Князь неотрывно смотрел на мальчика, своего внука. Не крестного внука, а родного, первого, потому что беспутный Владимир никак не хотел жениться и нарожать им с княгиней внуков... Первый... а он не имеет права, не может броситься к нему, обнять, расцеловать, потискать, признать перед всеми... Остро сдавила сердце боль, коей до сего дня князь ещё не знал, на мгновение всё поплыло перед глазами...

   — Что с тобой? — услышал он словно сквозь слой воды заботливый голос жены.

   — Оленька погибла... Что же я ей скажу, бедной? — растерянно проговорил Святослав и пошёл к боярыне.

Потрясённый встречей с внуком, он даже не заметил, как она постарела. Сказав несколько ласковых, утешительных слов, он по-отечески обнял её. Боярыня всхлипнула, но тут же взяла себя в руки и сказала, указывая на Борислава:

   — Сын твоей крестной дочери. — Слово «дочери» она выделила так явственно, что князь вздрогнул.

   — Значит, мой крестный внук! — воскликнул он, почувствовал, что голос звучит неискренне, и, чтобы скрыть замешательство, подхватил на руки княжича.

Когда он опустил мальчика на землю, его взяла на руки княгиня Мария.

   — Ты только посмотри — глаза бабушкины, а улыбка Милушина, — сказала она, целуя ребёнка.

Мальчик улыбнулся Марии, и Святослав понял, что за время пути его жена и его внук успели подружиться, хотя и плыли на разных стругах.

   — Я обещала боярыне, что она будет жить у нас, в княжеском дворце, — сообщила она князю.

   — Чернигов чёрный, а Святослав светлый, — сказал вдруг княжич, и все остановились в изумлении: действительно над рекой возвышались почерневшие за зиму городские стены, чёрная надвратная башня, и на этом фоне князь в светлом плаще, светлой, отороченной лисой шапке, с побитой сединой русой бородой казался особенно светлым и ясным.

«Это к счастью. Что ждёт нас в Чернигове?» — подумала Мария и первой пошла к городским воротам.

Князь Игорь Святославич, шестнадцатилетний вдовец, бросил горсть земли в отверстую могилу жены, порывисто вздохнул, заглушая слёзы, отвернулся и попал в объятия двоюродного брата, князя Святослава Всеволодовича Черниговского.

Худой, нескладный, горбоносый и черноволосый, Игорь нелепо согнулся, припав к плечу брата, и затрясся от рыданий. Святослав прижал его к себе, мягко поглаживая по плечам.

Жена Игоря, почти девочка, умерла при родах, оставив шестнадцатилетнему вдовцу дочь-сироту, которой и имени-то христианского не успели дать, нарекли только по желанию матери странным и радостным именем Весняна. Память подсказала другую такую же нелепую раннюю смерть в его семье: сестра жены Милуша, хохотушка и баловница, преставилась в таком же юном возрасте, произведя на свет крикуна Милослава...

   — Ну хватит, успокойся, брат, — негромко сказал Святослав Игорю.

Холопы уже завершили сооружение могильного холмика из смёрзшейся земли. Через год здесь, на родовом кладбище Ольговичей в Чернигове, поднимется могильный камень...

А сейчас все пойдут на поминальное пирование.

...Святослав и Мария, князь и княгиня Черниговские, сидели во главе поминального стола, умело руководя пиром. При этом мысли князя, как это порой с ним случалось, были далеко, хотя почти все, о ком он сейчас думал, сидели здесь же, за поминальным столом...

Вот сидит князь Ярослав, его младший брат, тихий, многие годы находившийся в тени старшего брата, книгочей и строитель Божьих храмов. Не так давно благодаря Святославу он сел на Новгород-Северский богатый стол, на котором несколько лет до него сидел сам Святослав. Сел просто потому, что так пожелал старший брат, когда сам шёл на Черниговский стол...

А вон сидит молоденький, совсем юноша, княжич Всеволод, младший брат Игоря. Говорят, он уже отличается и в ратном деле, и в кулачных забавах... Рядом с ним — княжич Владимир, сын Ярослава Осмомысла Галицкого, давнего знакомца, человека, близкого ему по духу, к которому всегда питал приязнь, хотя и разводила их иногда княжеская судьба по разные стороны усобиц. Совсем недавно Владимир стал его зятем, мужем любимой дочери Болеславы. Молодые счастливы, но и им нужен престол... А ещё растёт у Ярослава дочь-красавица Евфросинья и сын от наложницы Настасьи, пригожий юноша, прозванный в народе Настасьичем...

Святославу вспомнилась последняя встреча с Осмомыслом. Они сидели втроём — он, Ярослав и Мария — и вели неторопливую беседу об искусстве иносказания. Ярослав перевёл на память несколько строк из песенки франкского жоглера[49]: «Власть любви выше королевской, потому что и король ей подвластен...» Незаметно Ярослав перешёл к рассказам о новостях европейских дворов: недавно германский император Конрад III и франкский король Людовик VII затеяли Второй крестовый поход и потерпели поражение, не дойдя до гроба Господня.

Святослава мало интересовали дела далёкой Европы, а Мария расспрашивала, проявив знание истории знатнейших европейских домов. Они с Осмомыслом принялись с увлечением высчитывать, кем им приходится Людовик VII, если Анна Ярославна, королева франков, была и Людовику и им общей пра-, пра... — тут они сбились — ...прабабкой...

Молодой вдовец, сидевший по левую руку от Святослава, пил чару за чарой, и князь подумал, что долго он вдоветь Не станет. Мысли перекинулись на собственного сына Владимира. Удачливый и умелый воин, коего уже сейчас можно величать стратигом, смелый и решительный в бою, он никак не решался пойти под венец. Даже наложницы постоянной него не было. Правда, Мария давно утешилась внуками Глеба и Мстислава, но князю хотелось иметь внука именно от старшего сына. Всем хорош Владимир, но беспутен, в деда, и норовист, не внемлет родительским увещеваниям, не берет никого в жёны...

Святослав заметил, что к боярину Вексичу подошёл холоп и что-то прошептал ему на ухо.

Вексич тут же встал и вышел.

Святослав насторожился. Прошло какое-то время, Вексич не возвращался. Князь сидел как на угольях: должно быть, стряслось нечто такое важное, что боярин, нарушив обычай, встал из-за стола вперёд своего князя.

Наконец Вексич вернулся, подошёл к Святославу, склонился и, хотя в шуме пира его вряд ли кто мог услышать, указал шёпотом:

   — Боярин Пётр сообщает с гонцом из Киева: великий князь Ростислав при смерти. Со дня на день ожидают кончины. Уже соборовали...

   — Все мы смертны, — вздохнул Святослав.

Вексич продолжал стоять над князем, ожидая распоряжений. Святослав еле заметно улыбнулся ему и отрицательно покачал головой.

   — Что повелишь, князь?

   — Ничего, боярин, — невозмутимо ответил Святослав.

   — Ты хочешь сказать, что не поедешь? — с нескрываемым удивлением спросил боярин.

   — Истинно так.

   — И то верно, князь, не след с поминального пира уезжать.

   — Я и вовсе не поеду, боярин, — сказал Святослав и добавил: — После пира приходи в библиотеку. Пусть и боярин Ягуба придёт.

Гости разошлись.

Князь Святослав с княгиней Марией поднялись в библиотеку. Там их уже ждали Вексич и Ягуба. Старый боярин сидел на лавке, а молодой нетерпеливо расхаживал вдоль полок с книгами. Князь заботливо усадил Марию на стольце, а сам сел рядом с Вексичем.

   — Ну что, други, не узнаете своего князя? — спросил Святослав. — Удивляетесь, почему не скачу во весь опор в Киев, а сижу тут с вами в тиши библиотеки?

   — Да, князь, не понимаем тебя, — признался Вексич.

   — Там же под предлогом похорон княжеский съезд соберётся! — воскликнул Ягуба.

   — Потому-то я и не поеду, что там соберётся княжеский съезд. Ибо, — князь назидательно поднял палец, — что делают на подобных съездах после смерти великого князя? Утверждают нового и перераспределяют столы. Если ты приехал — значит, одно из двух: или ты не уверен, что крепко сидишь на своём столе, или мечтаешь о новом, получше. Я же не поеду, потому что хочу показать всем: я на своём столе сижу крепко, никакой силой меня не свергнешь и подтверждения моих прав мне не требуется. А нового стола я не ищу. Своим отсутствием в Киеве я вывожу Чернигов из лествичной очереди, говоря всем: власть в Черниговском княжестве дело внутреннее, Ольговичей!