После обеда Лаймен велел подать сигары и ликер, и они снова прошли в большую гостиную. Но их прежнее место у круглого окна оказалось занятым. За столиком сидел и курил длинную тонкую сигару мужчина средних лет, с проседью, с тронутыми сединой усами, в сюртуке и белом жилете. Что-то в его облике выдавало отставного морского офицера. При виде этого человека Пресли оживился.
- Да ведь это никак мистер Сидерквист? - понизив голос, сказал он.
- Сидерквист? - отозвался Лаймен Деррик.- Ну, конечно, он. Мы с ним хорошо знакомы. Надо и тебе с ним познакомиться, отец. Это типичный американец. Ручаюсь, что от разговора с ним ты получил бы большое удовольствие. Он возглавлял огромный металлургический завод «Атлас». Правда, этот завод недавно не то чтобы обанкротился, а просто закрылся. Перестал давать хорошую прибыль, и мистер Сидерквист, естестственно, решил прикрыть его. Помимо «Атласа» у него деньги вложены и в другие предприятия. Человек он богатый. Настоящий капиталист.
Лаймен подвел Магнуса, Хэррена и Пресли к столику, за которым сидел Сидерквист, и представил их ему.
- Мистер Магнус Деррик? Как же, как же! - сказал Сидерквист, пожимая руку Губернатору.- Слышал о вас много хорошего, сэр.- И, повернувшись к Пресли, прибавил: - А, и Пресли тут? Здравствуй, голубчик! Как подвигается великое - или нет, величайшее произведение,- твоя поэма?
- То есть вовсе не подвигается, сэр,- в некотором смущении ответил Пресли, когда все уселись.- По правде говоря, я уже почти отказался от намерения написать ее. Столько интересного, я бы сказал, жизненно важного происходит сейчас в Лос-Муэртос, что о ней я с каждым днем думаю все меньше и меньше.
- Могу себе представить,- сказал промышленник и продолжал, поворачиваясь к Магнусу: - Я с большим интересом слежу за вашей борьбой с Шелгримом, мистер
Деррик.- Он поднял стакан, наполненный виски с содовой.- Желаю вам удачи!
Сидерквист не успел еще поставить стакан, как к столу без приглашения подошел художник Хартрат под предлогом, что ему нужно поговорить с Лайменом. Хартрат, по-видимому, считал, что у Лаймена хорошие связи в городском управлении. Дело в том, что для Миллионной выставки, сопровождавшейся Праздникол цветов, о которой только и говорили в эти дни в Сан-Франциско и на организацию которой предстояло собрать миллион долларов, требовалось несколько скульптур, и Хартман хотел, чтобы Лайман оказал протекции его другу - скульптору, претендовавшему на пост главного художника этого начинания. Хартрат говорил о Выставке и Празднике цветов с большим воодушевлением, отчаянно жестикулируя и моргая воспаленными веками.
- Миллион долларов! - воскликнул он.- Подумать только! И пятьсот тысяч нам уже обещаны. Вот как! На всем континенте, господа, не найдется другого города, где общественное сознание стояло бы на таком высоком уровне. Можете мне верить. И эти деньги вовсе не будут выброшены на ветер. К нам понаедут тысячи гостей с восточного побережья страны - капиталисты, готовые вложить в дело часть своего капитала. Миллион, который мы израсходуем на Выставку, принесет нам хорошие барыши. Вы посмотрели бы, как оживились наши дамы. Устраивают всевозможные вечера, чашки чая, любительские спектакли, концерты, какие-то там лотереи - все для того, чтобы пополнить фонд. А коммерсанты - те просто валят деньги, не считая. Это же чудесно, замечательно, когда общество настроено так патриотично.
Сидерквист внимательно и в то же время печально посмотрел на Хартрата.
- А сколько эти самые дамы-благотворительницы и коммерсанты-патриоты ассигнуют на то, чтобы взорвать развалины завода «Атлас»? - спросил он.
- Взорвать? А зачем? - удивленно пробормотал художник.
- Когда сюда понаедут капиталисты из восточных штатов посмотреть вашу, обошедшуюся в миллион выставку,- продолжал Сидерквист,- не вздумайте показать им обошедшийся не в один миллион литейный завод, который пришлось остановить по причине равнодушия к этому предприятию коммерсантов Сан-Франциско. А то еще начнут капиталисты приставать к вам с разными вопросами, и придется тогда рассказать им что наши коммерсанты предпочитают спекулировать землей и покупать государственные облигации, а чтоб деньги вложить в настоящее дело, это их мало прельщает! Не выставки нам нужны, а действующие доменные печи. Зачем нам статуи и фонтаны? Обойдемся как-нибудь без расширения парков и светских чаепитий. Нам нужны промышленные предприятия. До чего же это на нас похоже! - грустно воскликнул он.- И как это печально! Сан-Франциско! Это не город - это Луна-парк какой-то! Калифорния любит, чтобы ее дурачили. Иначе как мог бы Шелгрим прибрать к рукам всю долину Сан-Хоакин? Все мы грешим равнодушием к жизни общества, полным равнодушием! Наш штат - истинный рай для всякого жулья. А тут еще вы со своей Миллионной выставкой! - Oн повернулся к Хартрату с легкой усмешкой: - Как раз такие люди, как вы, мистер Хартрат, и толкают нас в пропасть. Вам ничего не стоит смастерить себе картонные доспехи; оклеить их блестками, напялить дурацкий колпак, увешаться бубенчиками и, устроившись где-нибудь на перекрестке, бить в бубен, чгобы прохожие бросали вам в шляпу медяки. Ваши мишурные праздники! Я побывал на днях на таком, в поместье у одной из ваших дам - на улице Саттер. Наехал по дороге домой, когда возвращался с последнего заседания правления завода «Атлас». Веселье было в полном разгаре. О Господи! А «Атлас» вынужден закрыться из-за отсутствия финансовой поддержки. Миллион долларов ухлопать на то, чтобы заманить сюда капиталистов с востока и тут же показать им брошенный сталепрокатный завод, где теперь распродают лишь остатки железного лома.
Но тут уж вмешался Лаймен. Атмосфера сгущалась, и он сделал попытку примирить враждующие стороны: художника, промышленника и фермера. Однако Хартрат, чувствуя нарастающую к себе неприязнь, предпочел ретироваться. Вскоре здесь в клубе будет разыграна его картина «В предгорьях Контра-Коста», деньги пойдут в фонд Выставки. Лотереей заведует он сам… В следующий момент его уже не было.
Сидерквист задумчиво посмотрел ему вслед. Затем, повернувшись к Магнусу, извинился за свою резкость.
- Он ничуть не хуже других, а калифорнийцы и жители Сан-Франциско разве что немного более безмозглы, чем все прочие американцы.
Это была его любимая тема. Уверенный в том, что его слушают с интересом, он решил в кои веки отвести душу:
- Знаете, мистер Деррик, если бы меня спросили, что мне кажется самым отвратительным в американской жизни, то я назвал бы равнодушие к жизни общества в наших высших кругах. То же самое можно сказать о всех крупных городах Америки. Наша любезная ТиЮЗжд не единственный могущественный трест в Соединенных Штатах. В каждом штате есть свои поводы для недовольства. Не железнодорожный трест, так сахарный, или нефтяной, или стальной, но кто-то обязательно долже» эксплуатировать народ. Вы спросите - почему? Да потому, что Его величество Народ позволяет им это. Чем равнодушней народ, тем неистовей тиран. Это так же неоспоримо, как то, что часть меньше целого, только эта истина настолько стара, что стала банальностью; она; забыта, вышла из употребления, оттесненная новыми смелыми замыслами относительно преобразования общества. Однако факт остается
фактом непреложным, простым, давно всем известным: стоит народу сказать: «Нет!» - и самая сильная тирания - политическая ли, религиозная, или финансо
вая - не просуществует и недели.и Все внимательно выслушали и молча закивали в знак согласия.
- Вот почему, мистер Деррик,- продолжал Сидор квист, помолчав,- я так рад встрече с вами. Вы и ваш Союз задумали сказать тресту: «Нет!» Надеюсь, ваг, ждет успех. Я считаю, что успех вам обеспечен, если вы сумеете привлечь на свою сторону народ, В протививном случае…- Он потряс головой.
- Исход одного этапа борьбы станет известен как раз сегодня,- заметил Магнус.- Я и мои сыновья с часу на час ждем вестей из Ратуши, где судом решается наше дело.
- Похоже, нам обоим приходится сражаться, мистер Деррик,- сказал Сидерквист.- Каждому со своим врагом. Вот уж поистине приятная встреча - фермер и промышленник, оба между молотом и наковальней. С одной стороны, апатия общества, с другой - натиск трестов - два величайших зла современной Америки. Вот тебе и тема для эпической поэмы. Подумай над этим, Прес!
