, садись. Я сейчас.

- Мне казалось, что в приглашении указывалось десять,- заметил Пресли, усаживаясь на край кровати

- Написать-то я написал, да…

- Да не всякому написанному верь? - пошутил Пресли.

Энникстер добродушно хмыкнул, повернулся и стал править бритву. Пресли неодобрительно посмотрел на его подтяжки.

- И почему это,- заметил он,- стоит человеку жениться, и он тут же покупает себе голубые подтяжки, да еще шелковые! Вдумайся-ка! Жеребец Энникстер в шелковых подтяжках небесно-голубого цвета! Тебе куда больше пошел бы ремень, утыканный гвоздиками.

- Болван! - сказал Энникстер, считавший крепкое слово самым надежным аргументом.- Ты лучше,- сказал он, держа бритву на отлете и головой показывая отражению Пресли в зеркале, куда смотреть,- оглядись по сторонам. Недурна комнатка, а? Мы ведь весь дом обставили заново. Все покрасили - видал?

- Да, это я уже заметил,- ответил Пресли, еще раз окидывая комнату взглядом. Он воздержался от критики. Энникстер так по-детски гордился новым убранством своего жилища, что грешно было бы вывести его из блаженного заблуждения. Пресли смотрел на всю эту роскошь массового производства, на нарядную бронзовую кровать с веселеньким пологом, на умывальник фабричной работы с фаянсовым кувшином и тазом в зеленых и красных ослепительно-ярких тонах, на литографии в плетеных соломенных рамах, изображающие символические женские фигуры; на нелепые белые с золотом стульчики на паучьих ножках, на шар из шелковой китайской бумаги, свисавший с газового рожка, на метелки пампасской травы, в художественном беспорядке раскиданные по стене, и среди всего этого две немыслимые картины, писанные маслом, в багетных рамах до того золотых, что больно было смотреть.

- А как тебе мои картины, Прес? - спросил Энникстер с некоторой робостью.- Я ведь в них не разбираюсь. А писал их трехпалый китаец из Монтерея и продал мне за тридцать долларов вместе с рамами. Мне кажется, что за одни рамы стоило бы тридцать долларов отдать.

- Безусловно,- подтвердил Пресли; ему не терпелось переменить тему.- Жеребец! - сказал он,- я слыхал, что ты приютил миссис Дайк и малявку. Знаешь, по-моему, это очень хороший поступок.

- Э, чепуха, Прес! - пробормотал Энникстер, снова принимаясь за бритье.

- Ты меня не проведешь, дружище,- продолжал Пресли.- Я ведь уверен, что ты устраиваешь этот пикник не только ради своей жены, ты делаешь это для миссис Дайк и малявки, хочешь развлечь их не множко, повеселить.

- Да ну тебя!

- И это очень хорошо с твоей стороны, я рад за тебя не меньше, чем за них. Было время, когда ты бросил бы их на произвол судьбы и думать о них забыл бы.

Я не хочу вмешиваться не в свое дело, но должен сказать, что ты изменился к лучшему и, мне кажется, я знаю почему. Она…- Пресли перехватил взгляд приятеля и прибавил серьезно: - Она очень хорошая женщина, Жеребец.

Энникстер резко обернулся, было видно, что он покраснел под мыльной пеной.

- Прес,- воскликнул он,- она сделала из меня человека! Что я был раньше - машина какая-то, и если кто-то - все равно кто, мужчина, женщина или ребенок

вставал мне поперек дороги, я прямо так по ним и ступал, и мне даже в голову не приходило, что можно и о других подумать, не только о себе. Но стоило мне понять, что я люблю ее, я как в раю очутился, и с той минуты проникся добрыми чувствами ко всем окружающим, и мне захотелось каждому помочь. И я понял, что человек не может жить только для себя, так же, как не может жить один. Он должен думать о других. Если Господь наградил его разумом, пусть думает о тех, кто разумом обделен, а не гонит их взашей только потому, что они глупее его; а есть у него деньги,- пусть помогает тем, у кого нет ни гроша за душой а если у него есть дом, он должен подумать о том, кто остался без крова. С тех пор как я полюбил Хилму, я на многое стал смотреть иными глазами; дайте мне только привести свои дела в порядок, и я начну помогать людям и буду этим заниматься до конца своих дней. Это, конечно, не ахти какое религиозное учение, но лучшего я не знаю, и сам Генри Уорд Бичер этим ограничивается. И все это благодаря Хилме, потому что мы любим друг друга.

Пресли вскочил, одной рукой обнял Энникстера за плечи, а другой крепко сжал ему руку. Этот несуразный человек в болтающихся шелковых подтяжках с намыленным подбородком и с глазами, полными слез, внезапно показался ему воплощением истинного благородства. По сравнению с этим неукротимым стрем лением творить добро и помогать людям, собственны» его весьма расплывчатые планы и радужные замыслы переустройства общества показались Пресли ничтожными, а сам он, со всей своей утонченностью, поэтичностью, высокой культурой и образованием, выглядел жалким кустарем, затеявшим перекроить вселенную.

- Молодчина! - воскликнул он, не придумав ничего более подходящего.- Какой же ты молодчина! Право! Да, кстати, я принес тебе сигары, вот возьми.

Энникстер уставился на Пресли, затем поставил коробку на край умывальника.

- Вот болван! - сказал он.- Что это ты вздумал?

- Да так, шутки ради.

- Это что, из тех зловонных штук, которые один курит, а трое падают? Иначе ты бы их скорей всего себе оставил.

- Ну зачем так уж в благодарностях рассыпаться…- начал Пресли.

- Заткнись! - крикнул Энникстер, исчерпав тем самым вопрос.

Затем Энникстер снова принялся за бритье, а Пресли закурил сигарету.

- Что-нибудь слышно из Вашингтона? - спросил он.

- Ничего хорошего,- буркнул Энникстер.- Эге! - воскликнул он вдруг, настораживаясь.- Кто это в такой спешке?

До них донесся стук копыт несущейся во весь опор лошади. Топот доносился со стороны дороги, которая вела от миссии к Кьен-Сабе. Он приближался со страшной быстротой. И было в нем нечто такое, что заставило Пресли вскочить на ноги. Энникстер распахнул окно.

- Не беглец ли? - воскликнул Пресли.

Энникстер, у которого на уме только и было что железная дорога и угроза его ранчо, схватился за карман, где лежал револьвер.

- Что там такое, Вакка? - крикнул он.

Вакка, повернувшись на козлах, поглядел на дорогу. Затем мигом соскочил с козел и подбежал к окну.

- Дайк! - закричал он.- Это же Дайк! Дайк!

Не успел он это выкрикнуть, как копыта загрохотали совсем рядом и кто-то прокричал мощным, гулким басом: