— Так, — согласился Ягуба, ещё не понимая, к чему клонит князь.

   — Вот пусть Борислав и поедет за певцом.

Ягуба опешил, но тут же нашёлся:

   — Без лести скажу — велика твоя мудрость.

На этот раз Святослав не одёрнул боярина, а улыбнулся самодовольно.

Уже спустилась ночь, когда Весняна, сопровождаемая старым дружинником, подъехала к воротам своего дома. Она спрыгнула с коня, бросила поводья старику, крикнула:

   — Выгуляй! — И застучала рукояткой плети в ворота.

Ей открыла ключница Мария, со светильником в руке.

   — Как Вадимысл? — спросила коротко.

— Поел немного, спит теперь. — Счастливая улыбка скользнула по осунувшемуся лицу молодой женщины.

   — Вот и хорошо. — Весняна пошла к крыльцу, поднялась по ступенькам, оглянулась.

Мария спешила за ней, глядя вопросительно.

   — Попусту я в город съездила. Отец и слышать не хочет о нём. — Весняна хлестнула плетью по перилам крыльца. — Приказал выгнать. — Она заговорила быстро, отрывисто о том, что уже обдумала по дороге домой: — Тебя отпускаю с ним. Гривен дам, телегу. И лошадей... Живите в счастье.

Мария поклонилась.

   — Спасибо за доброту, княжна, век буду молиться за тебя! Только телеги нам не нужно.

   — Возгордилась? — крикнула яростно княжна, выплёскивая в одном слове всё — и обиду на отца, не внявшего её мольбе, и раздражение на человека, из-за которого она претерпела унижение.

   — Что ты, государыня-княжна, разве я могу! Днём, когда тебя не было, княжич Борислав приехал из Киева...

   — Он здесь? — От растерянности Весняна почувствовала, что щёки у неё пунцовеют.

   — Конечно, княжна, где же ему быть, здесь. За Вадимыслом он прискакал. Великий князь берет его к своему двору. — Мария торопилась выложить радостные для неё вести, не замечая, как мрачнеет Весняна. — И повесть его берет в библиотеку, и наградит...

   — Что ж, собирайтесь, уезжайте!

   — Княжича к тебе прислать?

   — И Борислав пусть едет!

   — Не поняла я что-то, княжна, сдурела от радости, наверно. Как же уезжать Бориславу? Он к тебе четыре дня из Киева скакал!

   — Как прискакал, так пусть и обратно скачет. — Весняна спустилась с крыльца. — Видеть его не желаю!

   — Как же так можно с любовью своей поступать? — вырвалось у Марии.

   — Уйди с глаз моих! — сорвалась на крик княжна. — По добру уйди, не то передумаю, не отпущу тебя!

На крыльцо вышел Борислав. Мария отступила к чёрному двору, исчезла неслышно, унося светильник. Стало темно.

   — Веснянушка! — позвал Борислав. — Лада моя!

Он различил фигуру девушки в темноте двора, стал спускаться с крыльца.

   — Не подходи!

Но Борислав уже спустился со ступенек и приближался к ней. Был он без шапки, в лёгкой светлой епанче, светловолосый, кареглазый, такой желанный, что у Весняны защемило сердце. Но она крикнула, отступая:

   — Ещё сделаешь шаг — людей кликну, велю вытолкать взашей!

   — Да что с тобой? — в недоумении воскликнул Борислав и снова подошёл к ней.

   — Эй, люди!

Но княжич уже обнял Веснину, и голос её прозвучал глухо. Она выгнулась, оттолкнула его.

— Так-то ты меня ждала? Выходит, девичья любовь до первой разлуки? Или другого нашла?

Весняна отступила и наотмашь ударила плетью по улыбающемуся лицу княжича.

Он отшатнулся, зажал рукой щёку.

   — Может, и на гумно наше с ним ходила?

   — Да как ты посмел! — Она второй раз, уже по рукам, хлестнула княжича.

— Да что ты, что ты... Разлюбила, так и скажи! — Он отнял руку от щеки, на руке была кровь.

Весняна охнула, бросилась к нему. Борислав сразу же обнял её, прижал к себе, стал целовать закинутое лицо, а она, вдруг обессилев, шептала:

   — Прости, прости... кровь... — Потом мягко высвободилась, поцеловала ссадину на его лице и сказала: — А теперь уезжай.

— Да что случилось, лада моя?

   — Ты зачем приехал?

— Тебя повидать.

   — Не лги, ты за Вадимыслом приехал, не ко мне!

   — Так то же повод.

   — Опять лжёшь, тебя за ним Святослав прислал!

   — Служба у меня такая, понимаешь, служба!

   — А повесть его в княжескую библиотеку пристраивать — тоже, скажешь, служба?

   — Да что тебе в ней? — Борислав по многолетней посольской привычке ушёл от прямого ответа.

   — Род наш позорит!

   — Да как, ладушка? Такой красоты повесть...

   — Для тебя, безвотчинного, безземельного, — Весняна поискала слово, чтобы больней ударить Борислава, — служивого, может, и есть там красота. А ты подумал, как эта повесть моего отца, князя и владетеля, принизила?

   — Наоборот, возвеличила.

   — Да? Я к отцу ездила просить — не за певца, за ключницу Марию, что ждала его, почитай, пять лет. Так отец и слушать меня не захотел, приказал певца прогнать из пределов княжества.

   — Вот оно в чём дело... — Борислав поглядел на задний двор, там уже появились дворовые с факелами, вывели коней, суетились. Промелькнула Мария. — Только что же он там обидного для себя усмотрел?

Весняна язвительно рассмеялась:

   — Ах, прославленный посольским умом княжич Борислав глупым прикидываться изволит. Не понимает, видите ли!

Борислав промолчал. Он действительно любил прекрасную княжну. Может быть, несколько ленивой любовью, понимая, что, раз отказав ему в руке дочери, князь Игорь будет стоять на своём, пока он, безземельный княжич, не получит престола. Вместе с тем Борислав допускал, что отец может вынудить Веснину вступить в брак, выгодный ему, и всё же отгонял эти мысли.

Уезжать ему не хотелось, он так давно не видел княжну, соскучился и ждал этой встречи. Она была тонким, умным собеседником, и это пленяло его ничуть не меньше, чем её красота и трепетность...

Весняна истолковала его молчание по-своему.

   — Что там сказано о затмении солнца и затмении ума у батюшки?

   — Образ то, «троп» по-гречески называется.

— Ты меня на греческие тропы не сворачивай, в слова не запутывай. Как это там? «Поборола в нём удаль доводы разума», так? Не сказал — каиновой печатью прихлопнул певец! Дальше как?

   — Не помню уж...

   — Не лукавь, не к лицу тебе. Говори!

Борислав задумался: кто его знает, что сейчас будет правильнее — уйти от ответа или увлечь Весняну в разбор красот повести?

- Что же молчишь?

— У певца сказано: «Так затмило ему ум желание, что и знамение ни во что, хочется испить князю Дона великого!»

— Наизусть уже выучил!

— Сама же заставила прочитать...

— А ты и рад. Так ещё о господине и князе своём никто не писал.

— Не всякому и талант дан. Может быть, этими словами «твой отец навечно прославлен будет, а не тем, что он князь я владетель Северский.

— Кому нужна такая слава?

— А ты как, по старинке восхвалений ждёшь? Истинная слава всегда с горечью сплетена, а без горечи — пустое славословие, и умирает оно с рокотом струн, как Бояново песнопение. Сладка лесть, да недолговечна, горька правда, зато бессмертна.

   — Ну что ты болтаешь языком! Только бы говорить да себя слушать, книжник! — Столько горечи прозвучало в словах девушки, что Борислав взял её руку и стал тихо, еле касаясь, целовать ладонь, щекоча усами...

— Ты сама-то хоть читала повесть? — спросил он.

— Нет.

   — Что же с чужих слов судишь?

   — Не с чужих — с отцовских. Он и певца слушал, и сам рукопись читал, когда Вадимысл к нему в Новгород-Северский пришёл.

   — А всё не свой разум. Вот что, давай возьмём у певца рукопись, почитаем, сама убедишься, сколь дивно и необычное творение. — Княжич продолжал целовать ей руку, потихоньку притягивая к себе.

Весняна вырвала руку.

   — Отступись от певца!

   — Как?

   — Так! Не вези его к Святославу! Скачи к отцу, упади в ноги, расскажи, что отступился от певца, проси моей руки. Может быть, и зачтёт он тебе эту службу, согласится — уж больно повесть ему поперёк сердца. Как заноза она ему. Слышишь, решай! Другого случая такого не будет!