Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Анатомия поражения

Хотя Керенского и его соратников весть о приговоре Сухомлинову (но не об оправдании его жены), несомненно, обрадовала, в целом процесс не достиг ни одной из поставленных целей. Пожалуй, в некоторых отношениях суд даже обернулся против правительства и дал результаты, ровно противоположные тем, которых от него ожидали.

Прежде всего Данчич справедливо отметил, подводя итоги, что публику дело Сухомлинова совершенно не заинтересовало. К этому времени накопилось слишком много других поводов для беспокойства: вероятность захвата немцами столицы, угроза демократии слева и справа, изматывающая повседневная борьба за существование. Хотя в предпоследний день суда, когда Таганцев инструктировал присяжных, зал был набит битком, это был единственный раз за все время процесса, когда часть публики пришлось не пустить из-за недостатка места. Опубликованные отчеты свидетельствуют, что все остальное время на зрительской галерее было достаточно свободных мест. Граждане Петрограда проигнорировали суд, и, таким образом, то, что должно было стать ослепительным триумфом пиара, кончилось жалким пшиком, наподобие отсыревшей петарды. Это, должно быть, стало тяжелым разочарованием для правительства, которое, по выражению одного журналиста, придавало делу Сухомлинова «огромное общественное значение»100.

Во-вторых, несмотря на обещание правительства, что суд откроет русскому народу всю правду без прикрас об измене во власти и о неподготовленности страны к войне, было сказано одновременно слишком много и слишком мало. Первым свидетелем был Янушкевич, глава Генерального штаба во время июльского кризиса 1914 года. Во время перекрестного допроса 12 августа он рассказал об обстоятельствах мобилизации империи во время этого кризиса, объясняя, что император, надеясь предотвратить всеобщую войну, хотел мобилизовать армию только против Австро-Венгрии, а не Германии, однако Сухомлинов с Сазоновым убедили его начать общую мобилизацию, утверждая, что частичная мобилизация, в случае если Вена не отступит, стопроцентно приведет к поражению России101. Поскольку процесс освещало агентство Рейтер, рассказ Янушкевича прозвучал на весь мир. Берлинское пресс-бюро ухватилось за него с особым удовольствием и заявило, что это снимает с Германского рейха всякую вину за начало войны. Поскольку именно всеобщая мобилизация в России вынудила Германию к войне, вина лежит только на русских. Немецкая интерпретация откровений Янушкевича была неудобной как для России, так и для ее союзников. Лондонская «Таймс», например, опубликовала статьи, опровергающие претензии немцев, а журналист немецко-швейцарского происхождения Р. Греллинг спешно выпустил целую книжечку, преследовавшую эту же цель102. Несмотря на все усилия такого рода, идея о том, что российская мобилизация каким-то образом «вызвала» Первую мировую войну, прижилась, и ее до сих пор можно встретить в исторической литературе103.

Однако если публикация показаний вроде тех, что дал Янушкевич, поставила в неудобное положение Временное правительство и обострила его отношения с союзными державами, другие показания были губительны самим своим отсутствием. Возьмем, например, выступление в суде полковника В.А. Ерандакова. Ерандаков был вызван стороной обвинения 24 августа, дабы установить, что Сухомлинов, хотя и утверждал обратное, на самом деле доверял Мясоедову секретные документы разведки. От полковника также ждали экспертного суждения об измене Мясоедова и шпионской деятельности разных его ближайших знакомых. Однако когда на ступило время для перекрестного допроса, Казаринов попросил Ерандакова ответить на вопросы о других лицах, которых военная контрразведка подозревала в шпионаже как до, так и после 1914 года Что, например, мог сообщить Ерандаков об американке, супруге некоего генерала императорской свиты? Не подозревали ли в ней возможного агента врага? Если да, то почему она не была арестована? Перепуганный Ерандаков пролепетал, что ничего об этом не знает, и председатель суда немедленно прекратил допрос104. Казаринов, конечно, имел в виду графиню Магдалену Ностиц, бостонскую авантюристку, которая, вероятнее всего, с момента своего второго замужества работала на немцев. Он знал, что суд хотел бы избежать упоминания ее имени из-за невероятной популярности графини среди американской общины Петрограда. В планы Временного правительства не входило ссориться с Вашингтоном, лишь четыре месяца назад вступившим в войну на стороне союзников. Эта тактика произвела как раз тот эффект, на который рассчитывал защитник: стало очевидно, что кто-то приказал Ерандакову держать язык за зубами по поводу графини. Что, в свою очередь, означало, что суд, якобы беспристрастный, оказывал тайное давление на свидетелей и что процесс, вопреки уверениям Временного правительства, вовсе не был выяснением истины. Что скрывало правительство? Если оно покрывает шпионов и предателей — то есть делает то, что, по его утверждению, делал его самодержавный предшественник, — обладает ли оно нравственным авторитетом для рассмотрения этого дела? На протяжении всех долгих недель суда Казаринов не упускал случая опровергнуть претензии правительства на моральное превосходство.

Третьей причиной осечки была несусветная бессвязность обвинения. Как явствует из опубликованного репортажа и еще более очевидно из стенографической записи, в форме и в последовательности представленных обвинением свидетельств не было ни толку, ни проку105. Один свидетель рассказывал о дефиците патронов в 1915 году, а сразу вслед за ним другой сообщал о деятельности Мясоедова в Вержболово в 1906 году, после чего разговор заходил о круге общения военного министра в 1911 году. Документальные свидетельства государство, если это можно себе представить, использовало еще нелепее — невозможно было понять, чем руководствовались при их отборе и почему для их зачитывания выбирали то, а не иное время. 24 августа корреспондент «Нового времени» заметил: «Процесс движется медленно. Очень много времени занимает оглашение всевозможных писем и документов. Иногда даже является недоумение, зачем все оглашается»106. Это наблюдение говорит о том, что обвинению не удалось внятно выстроить последовательность разрозненных письменных и устных показаний либо объяснить их связь. В результате представленное обвинением дело не имело логического развития, что оказалось фатальным из-за сугубо косвенного характера и невероятной запутанности обвинительного заключения в целом. Обвинение, конечно, подготовилось к процессу крайне небрежно и невнимательно.

В-четвертых, даже будь обвинение подготовлено идеально, невозможно было бы скрыть, что все доказательства, какие оно способно было предоставить, никак не могли служить основанием для предъявленных обвинений. Дабы показательный процесс имел нужный эффект, он должен внушить хота бы относительную уверенность в виновности осужденного. Для этого доказательства, пусть даже фальсифицированные и ложные, должны казаться броней. Дело Сухомлинова было совсем иного рода. Прежде всего свидетельства противоречили одно другому. Конечно, среди свидетелей обвинения был, например, генерал Величко, клявшийся, что именно Сухомлинов несет полную ответственность за военную неподготовленность страны в 1914 году и что именно он — главный виновник «всех неудач текущей войны». Но были и другие заслуживавшие доверия свидетели, например бывший генерал-квартирмейстер Данилов, который это отрицал, утверждая, что, по его мнению, дефицит орудий и боеприпасов объяснялся «целым рядом несчастных условий, не зависевших от воли генерала Сухомлинова»107.

Более того, показания большого числа свидетелей были явно дискредитированы их предвзятостью, своекорыстием или стремлением к самооправданию. Это бросалось в глаза. Величко, к примеру, возглавляя армейский комитет, в ведении которого находились крепости, так и не простил Сухомлинову роспуска этого органа и своего увольнения. Свидетелям из артиллерийского ведомства необходимо было переложить вину за нехватку снарядов на Сухомлинова, чтобы отвести подозрение от своего учреждения.

79
{"b":"232076","o":1}