— Он часто приходит в библиотеку. Мы с ним разговариваем. Он умён и много читал. Не то что твой Ягуба, который готов целыми днями пропадать на бронном дворе либо крутиться у девичьей...

Он благодарно поцеловал жену и совсем было собрался послать за Петром, но решил поделиться с ней ещё одним. Не спрашивая совета, но явно ожидая его, спросил:

   — А что, если поручить Петру нанять торков?

— Ты князь, тебе и решать военные дела. А достанет ли гривен?

   — Можно взять часть военной добычи, захваченной в походах, и обменять на гривны.

   — Ты у меня самый умный, ты всё, как надо, решишь, — протянула она и потёрлась щекой о его щёку.

Её слова прозвучали, как безоговорочное одобрение.

Через несколько дней Святослав вызвал к себе Петра. Принял его один, без княгини, долго беседовал.

Пётр был горд доверием князя, но ещё более радовался предстоящей встрече с отцом, по которому очень скучал. Киевский великий боярин Борислав, мудрый советник и храбрый воин, который всегда служил только великим князьям, был недоволен, что его младший сын, пройдя детскую дружину, остался у какого-то Волынского князя, пусть даже тот и сын великого князя Киевского.

И всё-таки Пётр был счастлив ехать в Киев и горячо благодарил за то Святослава.

Он отправился в путь в крещенские морозы. Но уже на Сретенье потеплело, и Святослав с ужасом думал, что по раскисшим дорогам Пётр не сможет привести конницу торков и задержится до конца весны.

Так и вышло. Появились торки только в начале мая...

А в самом конце мая Мария легко, без мучений родила здорового мальчика. Его нарекли Владимиром.

Из Киева и Полоцка приехали счастливые деды и бабушки взглянуть на внука. Попировав и потешкав малыша, вскоре разъехались по домам.

Маша наотрез отказалась от кормилицы, сказав, что не хочет лишать себя самой большой радости, дарованной Господом женщинам. Она вся светилась от счастья и наивно верила, что беды никогда не посетят их дом.

Через месяц пришло страшное известие, повергшее всех в ужас и печаль: Милуша умерла в родах... Ребёнок выжил и был наречен Милославом.

Но беда не проходит одна.

Вскоре примчался гонец от верного человека из Галича с сообщением об уже окончательно решённом союзе между князем Владимиром Галицким и уграми. Объединив свои войска, они со дня на день собираются выступить против Волыни.

Шёл 1144 год...

К зиме 1145 года стало ясно, что война за Волынь Галичем проиграна. Правда, продолжались ещё бои на восточных границах княжества, свирепые угры опустошали волынские сёла, союзные Святославу торки жгли галицкие села. Постепенно всё больше князей втягивались в эту усобицу на стороне Волыни: великий князь делал всё, чтобы помочь сыну не только словом, но и войсками. Поддержка князей объяснялась в первую очередь соображениями собственной выгоды. Все они хорошо понимали — нельзя допустить объединения двух западных княжеств в одно могучее государство, ибо оно неизбежно отделится, выпадет из лествичной очерёдности и Русь потеряет два престола, два богатейших княжества. Каждый думал о столах для своих детей и внуков, приглядываясь к Волыни и Галичу. Словом, против Галицкого князя выступили не только Ольговичи, но и Мстиславичи и даже Ростиславичи. Военные действия переместились в восточные волости Галицкого княжества, и Владимиру пришлось думать об обороне.

Святослав оказался на второстепенных ролях. Правда, именно он отразил первый, самый опасный удар галичан и дал возможность отцу сколотить союз, собрать полки. Но потом он так и остался на границах своего княжества, увяз в мелких сражениях и коротких стычках, жил постоянно в седле, тоскуя по молодой жене, которая без него воспитывала сына. Иногда ему удавалось вырваться во Владимир. Короткие ночи любви не утоляли его голод, и он возвращался к полкам, так и не насытившись ласками княгини. О Неждане он больше не вспоминал.

Отправляясь во Владимир, полк он обычно оставлял на боярина Басаёнка. Время от времени и боярин уезжал к жене Святослав каждый раз передавал приветы крестнице к боярыне. Оленьке пошёл уже третий год. Боярин только о ней и говорил: какая она умница и красавица, как она танцует, какие буквы выговаривает, а какие нет. Всё в ней приводило его в умиление...

День начался с удивительного утра: выпал снежок, удалил лёгкий морозец, и одновременно выглянуло солнышко. Небо сияло радостной и бездонной голубизной. Сторожа донесла о появлении в двух часах пути галицкого отряда. Святослав, засидевшийся в последнее время без больших и серьёзных дел, быстро поднял дружинников и конных воинов, нагнал противника, ударил с ходу, не дав опомниться, разгромил и погнал вглубь Галицкой земли, захватив оружие, коней и пленных. Остановились на ночь в большом богатом селе, принадлежащему самому Галицкому князю, и поэтому Святослав сквозь пальцы смотрел, как рыскают по хатам его и Басаёнковы воины. Сам он выбрал дом тиуна, всласть Допарился в бане и после спокойного сытного ужина завалился спать.

Проснулся он от шёпота Ягубы:

   — Княже, вставай, беда!

   — Что стряслось?

   — Боярина убили!

   — Какого боярина? — спросил Святослав и сразу же понял — просто боярином в отряде называли только Басаёнка.

   — Как?! — Святослав сел, мотая головой и стряхивая с себя остатки сна. — Кто убил? Где он?

   — Он при смерти, тебя зовёт. Поспеши, князь.

   — Так убили или при смерти? — раздражённо крикнул князь, соскакивая с лавки.

   — При смерти, — уточнил Ягуба и, пока князь натягивал сапоги, торопливо и сбивчиво начал рассказывать: — Боярин тут приглядел одну... жёнку кузнеца... Ну... мужа-то в подполе запер, а жену... на ложе потащил... Она в крик... Вот кузнец и вышиб доски из полу... здоровый он такой... бугай... во-от... Взял нож да и в спину боярину, а сам вместе с женой и убежал... Поспеши, княже, а то боярин кончается, с ножом так и лежит, хрипит, вынимать не велит — умру, мол. С тобой хочет говорить... велел бежать к тебе...

Басаёнок лежал на полу в луже крови. Вокруг него сидели его воины. Увидев князя, боярин еле слышно прохрипел:

   — Наконец-то... Уйдите все...

Святослав присел рядом с ним.

   — Боярыне не говори... скажи, что ранен в бою... Обещай!

   — Обещаю.

   — Любил я её... Не говори, что из-за бабы... Крестницу не оставь... прошу тебя... поклянись.

— Клянусь!

   — А теперь вытащи нож... отпусти мою душу... мочи нет, больно...

   — Нет! — отшатнулся Святослав. — Не проси, не могу!

   — Позови моих...

Воины вернулись. Басаёнок взглянул заплывающими глазами на седоусого сотника и просипел:

   — Вынь нож... пытка...

Сотник поглядел вопрошающе на князя. Тот смотрел растерянно, не решаясь ни разрешить, ни возразить.

Старый воин склонился над Басаёнком.

   — Молю тебя... вытащи нож...

Сотник перекрестился и извлёк нож. Боярин дёрнулся, кровь хлынула из раны и изо рта, он ещё раз дёрнулся и затих.

— Прими его душу с миром, Господи, — сказал сотник.

Святослав приказал обряжать боярина, готовить в дорогу, а сам медленно пошёл к дому тиуна.

Его мучили сомнения.

То, что именно он должен везти тело Басаёнка к жене, неоспоримо. Никаких сомнений здесь и быть не могло. Но на кого оставить отряд?

Он с досадой подумал о князе Холмском. Вместо того чтобы сражаться с галичанами стремя в стремя со своим сюзереном, Холмский сговорился с паном Замойским — они теперь сдружились — и вторгся через Карпаты в Венгрию. Однако он далеко, а решать надлежало немедля, чтобы сегодня же уехать на Волынь, в вотчину боярина...

Кому же доверить отряд? Старому сотнику, тому, что извлёк нож? Но станут ли его слушать княжеские дружинники? Они — вассалы князя, витязи, други, будущие воеводы и бояре, а он — всего-навсего выслужившийся из простых кметей сотник. Значит, кому-то из старшей дружины, а именно Петру либо Ягубе... Но между ними и так росло соперничество, копилась неприязнь. Надо ли её обострять? Может быть, поручить Васяте? Он безрассуден в бою и лезет вперёд, обо всём забывая. Нет, он не воевода.