Но я был искушен в таких тонкостях, и поэтому, даже рискуя быть обвиненным в отсутствии собственных взглядов на происходящие в мире процессы, всегда твердо придерживался этого правила.

Пока шло обсуждение проблемы ограничения стратегических вооружений, в бар зашел еще один член клуба — среднего роста блондин лет тридцати пяти с внимательным, цепким взглядом серых глаз. Я обратил на него внимание еще несколько месяцев назад, когда он впервые появился в клубе, но никак не мог выяснить, кто он такой, потому что держался он всегда несколько обособленно и, насколько я мог судить, дружбы ни с кем из моих близких знакомых пока не водил. Сам он верховой ездой не занимался, а, как и я, привозил в клуб жену, которая занималась в одной группе с Татьяной.

Заметив блондина, один из участников нашей дискуссии поднял руку и позвал:

— Рольф, присаживайтесь к нам!

Блондин взял со стойки бара кружку пива, посмотрел в нашу сторону и не слишком любезно ответил:

— Извините, господа, но я не интересуюсь политикой.

— Ради вас мы готовы перейти на женщин, — засмеялся Лекруа, но Георг строго глянул на него и недовольно пробурчал:

— Анри, оставьте в покое этого шпика!

Я внешне никак не отреагировал на эти слова, как будто они меня совсем не заинтересовали, но про себя отметил: «Ага, значит, этого красавчика зовут Рольф, и он из полиции! А может быть, из контрразведки?» — и решил получше к нему приглядеться, а при удобном случае даже попытаться познакомиться. Это решение может показаться странным, и оно действительно было бы таковым, будь я «нормальным» разведчиком, который, обнаружив в своем непосредственном окружении сотрудника полиции, а тем более контрразведки, ни в коем случае не должен допускать сближения с ним, потому что это связано с опасностью разоблачения и провала. Но я был «ненормальным» разведчиком, и моя специализация как раз и подразумевала поиск сотрудников контрразведки и создание условий для сближения с ними в своих интересах. Поэтому в подобных случаях я придерживался иной линии поведения, и перспектива общения с сотрудником контрразведки меня не только не пугала, но и была весьма заманчивой.

Рольф сел за свободный столик, равнодушно поглядывая по сторонам, выпил свое пиво и ушел из бара, мимо которого из конюшни в сторону манежа уже потянулись наездники, кто верхом, а кто держа свою лошадь на поводу.

Посидев еще некоторое время в обществе моих знакомых, я извинился и, сказав, что хочу посмотреть, как будет галопировать моя жена, тоже вышел из бара.

Всю неделю до этого стояла прекрасная погода, и впервые в этом году тренировка проводилась в открытом манеже.

Рольф стоял у барьера, ограждающего манеж, и смотрел, как наездники выстраивались в шеренгу.

Я тоже подошел к барьеру и встал в нескольких метрах от него, ожидая, когда возникнет удобный повод, чтобы естественно вступить с ним в разговор.

А тем временем около двадцати наездников и наездниц по команде тренера шагом двинулись по кругу манежа, потом перешли на рысь, потом на манежный галоп, потом снова на рысь, и все это время делали вольты направо и налево, меняли направление движения и делали другие перестроения. Когда разминка была закончена, им поставили низенькое препятствие, и они стали прыгать через него, сопровождая каждый удачный прыжок радостным воплем.

Я следил взглядом за Татьяной и, не буду скрывать, любовался ее посадкой. И не потому, что это была моя жена, вернее, не только потому, она и в самом деле очень красиво смотрелась верхом на лошади: хорошо держала спину, мягко работала поводом, а длинные и стройные ноги позволяли ей глубоко сидеть в седле, поэтому во время прыжка она почти не отрывалась от седла, только слегка приподнималась в стременах и наклоняла тело вперед в такт движению лошади. К тому же, хотя все наездницы были одеты примерно одинаково — в бежевые или светло-серые бриджи и лакированные сапожки, Татьяна, на мой, пусть и пристрастный, взгляд, выглядела, конечно, элегантнее всех.

Она совершила подряд два удачных прыжка, после которых Рольф посмотрел в мою сторону и сказал:

— Я давно наблюдаю за вашей супругой. За последнее время она добилась поразительного прогресса!

— Спасибо, я передам ей ваш комплимент, — сказал я и, чтобы поддержать разговор, решил проявить ответную любезность. — Ваша жена тоже делает заметные успехи.

— Ну что вы, — возразил Рольф, — успехи моей жены намного скромнее. Почему вы не переводите Танью, — он со смягчением, которое делали все иностранцы, произнес ее имя, — в старшую группу?

В старшей группе занимались те, кто хотел подготовиться для участия в клубных соревнованиях. Татьяне не давало покоя желание сравняться со мной в спортивных достижениях, но все опять-таки упиралось в собственную лошадь, и поэтому ей было суждено до конца командировки заниматься в младшей группе.

Но я не стал разжевывать все это Рольфу, который все равно бы не понял, почему человек, находящийся на дипломатической работе, не может позволить себе или любимой жене такой пустяк, как собственная лошадь.

— Пока рановато, — ответил я, наблюдая за тем, как Татьяна заходит на третий прыжок. — Может быть, осенью, когда мы вернемся из отпуска…

Словно в подтверждение моих слов третья попытка оказалась неудачной: лошадь не выполнила ее команду и перед самым препятствием остановилась как вкопанная. Татьяну едва не выбросило из седла, она с трудом удержалась и растерянно посмотрела в мою сторону.

— Посылай энергичней! — крикнул я ей и даже показал жестом, что в таких случаях следует делать, чтобы не было закидки.

Мы какое-то время стояли молча, наблюдая за удачными и неудачными прыжками, и вдруг Рольф без всякой связи с предыдущим разговором спросил:

— Господин Вдовин, вам все было понятно в содержании документа?

Я сразу, конечно, понял, о каком документе он спросил, но вопрос Рольфа был настолько неожиданный, что я на какое-то мгновение даже растерялся. И это при том, что я знал: рано или поздно, но разговор об этом документе обязательно состоится, вот только я и предполагать не мог, что доброжелателем окажется именно Рольф.

— Простите, какой документ вы имеете в виду? — спросил я, чтобы выиграть время и обдумать свой ответ.

— Тот, который я подсунул под дверь вашей квартиры, — с улыбкой ответил Рольф.

— Так, значит, это вы? — еще раз переспросил я, продолжая следить за тем, что происходит в манеже.

— Я, господин Вдовин, — подтвердил Рольф. — Надеюсь, он оказался для вас полезным?

Не отвечая на его вопрос, потому что признание полезности такого документа, как график ведения наблюдения за сотрудниками советского посольства, расшифровывало меня как сотрудника разведки, я, руководствуясь исключительно профессиональным интересом, спросил:

— Почему вы это сделали?

Рольф, тоже продолжая следить за тем, как всадники поочередно преодолевают препятствия, ответил:

— У меня были серьезные основания так поступить.

— А все же? — настаивал я.

На этот раз Рольф ответил не сразу. Сначала он, видимо, обдумал, как объяснить мне мотивы своего поступка, и лишь потом сказал:

— Говоря по совести, я не испытываю особых симпатий к вашей стране. Но у меня есть кое-какие проблемы, и без вашей помощи мне их не решить.

Несмотря на откровенность, меня такой неопределенный ответ совершенно не устраивал, и я снова уточнил:

— Какие проблемы, если не секрет?

Рольф понял, что, даже если это большой секрет, ему все равно не уйти от прямого ответа, но все еще колебался. Это было видно по его ответу:

— Поймите меня, господин Вдовин: в нашей среде не принято посвящать кого-либо в свои личные проблемы, но вам я готов сказать. Я попал в довольно стесненное материальное положение, и мне нужны деньги.

Мне следовало бы сказать, что ему надо быть не только готовым, но и просто обязанным дать точные ответы на все мои вопросы, если он хочет, чтобы я продолжал с ним этот разговор, но я ответил более деликатно: